– Здесь, вот они! Я же говорил, что за ними бежал, что ушли…
Шелестов потянулся за автоматом, но вспомнил, что его при нем не было, когда начался обстрел. Не об оружии он думал в тот момент, а о полковнике и его портфеле. Из-за бугра вышел старшина Рябов, за которым шли Буторин, Коган и Сосновский. У Когана куртка маскировочного костюма была порвана от ворота до самого низа. У Сосновского лицо было черным от грязи, и он шел, стирая грязь рукавом гимнастерки. Живы, ребята, все живы! Оперативники опустились на траву рядом, а старшина махнул рукой назад:
– Я сейчас, товарищ майор. Тут еще несколько человек есть…
– Вода есть у кого? – поинтересовался Коган, сдирая с себя обрывки маскировочного костюма.
– Михаила умыть? – рассмеялся Буторин и начал отстегивать от ремня фляжку.
Они пили не спеша, промывая горло водой. Состояние было непонятным. С одной стороны, каждый радовался тому, что жив, что удалось выбраться из этого ада. Но, с другой стороны, все понимали, сколько там погибло людей, что потерян не только транспорт, но и боеприпасы, продукты. И каждый задумался о том, что теперь, видимо, придется выходить из окружения одним.
Зашелестели кусты, Буторин схватил автомат, но к оперативникам вышли Рябов и двое его бойцов. Бинт на раненой руке Зорина был весь в земле. Все трое держали в руках немецкие автоматы. «Хороши четыре майора, – подумал Шелестов. – Эти вот оружие не бросили, а у нас один автомат на четверых». Солдаты расселись рядом на траве, кто-то полез за кисетом покурить. Качали головами, коротко обменивались воспоминаниями, как все произошло, кто что видел.
– Мотоциклы наши разметало так, что цепь на дереве висела, – говорил Березин, потирая шею. – Пулемет жалко немецкий. Скорострельность у него дикая. Не мешало бы иметь при себе такой.
– А бронетранспортер взрывом перевернуло. Я думал, что Морозов там был. Полез, ан нет. Двое бойцов и водитель. Мертвые все.
– Ну не все, – рассудительно заметил Рябов. – В лес бежали многие. Падали, вставали и снова бежали. Есть еще живые. Может, и лейтенант наш живой. Поискать бы, а, товарищ майор?
– Значит так, бойцы, – вытерев рот и завинтив крышку фляжки, Шелестов вернул ее Буторину. – Слушайте приказ. Старшина Рябов как старший по званию и самый опытный боец принимает командование подразделением. Ваша задача – вернуться к месту гибели колонны, найти живых, собрать оружие, продукты питания и вывести живых на западную окраину леса. Там есть небольшой родник и густой молодой осинник, в котором можно укрыться. Дальше действовать по обстоятельствам.
– Как же так, товарищ майор? – Рябов озадаченно оглянулся на своих бойцов, потом снова посмотрел на Шелестова. – Мне же приказано вас охранять, доставить в безопасное место. До своих, значит.
– Ситуация изменилась, – ответил Шелестов, стараясь сделать лицо серьезным и строгим. – И я как старший по званию отменяю предыдущий приказ вашего командира. Теперь приказ другой.
Он вынужден был это сказать, но внутри стало тепло от слов старшины, от его преданности, исполнительности. Рябов смотрел на Максима широко раскрытыми глазами, будто переваривая его слова, пытаясь найти в них противоречие. И Шелестов понял, что творится внутри у старшины. И решил, что тот прав. И он улыбнулся и спокойным тоном добавил:
– Старшина, мы будем вас ждать у родника.
– Есть, товарищ майор! – Рябов вытянулся, четко откозыряв. А потом кивнул бойцам и приказал: – За мной!
– Я благодарен вам, – заговорил немец, тряся головой. – Только в голове шумит немного.
– Что он говорит? – спросил Шелестов Сосновского. – Благодарит? Пусть смотрит, смотрит и запоминает. А потом расскажет у себя дома, когда война кончится, о том, какой она была. Как мы умирали только потому, что кто-то там, в Германии, решил, что мы не люди, что мы неполноценные и нас надо истребить. Только эти неполноценные свернут шею любому врагу. Не только потому, что мы самые сильные и мужественные воины, а потому, что сильны духом! Ладно, объясни ему, пусть впитывает. А сейчас поднимаемся и двигаем к роднику. Старшина приведет всех, кого найдет. А потом будем решать куда двигаться.
Но через несколько сот метров оперативникам пришлось остановиться. С той стороны, где колонну накрыла вражеская артиллерия, вдруг раздалась стрельба. Очереди «шмайсеров» чередовались с ружейными выстрелами, с характерными звуками очередей «ППШ». Выхватив из кобуры пистолет, Шелестов приказал Сосновскому остаться с полковником, а сам с Буториным и Коганом бросился на звук боя. Они бежали быстро, но когда над головой стали часто свистеть пули, когда пули стали сбивать ветки над головой, пришлось сбавить скорость и передвигаться осторожнее.
Буторин вдруг остановился и, подняв руку, сделал знак пригнуться. Шелестов, держа наготове пистолет, тут же присел за деревом. Виктор с автоматом продвинулся еще немного вперед и тоже замер за стволом толстой березы. Они увидели Морозова, который помогал идти раненому бойцу. У того вся штанина была в крови, но он мужественно пытался идти, держась за лейтенанта. И тут сбоку выбежали трое немцев.
