Через час группа на опушке леса остановилась и стала прислушиваться к звукам боя. Стреляли не в городе, а восточнее. Мелькнула мысль, что гарнизон ушел и город пуст, но тут Шелестов заметил в бинокль двух пробегавших бойцов с пулеметом «максим». И он отдал приказ выходить из леса. Они проходили на окраине мимо наспех подготовленных стрелковых позиций под взглядами солдат. На площади дымились остатки здания комендатуры, а в сквере расставленная взводная палатка принимала раненых.
– Кто командует гарнизоном? – спросил Шелестов, войдя в здание библиотеки, и с удивлением заметил трех женщин, пакующих книги в картонные коробки, а какие-то просто связывая в стопку обычной бечевой.
– Вы тот самый майор НКВД, который на двух машинах пытался прорваться к Смоленску? – спросил сидевший за столом тот самый майор с саперными эмблемами на петлицах, которого Шелестов видел, когда они впервые въезжали в городок.
У окна стоял молодой лейтенант-пехотинец. На подоконнике рядом с его локтем лежала зеленая пограничная фуражка со следами засохшей крови. На столе, с которого на пол были сброшены книги, были расстелены карта окрестностей Красной Слободы и карта самого городка. Не снимая рук с автомата, висевшего на шее, Максим снова задал тот же вопрос:
– Кто командует гарнизоном?
– Старший по званию командир саперного батальона майор Сысоев, – сказал лейтенант. – По уставу командовать должен он.
– Вы кто? – Шелестов пристально посмотрел на лейтенанта.
– Лейтенант Морозов. Командир взвода, а по факту командир сводного батальона. Все, что осталось от 1449-го стрелкового полка. Других офицеров в полку не осталось.
– Какую задачу поставил тот полковник, который с колес отдавал вам приказ, товарищ майор? – Шелестов снял ремень автомата с шеи и положил оружие на стол. Вытерев пилоткой потное лицо, сел на стул напротив сапера.
– Приказ отдавал помощник начальника штаба корпуса, – уныло ответил сапер. – Мы должны взорвать склады, с которых не успели вывести имущество, ГСМ и вооружение. Мои люди сейчас минируют склады, но мне кажется, что мы не успеем.
– Город блокирован немецкими подвижными группами, – добавил лейтенант. – Я отправлял разведку, и мы получили точные сведения. С запада подходит немецкая пехотная дивизия, усиленная танками не менее батальона.
– Ясно, – кивнул Шелестов. – То, что город блокирован со всех сторон, я могу подтвердить. Значит, ситуация аховая… Сколько у вас людей в вашем сводном батальоне, товарищ лейтенант?
– Сто тридцать два человека, товарищ майор. Я сформировал две полноценные стрелковые роты, пулеметный взвод, минометный взвод и два отделения истребителей танков с ПТР. Отдельно взвод огневого резерва.
– Толково, – кивнул Шелестов. – А у вас, майор?
– Восемнадцать саперов, в основном обученные, но не имеющие хорошего опыта минирования. Есть несколько человек старшего возраста. Так что быстро все заминировать и подорвать не получится. Мне нужны сутки.
Дверь открылась без стука, и в комнату вошли оперативники группы. Шелестов кивнул на стол, где были разложены карты, и сказал коротко: «Присоединяйтесь». Сосновский тихо сказал, что Рита, полковник, Рябов и три бойца ждут на улице. Шелестов развернул карту и коротко обрисовал ситуацию своим ребятам, а потом посмотрел на сапера и лейтенанта Морозова.
– Ситуация простая, как вареное яйцо, – сказал он. – Склады однозначно нужно взрывать. Пока саперы готовят все к взрыву, город придется оборонять. Так что, лейтенант Морозов, принимай командование над гарнизоном. Тебе и карты в руки, тебя в училище такому учили. Майора задерживать не будем. Занимайтесь своим делом, а пехота сделает свое.
– Ну и правильно, – с каким-то облегчением ответил Сысоев, натянул на голову полевую фуражку и вышел из комнаты.
– Какой план обороны, лейтенант? – спросил Буторин. – Городок-то небольшой, но и сил у тебя маловато.
– Мало, – согласился лейтенант, подошел к карте и взял карандаш. – Поэтому придется маневрировать, рассчитывать сектора обстрела с пересечением и перебрасывать минометный взвод и истребителей танков с места на место, в зависимости от складывающейся ситуации. На западной окраине города я устраиваю сплошную линию обороны с огневыми точками на преобладающих высотах. В данном случае на крышах строений. На других участках обороны города она будет основана на системе опорных пунктов. Я не знаю, как будут действовать немцы, но боеприпасов пока хватает. Хуже с противотанковыми и противопехотными минами. Их запасы почти все вывезли, поэтому будем хитрить: танковые выстрелы с ручными гранатами закладываем как фугасы и рвем их по мере необходимости тросиками или ставим на растяжках – но так эффективность снижается.
– Что с мирными жителями? – спросил Коган. – Мы шли и видели очень много людей на улицах, выглядывающих из окон. Если будем взрывать склады, тут от города ничего не останется.
– Больная тема, – согласился лейтенант. – Вообще-то, многие эвакуировались еще неделю назад. Но осталось около тысячи или побольше человек.
