– Прорываться надо с тем, что есть, – угрюмо сказал Сысоев. – День продержитесь, а там уж не до выборов. Одна дорога к своим – на восток. Глядишь, кто-то и дойдет.
– Не на восток, а на запад! – резко сказал Морозов, и все удивленно посмотрели на лейтенанта. – Я принял командование сводным батальоном, и все согласились с этим решением, потому что я единственный среди вас командир, который может управлять пехотным подразделением в бою. Смотрите, что получается. На востоке высокая концентрация ударных сил врага. Там сформированные танковые клинья, мотопехота, артиллерия. Пробиться сквозь их порядки нашим подразделениям просто немыслимо. Чтобы спасти людей, вывести их из окружения, ударить нужно именно в западном направлении, пока перед нами незначительные силы врага. Нанести неожиданно ночью врагу такой урон, чтобы он не был способен вести преследование, а потом, оторвавшись, уйти в леса… Такой в общем мой план.
– План отличный, логика железная, – согласился Шелестов. – Я его поддерживаю, только времени на подготовку у нас всего два часа. Действовать уже и так придется не ночью, а утром.
– Одно «но», – напомнил Буторин, – склады. У майора Сысоева приказ уничтожить, у лейтенанта Морозова приказ держать город до уничтожения складов. А это значит, что никто не атакует. Мы остаемся – и все умираем в ожидании взрыва.
Неожиданно майор Сысоев поднялся, уперев кулаки в крышку стола. Он откашлялся, поднял глаза на лейтенанта и пробурчал хриплым голосом:
– Погодите, я сейчас вернусь.
Когда сапер вышел, все переглянулись. Коган почесал в затылке и предложил придумать, как вывезти хотя бы раненых под присмотром санинструктора Пономаревой. Оперативники молча выслушали его, и каждый подумал о том, что уходить придется и им, снова прорываться, потому что оперативная группа не имеет права участвовать в каких-то боях по взрыву чего-то. У них свой приказ. И важность его трудно переоценить. Значит, придется посмотреть в глаза этим людям и уйти от них, зная, что все они не доживут до завтрашнего вечера.
Сысоев вернулся через пятнадцать минут в сопровождении одного рядового бойца и сержанта.
– Ну, в общем, тут такое дело, товарищи, – снова, откашлявшись, заявил майор и как-то странно стал одергивать вниз свою гимнастерку. – Мы приняли решение. Мы – это наша партийная ячейка. Мы остаемся втроем и, когда вы покинете город, взорвем в ручном режиме склады. Втроем: вот красноармеец Бубнов и сержант Шаманов. Остальных саперов вы должны вывести с собой из города.
– Вы… – Морозов поперхнулся, но быстро овладел собой. – Товарищ майор, это ваше твердое решение, товарищи, вы твердо решили так поступить?
Оперативники молчали, пораженные тем, как просто этот майор принял решение пожертвовать собой, чтобы спасти остатки полка и выполнить полученный приказ. А майор полез в карман гимнастерки, достал свое офицерское удостоверение, партийный билет. Рядовой боец и сержант тоже стали доставать документы. Лейтенант принимал документы, открывал, глядя на данные владельцев, а потом удивленно посмотрел на красноармейца:
– А где ваш партбилет, товарищ Бубнов?
– А нет у него еще билета, – пояснил Сысоев. – Мы провели партийное собрание, рассмотрели заявление гражданина Бубнова и приняли решение. Выписать не успеваем, но вы, товарищ лейтенант, сохраните вместе с нашими документами его заявление и мою резолюцию как парторга о согласии принять товарища Бубнова кандидатом в члены ВКП(б).
Лейтенант подошел к Сысоеву, но не сразу нашел слова, чтобы высказать свое отношение, поблагодарить майора за то, что он своим поступком, ценой своей жизни, может спасти сотни жизней бойцов. Но сапер только вскинул руку к фуражке и серьезно спросил:
– Разрешите выполнять?
– Да, Василий Макарович, выполняйте, я передам ваши документы и отмечу в журнале боевых действий ваш… поступок…
Все было готово к четырем часам утра. Небо над лесом только начинало светлеть, когда раненые были уложены в два грузовика. Рита Пономарева и трое санинструкторов расселись в кабинах и рядом с ранеными в кузовах. На карте со слов Боэра и Сосновского были отмечены места, где, скорее всего, располагаются позиции немецкого боевого охранения. Красноармейцы были построены в три колонны. Стоявшие в начале были вооружены противотанковыми гранатами и бутылками с бензином. Два легковых автомобиля и три полуторки ждали сигнала и не заводили моторов. Старшина Рябов с тремя бойцами охранял полковника Боэра и его портфель и, находясь возле легковых автомобилей, ждал приказа. Три колонны, держа интервалы, ушли в темноту. Было приказано всем, кому в руки попадет немецкий автомат, немедленно пускать его вход. Тем более пулемет. Самое главное было ошеломить врага, подавить его огневым превосходством, огневым шквалом.