– Хальт!
Морозов тут же поднял руку с пистолетом, но выстрела не последовало. Пистолет издавал только сухие щелчки. Раненый красноармеец грубо выругался, когда еще один немецкий солдат выволок на поляну за волосы Риту Пономареву и толкнул ее на землю у своих ног. Не раздумывая, Шелестов вскинул руку и дважды нажал на спусковой крючок. Немец рухнул на землю рядом с девушкой, и та, отчаянно взвизгнув, отшатнулась в сторону. Очередь из «ППШ» свалила еще одного немца. Морозов отпустил раненого и бросился на другого солдата, повалив его на землю. Третий немец не успел выстрелить, он только отскочил в сторону, наведя автомат. Снова два выстрела из пистолета – и враг согнулся, а потом рухнул головой в траву. Оперативники выбежали на поляну. Буторин с размаху опустил на голову немца приклад автомата, и тот обмяк в руках лейтенанта.
– Вы? – Морозов вытер лоб рукой и с шумом облегченно выдохнул. – Ну, я уж думал конец нам.
Буторин подбежал и стал поднимать с травы Риту, а Шелестов подошел к лейтенанту. Тот только сокрушенно помотал головой в ответ на немой вопрос майора. Потом все-таки заговорил:
– Не знаю, сколько человек ушло. Как только обстрел прекратился, они и налетели. Мы даже не успели раненых собрать, понять, кто убит. Отстреливались до последнего, я прикрывал людей, говорил, чтобы отходили к краю леса, в другую сторону. Вдруг там нет оцепления? Потом патроны кончились. Они шли за нами и добивали раненых. Никого в плен не брали. Так что уцелели немногие.
– Все, все, Олег! Соберись, – проговорил Шелестов. – Это война, а на войне убивают. И мы в тылу у врага оказались, и мы сражаемся.
– Я не смог людей вывести…
– Перестань! – осадил лейтенанта Шелестов. – Ты талантливый командир, ты молодец просто, а что нас зажали тут, не твоя вина. Без потерь не выйти, и ты это понимаешь. Соберись, на тебя солдаты смотрят и доверяют тебе.
– Какие солдаты? – Морозов поднял перекошенное от боли лицо к Шелестову. – Я не сберег никого.
– Ты многих сберег. Я отправил старшину собрать всех у родника. Пошли, соберись и пошли. Сколько есть, с теми и пойдем дальше.
– Сколько есть? – Морозов поднял на майора глаза с черными кругами вокруг от недосыпания и усталости. – Я даже знамя полка не сохранил. Нет больше полка.
– И что? – Шелестов в бешенстве схватил Морозова за грудки и встряхнул: – И что теперь, не воевать? Врага не бить? Ты еще злее должен его бить, еще злее!
Когда оперативники вместе с Морозовым, Ритой и раненым солдатом подошли к роднику, навстречу им молча стали подниматься угрюмые бойцы. Когда увидели живых командира и санинструктора Риту, у многих потеплели глаза, в них блеснула надежда.
– Родные, живые, живые, – шептала девушка, бросаясь к бойцам. – Родненькие, раненые есть, есть, да? Сейчас я вам помогу, потерпите только!
Морозов подошел к роднику, встал на колени и принялся жадно пить. Шелестов огляделся – старшины и его ребят не было. Зря он его послал туда, нарвались на немцев, погибли. А зачем? Кому они могли там помочь? И тут же Максим мысленно одернул себя. Что за сопли, как у девчонки. Зачем послал! Затем и послал, что можно было кому-то еще помочь. Никто не погибает просто так, зазря! Любая смерть в бою – смерть за Родину, за своих товарищей. А любой бой наносит урон врагу. Ты убиваешь врага – вот и вся логика войны. Вот они сидят, закаленные и неотчаявшиеся. И многие с оружием, не бросили его. Патронов маловато, почти нет совсем. Ни у кого при себе нет своих вещмешков, шинелей. Только руки и оружие.
– О, да тут целое собрание трудового коллектива! – раздался голос, и на поляне появился старшина Рябов.
Он держал в руках немецкий автомат, еще два автомата висели на его шее, за голенища сапог и за ремень под гимнастеркой были засунуты пять магазинов. За старшиной на поляну вышли еще солдаты, которых он разыскал в лесу и привел к месту, указанному Шелестовым. У многих были в руках автоматы, некоторые несли ремни с полными подсумками для магазинов. Последними к роднику подошли Зорин и Березин. Пограничник нес на плече немецкий пулемет. Он снял его, морщась, положил на траву и громко заявил:
– Ну и тяжелая, зараза! Ох, кто-то у меня ответит за эти мои муки. Почти полная лента оказалась!
Старшина двинулся было к Шелестову, но тот со строгим видом покачал головой и кивнул на Морозова. Рябов кивнул, одернул гимнастерку и, приложив руку к пилотке, доложил:
– Товарищ лейтенант, собрал в лесу живых бойцов в количестве шестнадцати человек и привел. От немца оторвались, преследования не было.
– Спасибо, старшина! – принял доклад Морозов и повернулся к остальным бойцам: – Всем отдыхать пятнадцать минут. Помочь санинструктору перевязать раненых. У кого есть фляжки, набрать воды.
Лейтенант подошел к оперативникам и, присев рядом, достал из планшета карту. Все подвинулись ближе к нему.