– Надо выводить на восток и юго-восток в леса, – предложил Сосновский. – Там есть где укрыться, по крайней мере на первое время.
К вечеру удалось собрать и отправить в лес всех, кого нашли в домах и на улицах. Снабдили сухими пайками, байковыми одеялами, зимними портянками. Даже несколько палаток, которые нашлись на складах, отдали людям, чтобы можно было укрыть от непогоды женщин и детей. Думать о том, что станет с этими людьми, когда их найдут немцы, или просто о том, что они будут есть через месяц, было тяжело. К ночи урчание моторов прекратилось, только по открытым участкам носились лучи фар. Видимо, немецкая разведка на мотоциклах пыталась изучить местность и разглядеть советских саперов. Но все танкоопасные направления были заминированы раньше, все фугасы уже установлены.
Ночь была наполнена странной тишиной. Даже гул боев с востока не доносился. Может быть, виноват в этом ветер, дующий с запада, а может, немцы выдохлись и остановились? Сысоев пришел, молча съел тарелку каши с мясом и снова ушел. Лейтенант не стал задавать лишних вопросов саперу. Раз промолчал, значит, все идет по плану, и нечего дергать человека. Полковника уложили спать, выставив возле двери часового. Рита вместе с тремя бойцами-санинструкторами занималась ранеными. Кому-то делали перевязку, кому-то ставили компрессы. Ясно, что большинство раненых нужно срочно доставлять в госпиталь. Или хотя бы найти самого простого врача, того, кто когда-то в медицинском институте получил хоть какое-то представление о хирургии.
Оперативники собрались в штабе – в освобожденной от книг и стеллажей комнате, в которой имелся самый большой стол. На столе все так же лежала развернутая карта.
– Ну что, будем считать, что к обороне мы готовы? – спросил Шелестов. – Располагай нами, лейтенант. Можешь считать нас своим разведывательным подразделением. Наш опыт в твоем распоряжении.
– Кстати, – вставил Коган, – надо предупредить бойцов в подразделениях, чтобы при первой же возможности взяли в плен немца. Сделать это нужно обязательно. Нам нужны сведения о частях и подразделениях, которые будут атаковать город.
– Хорошо, я отдам такой приказ, – кивнул Морозов, сосредоточенно глядя на карту, и сказал: – Я пришел к неожиданным мыслям за эти недели, за последние сутки.
– По какому поводу? – насторожился Шелестов и переглянулся со своими товарищами.
Приходилось за это время после 22 июня слышать много разных рассуждений и откровений. Но все они в основном сводились к вопросам «как же так» и «кто виноват». Позитивной направленности эти мысли не несли, как не имели и практической ценности. Те, кто не задавался такими мыслями, те просто выполняли приказ и стояли насмерть на пути врага. Собственно, выполняли то, в чем клялись Родине и советскому народу, принимая воинскую присягу. Но молодой лейтенант поразил.
– Не тому и не так нас учили, – с какой-то затаенной горечью произнес Морозов. – Это все, конечно, нужно, это важно – «взвод в обороне», «взвод в наступлении». Решали мы эти задачки на занятиях в училище. Но самая главная концепция – наступательный бой, разгромить врага на его территории. А отступать нас не учили. Может быть, я зря так говорю в присутствии майора госбезопасности, да только какая уж теперь разница. Шансов выжить у нас мало. А ведь бой в отступлении, арьергардные бои – они намного сложнее. Их надо уметь вести, их надо изучать.
– Ты еще про разведку скажи, – усмехнулся Буторин.
– И скажу, – повысил голос лейтенант. – В Уставе написано, что каждый красноармеец должен уметь вести разведку, добывать сведения. Да только такой унификации не достичь, если не подбирать людей специально. Кому-то дано быстро бегать, а кому-то метко стрелять, а кто-то в темноте хорошо видит. Танкист должен уметь воевать в танке, и все учебное время нужно тратить на танковый бой. То же и с пехотой и кавалерией. А разведкой должна заниматься армейская разведка в полосе фронта. Туда и отбор должен быть особый, и подготовка особая. Вы вот приказали, если получится, брать пленных. А не лучше ли сейчас в тыл отправить группу и захватить, притащить к нам пленного для получения сведений? А кого я пошлю, кто у меня это умеет делать?
– Еще не все люди покинули город. – Коган подошел к окну и посмотрел на сумеречный парк за окном: что от него останется завтра, от этих лип и берез, от ухоженных аллей и удобных лавочек? – Уходят люди в ночь. Бойцы им помогают. Этот ваш старшина Рябов всюду успевает.
– Я бы вам плохого командира в сопровождение и не дал, – пожал плечами Морозов. – Хорошие у меня командиры, да только сержанты одни. А они училищ не оканчивали, они организовать бой подразделения не смогут. Все, что я объяснил и показал, они сделают, а сориентироваться во время боя, как им действовать, кто им подскажет?
– Мы и подскажем, – неожиданно сказал Буторин. – Распределимся по подразделениям и в нужный момент советом поможем вашим сержантам. Особенно на восточном и южном направлениях. Там только опорные пункты, окопов нет, блиндажей нет. Отдельные огневые точки.