– Есть, – с хмурым видом кивнул лейтенант и стал смотреть задумчиво вперед, на расступающийся перед машинами лес.
Карты очень помогли – на них охвачена была территория почти до самой Орши. Группа пробиралась через леса, урчали моторы машин, тарахтели мотоциклы головного дозора, который то удалялся вперед, то возвращался, показывая более удобную дорогу для машин и сообщая, что опасности впереди нет.
И тут встала одна машина. Морозов чертыхнулся, спрыгнул с бронетранспортера и побежал к водителям. Через несколько минут он вернулся к Шелестову, снял фуражку и с шумом вдохнул и выдохнул.
– Ну, вот такое у меня предложение, товарищ майор. Война, сволочь, она перед таким выбором ставит. И ничего тут не поделаешь!
– Предлагай, обсудим, как лучше поступить, – кивнул Максим.
Подошли оперативники, настороженно глядя на лейтенанта. Морозов посмотрел на стоявшие машины, на бойцов, спрыгивающих на траву. Кто-то побежал с фляжкой к раненым, видимо к своему другу. Никто не торопил лейтенанта, и тот заговорил сам:
– С ранеными нам далеко не уйти. Две машины едут на одном только желании ехать. Долгого пути по пересеченной местности они не выдержат. Единственное решение, которое напрашивается, – это оставить раненых у местных жителей, разместив тайком по селам, оставив людям продукты, медикаменты. Да, есть риск, что немцы могут узнать, но я верю в наш народ, в наших женщин, которые сохранят, выходят раненых бойцов для своей Родины. Я принял решение. Это не совещание. Это… приказ.
– Ты здесь командир, Олег, и мы не собираемся обсуждать твои приказы или противиться. Мы можем только оказать посильную помощь. Например, выбрать населенные пункты, в которых оставим бойцов.
Четверо бойцов, добровольцев, которые изъявили желание выполнить приказ, долг перед товарищами, стояли перед лейтенантом. Один из них шофер – человек, который разбирался в моторах машин и в случае необходимости мог сделать так, чтобы она проехала еще какое-то расстояние, прежде чем встанет окончательно. Вторым был его друг, тоже в прошлом шофер, из одного таксопарка. Двое других ребят не хотели оставлять своих раненых товарищей, с которыми шли от самой западной границы.
– Запомните еще, ребята, надейтесь только на настоящее желание населения помочь. Ни стыдить, ни уговаривать, ни насылать кары небесные не нужно. Есть сострадание, есть желание помочь – значит, соглашаетесь оставить. Шестерых в одной деревне, шестерых в другой. Продукты отдадите потом, когда согласятся и примут раненых. Машины в село не загонять, не мелькайте. По возможности раненых отнести на руках или помочь дойти тем, кто может идти. И только потом обе машины отогнать подальше в лес и замаскировать, чтобы с трех шагов не увидеть, пока листья на срубленных ветках и стволах деревьев не начнут вянуть. Мы за это время далеко уйдем. Нашумим, чтобы за нами немцы пошли, не догадались о вашем направлении движения. Ну, а потом, когда все сделаете, там решайте сами, хлопцы! Или самостоятельно пробираетесь на восток для соединения с Красной армией, или остаетесь в этих лесах партизанить. Враг есть везде, и его везде можно бить. Командованию я доложу о вас специально и очень подробно. О том, что вы выполняли мой приказ. И в журнал боевых действий сделаю соответствующую запись. Об этом не беспокойтесь!
Обоих пленных немцев расстреляли перед строем. Морозов сказал перед солдатами короткую, но очень горячую речь. Сейчас это было необходимо, следовало поднять боевой дух бойцов, вселить в их сердца надежду на то, что враг все равно будет разбит и вышвырнут с советской земли, что преступники ответят за совершенное ими зло. А для этого каждый на своем боевом участке должен приложить максимум сил. Только вместе, плечом к плечу и не жалея себя можно приблизить день победы над врагом.
Немцы выглядели жалко, тем более что с них сняли военную форму, которая в тылу могла пригодиться. Тела закопали. Лейтенант сделал об этом событии запись в журнале боевых действий. Возить с собой пленных, не представляющих ценность, тратить на них скудные запасы пищи и силы красноармейцев на охрану он не посчитал нужным и, ссылаясь на особые условия военного времени и положение подразделения, принял решение, соответствующее обстановке.
Переодетые в немецкую форму оперативники вместе с бойцами старшины Рябова снова двигались впереди колонны, выбирая дорогу и проводя разведку. Сейчас им предстояло обследовать край леса и изыскать возможность проскочить открытый участок местности. Ничего не предвещало опасности. Мотоциклы выехали на старую, заросшую травой лесную дорогу. Судя по всему, по ней не ездил никто как минимум с самой весны, и Шелестов решился добраться по ней до опушки. Лес закончился внезапно, впереди открылось широкое дикое поле, поросшее летним разнотравьем, низким кустарником. И с этого поля к опушке подъезжал немецкий бронетранспортер. Из двух грузовиков высаживалась пехота. Немецкий офицер, командовавший и активно жестикулировавший, повернулся на звук мотоциклетных моторов и замер. Видимо, его смутил вид группы.