Оперативники на краю городка с небольшой группой бойцов должны были в нужный момент уводить колонну с ранеными, запасом продуктов питания, боезапасом. Шелестов стоял, то и дело посматривая на наручные часы. Передовые группы уже должны войти в соприкосновение с врагом. Неужели немцы спят, даже часовые? Такого не может быть! Но тишина поражала. А потом Буторин толкнул командира локтем и указал в поле. Над ним начинал проявляться туман. Легкое пушистое одеяло расползалось по кустам, по низинкам. Сырой, зябкий предутренний туман от которого хочется спрятаться, закутаться потеплее.
И вот воздух прорезали звуки сразу нескольких автоматных очередей. Грохнула граната, потом почти сразу еще две, и в ответ раздались автоматные очереди «шмайсеров», хлестко стали стегать по полю винтовочные выстрелы. Гулко начал долбить немецкий пулемет, но тут же полыхнул огнем взрыв, и пулемет замолчал. А над полем и по опушке уже раздавалось неудержимое русское «ура!». Схватка была быстрой и страшной. Солдаты врывались на позиции противника и расстреливали, били штыками, прикладами всех, кто встречался на пути, кто выбегал в исподнем. Летели гранаты, бутылки с бензином, и начинали гореть танки, бронетранспортеры.
Шум боя сместился к Сосновке, и тогда Шелестов отдал приказ колонне трогаться. Не включая фар, машины вышли в поле и начали огибать лес на расстоянии пары километров от него. Минут за пятнадцать колонна достигнет кромки лесного массива, и к этому времени туда должны выйти штурмовые колонны, пробившиеся через немецкие позиции. Если не пробьются или опоздают, то все может закончиться плохо. Шелестов, стоя на подножке грузовика, придерживал за ремень автомат и напряженно вглядывался вперед, в светлеющий лес, поле. Грохот боя смещался в нужном направлении, вспышки выстрелов, разрывы гранат все ближе. Сейчас роты уже должны пройти Сосновку.
– Витя, давай! – крикнул Шелестов.
Буторин повернул голову, кивнул и полез за ремень доставать ракетницу. Яркая огненно-красная звезда с шипением взлетела над опустевшим городком Красная Слобода. Все, кто мог, кто ехал в колонне, повернули головы назад. И меньше чем через минуту страшный грохот разорвал небо огненным вихрем, кроваво-огненный гриб поднялся над тем местом, где находились склады, черный вихрь разметал бревна, что-то взлетело вверх, стало падать, а под ними все взрывалось и взрывалось, огненные языки поднялись до самых туч и, казалось, жадно лизали их красными языками. Майор Сысоев сделал это. Осторожный, аккуратный человек, привыкший к неспешным действиям, понял, что никто, кроме него, не сможет помочь попытаться сохранить многие жизни солдат. И он сделал это. И два простых мужика, рабочие руки которых запомнил Шелестов, два сапера пошли с ним, чтобы умереть, потому что так они понимали свой долг перед Родиной, перед родными, перед товарищами. Вечная вам память: майор Сысоев, сержант Шаманов и рядовой Бубнов.
Лейтенант Морозов встретил колонну у леса и махнул оперативникам рукой, предлагая пересаживаться в немецкий бронетранспортер. Двое бойцов деловито заряжали немецкий пулемет за броневым щитком. Морозов вытер лицо рукавом и только теперь улыбнулся.
– Там еще грузовик и два вездехода захватили. Они вперед ушли, на разведку. Еще один бронетранспортер замыкающим пойдет, прикрывать будет с тыла. Ну, а этот теперь командирский, штабной, значит. А майор-то наш каков, а? Вот и не думал даже о нем, что способен человек на такое. Спокойно, рассудительно. Решили – и сделали. Спокойные люди, умелые. И нервы крепкие. Вот немного ситуация успокоится, узнаю у ребят их адреса и сам напишу матерям и женам, каких мы людей потеряли.
– Успокоится, думаешь, ситуация? – покачал головой Буторин. – Теперь немцы за нами гоняться будут такими большими силами, что страшно подумать. Они ведь решат, что здесь прошел полк Красной армии, а не две роты.
– Полк и есть, – вдруг серьезно ответил лейтенант и кивнул на чехол внизу возле места водителя. – Вон оно, знамя полка. С собой вожу, берегу как зеницу ока. Пока знамя есть, есть и полк. И не важно, сколько людей осталось. Так что живет и воюет 1449-й стрелковый полк!
Машины шли через лес тем маршрутом, который выбрали вместе с лейтенантом оперативники Шелестова. Шли лесными дорогами, там, где позволяло редколесье, сворачивали и двигались напрямик. Восемь колесных машин оставляли заметный след. И тем, кто решил бы преследовать русских, не составило бы труда идти по такому следу. Поэтому Морозов хотел уйти подальше от Красной Слободы, уйти в таком направлении, о котором немцы бы не подумали. Логика должна быть простой – вырваться из окружения и пробиваться к своим на восток. А колонна шла на северо-запад. Лейтенант распорядился не останавливаться и раздать бойцам сухой паек. В течение часа к нему в бронетранспортер подсаживались командиры подразделений с докладами, и в итоге анализа данных вырисовывалась картина не самая приятная.
– Мы в этом прорыве потеряли сорок четыре человека, – вздохнул Морозов и мрачно посмотрел на Шелестова. – Сейчас у нас личного состава сто шесть человек. В том числе девятнадцать раненых. Четверо тяжело. Значит, боеспособных – восемьдесят семь.
– Столько убитых? – Буторин покачал головой.