Шелестов понял, что разворачиваться и уезжать в лес поздно. Пулемет с бронетранспортера смотрел стволом в их сторону, и через несколько секунд он откроет огонь, покажи только неизвестные мотоциклисты свою враждебность или попытайся они скрыться. На открытом пространстве его огонь будет губительным. А тем, кто выживет, не останется ничего, как только укрыться за деревьями и открыть ответный огонь. Что могут сделать несколько человек против бронетранспортера и трех десятков вражеских солдат? Это засада. Они пришли, чтобы устроить засаду на опушке. Против кого? Конечно, против нас. И это только разведка, скоро лесной массив окружат войсками, а мы не успеем сообщить Морозову!
Не останавливаясь, выехавшие из леса мотоциклы, стали приближаться к немцам. Офицер поднял руку, приказывая своим солдатам не стрелять. Он видел своих, видел на заднем сиденье головного мотоцикла офицера. И этот офицер замахал рукой выкрикивая по-немецки: «Стой, опасность! Опасность!» Обстановка соответствовала тому, что знал командир этой группы, которому было приказано устроить засаду на выезде из леса. И таких групп в этой местности было несколько. Значит, это кто-то из своих, кто проводил разведку в лесу, кто искал следы русских. И офицер пошел навстречу.
Шелестов, который вел передний мотоцикл, поравнялся с немецким офицером и, не останавливаясь, вильнул, объезжая его. Сосновский за его спиной привстал, когда они подъехали к бронетранспортеру, и бросил через борт внутрь гранату. И тут же затрещали автоматы, заработали два пулемета, укрепленные на мотоциклах. Офицер упал первым, потом с грохотом полыхнуло пламя из немецкого бронетранспортера. Оперативники развернулись веером на опушке и прямо с мотоциклов расстреливали немцев на открытом пространстве. Один из грузовиков попытался развернуться и уехать, но несколько пуль пробили обшивку, угодив в мотор. Машина остановилась, а потом из-под капота появился огонь. Последние гитлеровцы попадали под очередями оперативников, когда взорвался бензобак автомашины, и Шелестов подал знак разворачиваться и возвращаться назад.
Неожиданно заглох один из мотоциклов, а потом загорелся его двигатель. Буторин и Коган едва успели соскочить с него и отбежать. На ходу они запрыгнули к своим товарищам на их машины, и группа, теперь уже на трех мотоциклах, понеслась назад, к своей колонне. Шелестов на ходу оглянулся на две другие машины. Кажется, все целы. Нет, Зорин, сидя за пулеметом в коляске, рвал зубами бумажную оболочку бинта и перетягивал руку чуть выше плеча. Там расплывалось кровавое пятно.
– Стой, лейтенант, стой! – крикнул Шелестов, останавливая свой мотоцикл и подбегая к бронетранспортеру.
– Что случилось? Немцы? – Морозов спрыгнул на землю и посмотрел на раненого бойца. – Я слышал стрельбу!
– Очень похоже на попытку блокировать лесной массив с нескольких сторон, – объяснил Шелестов, доставая карту. – Они просто немного опоздали. Не успели занять позиции, обустроить засаду, а то бы нам несдобровать. Это они нас ждут, я уверен.
– Надо менять направление, – разглядывая карту, сказал лейтенант. – Лучше всего, конечно, уйти в глубь массива, встать лагерем и выслать несколько разведывательных групп. Изучить обстановку, расположение врага, а потом уж принимать решение.
– А если наоборот? – предложил Буторин. – А если предпринять прорыв вперед? Они же считают, что мы прячемся все время, уходим от боя, маневрируем. Они не ждут нашей атаки. Тем более они не знают, что мы в немецкой форме. Точнее, догадываются, что можем быть в немецкой форме.
– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! – вдруг закричали несколько бойцов, которые стояли, задрав головы. – Смотрите, «рама».
– Ах, черт! – Морозов стиснул зубы и грохнул кулаком по крылу грузовика. – Выследили. И сколько уже он там летает? Мы думали, они только на передовой, а они… Водителям к машинам, срочно перегнать их в глубь леса! Командирам уводить подразделения на двести метров…
Договорить лейтенант не успел, поскольку в воздухе зашелестело, и только теперь с запозданием донеслись звуки артиллерийских выстрелов. По лесу, по координатам, которые передал самолет-разведчик, открыла огонь гаубичная батарея. Шелестов успел добежать до машины, рядом с которой стоял полковник Боэр с портфелем, и свалить его на траву. Закрыв немца своим телом, Максим чувствовал, как вздрагивает земля от разрывов, как она бьется под ним, будто он сам ее спасает, закрывает от металла, от смерти. На голову летела земля, срубленные осколками ветви деревьев. Первый залп закончился, и Шелестов, вскочив, схватил Боэра за рукав и потащил в лес, подальше от колонны. Сейчас самое главное было спасти немца, спасти документы. Новый залп обрушился на лес, и снова пришлось падать. В воздухе стоял запах гари, распространялась вонь от горящей резины. Снаряды рвались то ближе, то дальше.
Неожиданно все стихло. Шелестов лежал на земле, откашливаясь, выплевывая изо рта землю. «Все кончилось или я оглох?» – думал он. Но тут же услышал голос полковника. Тот ворочался рядом, пытаясь сесть. Шелестов посмотрел на немца, ободряюще улыбнулся и похлопал его по плечу. Где-то рядом послышались знакомые голоса: