Я села в кровати и потянулась к ночнику. Неяркий свет разогнал призраков над головой, но отбросил пугающие тени на стены. Одежда была вся мокрой от холодного липкого пота, видимо, я металась во сне. Деталей кошмара я уже не помнила, и интуиция подсказывала, что оно и к лучшему.
Я привстала и едва не вскрикнула: в ногах, свернувшись калачиком, дрых монстр. Чуть позже я опознала в монстре потешно сопевшую Айю, но было уже поздно: сердечный приступ определенно замаячил на горизонте и пообещал вернуться попозже. Давно я так не пугалась…
Я осторожно, чтобы не разбудить Айю, выскользнула из постели и скрылась в ванной. С удовольствием содрала с себя одежду и встала под теплые струи душа. Вода стекала по коже, смывала пот, уносила ночной кошмар и затягивала душевные раны. Подставляя лицо колким водным иголочкам, я ловила капли ртом и с каждой минутой все отчетливее понимала: ничего страшного не произошло. Все позади. Бояться нечего.
Я намылила мочалку какой-то вкусно пахнущей жидкостью и начала тереть себя. Поначалу ожесточенно, будто сдирая кожу, а затем все спокойнее. Не сразу, но поняла: я и без того чистая, мне не от чего отмываться.
Дайс прав. У меня не было выбора.
Воспоминания о Дайсе заставили улыбнуться. Впервые я встретила человека, настолько самоотверженного, внимательного, заботливого. Ведь не бросил меня, проводил в отель, да еще и подумал о мерах предосторожности вроде плащей с капюшонами. Безропотно сидел со мной в ожидании Айю и бровью не повел при виде моей истерики. Он…
Я запнулась. Слишком много определений подходило ему. В карусели мельтешащих слов я выцепила то, что согрело сильнее прочих: надежный. Да, Дайс именно такой – надежный.
Я ослабила напор, а затем и вовсе выключила воду. Ступила мокрыми ногами на мягкий коврик, вытерлась полотенцем и запахнула длинный, безразмерный халат. Чуть подсушила волосы и на цыпочках вернулась в спальню, где на ощупь стянула нетбук и все так же бесшумно проскользнула в гостиную.
Четыре пятьдесят пять. Понятно, почему Айю спит так крепко – самое сладкое время для сна.
Я присела на диван, поджав босые ноги к груди и держа в руках нетбук. В голове звенела пустота.
Собравшись с мыслями, я открыла крышку, активировала работу программы и вызвала Лиди. Подруга наверняка с ума сходит. Ее нужно успокоить.
Десять гудков подряд – и молчание. Ладно.
Я сбросила и вызвала снова. Разбудить Лиди я не боялась: учитывая разницу во времени, на Эрии как раз раннее утро.
Молчание.
Я нахмурилась. Возможно, собирается на работу и не слышит? Вызову еще раз.
Когда на экране появилось изображение, я с облегчением перевела дух и горячо начала:
– Лиди! Слава богу! Я уж думала… – Фраза оборвалась, слова замерли на губах.
Передо мной был Алекс. Немного потрепанный, в помятой одежде, бледный от недосыпа и переутомления, но это был он.
– Доброе утро, Майя, – спокойно сказал он. – Ты рано встала.
– Выспалась, – сипло проговорила я. Нехорошее предчувствие змеей сжало сердце. – А Лиди… Она…
Алекс вздохнул, ненадолго отвел взгляд, а затем ровно продолжил:
– Мне нужно кое-что сказать тебе. Вряд ли ты сможешь объективно посмотреть на вещи, но постарайся.
– Что происхо…
– Я закончил расследование. – Брат никогда не позволял себя перебивать, поэтому мне оставалось лишь молча слушать. – Мне не хочется тебя огорчать, но ситуация такова, что смысла тянуть с этим я не вижу. На Лиди вышли эрийцы. Шантажируя ее жизнью Макса (того глупого и невезучего паренька, ты помнишь), они заставили ее выманить тебя из номера отеля. Временный выход из строя Сети – тоже их рук дело. Цинфийцы обещали усовершенствовать защиту сервера. С точки зрения безопасности…
– Что с Лиди? – Губы не слушались, язык будто онемел, и я сама не узнала свой голос.
– Она призналась во всем, и я ее отпустил.
– Что-о-о?!
– К сожалению, за территорией нашего посольства ее уже ждали эрийцы. – Алекс помолчал и жестко закончил: – Она мертва, Майя. Мне жаль.
– Нет. – Я не верила. Этого просто не могло произойти. – Зачем ты ее отпустил?!
– Я не могу оказывать содействие предателям.
– Она не предатель! Она – моя подруга!
– Она сделала свой выбор. – Я, заледенев, смотрела на Алекса и не понимала, о чем он говорит. В груди разрывалось на части и кровоточило истерзанное сердце. Видимо, это отразилось на лице, возможно, я побледнела, потому что братец поторопился продолжить: – Майя, она предала тебя. Она знала, что своим звонком поставит тебя под удар, понимала, что тебя похитят, но все равно сделала это.
– Она переживала за своего парня! Ее поставили перед нереальным выбором: моя жизнь или жизнь Макса. Наверное, пообещали, что мне не сделают ничего плохого.
– По статистике…
– Как бы ты поступил на ее месте?! – Я просто захлебывалась. Злость, боль, обида и непонимание душили, вырываясь наружу беззвучными слезами.
– Я бы не предал друга. По статистике заложников не возвращают в девяносто девяти процентах случаев. На тот момент, когда эрийцы связались с Лиди, Макс был уже мертв. Она ничем не могла ему помочь, но в ее силах было навредить тебе.
– Ты просто бездушная машина… – Я не слушала Алекса, в ушах звенела его фраза о статистике. – Все время подсчитываешь вероятности! Кто, кроме тебя, станет думать о статистике в момент, когда близкому человеку плохо?
– Любой разумный индивид, – отбрил Алекс. – Майя, успокойся и постарайся понять…
– Ненавижу! – Меня уже трясло. – Ты отпустил ее, отправил на верную смерть…
– Да! – сорвался Алекс. – И знаешь почему? Потому что идет война. Я не могу покрывать предателей, пусть даже тех, кто совершил преступление по глупости. Сейчас не время для всепрощения. Мои люди должны знать, что верность поощряется, а трусость наказывается. Все просто, понимаешь?
Я хватала ртом воздух, легкие разрывало. Наверное, именно так ощущают себя рыбы, лишенные родной среды.
Перед внутренним взором стояла Лиди. Веселая, искрометная, неунывающая. В карих глазах сверкает ирония, каштановая челка падает на лоб, большой рот кривится – она сдерживает смех. Она часто смеялась. Говорила, что пока улыбаться не запретят законом, она будет это делать.
Лиди…
Неунывающая девочка, похожая на пони, с которой я дружила почти десять лет. Девочка, ставшая мне сестрой. Девочка, всегда принимавшая мою сторону.
Лиди…
– Я ненавижу тебя, Алекс. – Меня еще продолжало трясти, но слез больше не было. Голос почти не дрожал. – Тебя, твою политику, твои игры и непонятные мне законы морали.
– Майя…
– Не хочу больше иметь ничего общего с тобой. Никогда не прощу тебя.
– Майя!
Я нажала на отбой и с силой запустила нетбуком в стену. Тот, жалобно звякнул, впечатался в препятствие, но, кажется, остался цел. Вещи Алекса, видимо, перенимали манеру поведения хозяина – выживали при любых обстоятельствах.
В отличие от обычных людей…
Я опустилась на пол и свернулась в позу эмбриона. Тело сотрясала дрожь, но это было неважно. Крепко зажмурившись, я уткнулась лицом в коленки и просто ждала. Ждала, когда режущая боль отступит. Я знала, придется набраться терпения, но рано или поздно станет легче.
Хотя бы настолько, чтобы вдох не казался глотком расплавленного олова.
Я, следуя рекомендациям врача, провела в постели два дня. Боль в ноге отпустила быстро, но сил встать все равно не было – душевные раны затягивались гораздо хуже телесных. Как ребенок, захлебывающийся в собственном крике, я полностью погрузилась в то глухое одиночество, называемое пустотой, и даже нашла в нем какое-то изматывающее удовольствие. В таком состоянии чувство потери не грызло, а лишь покусывало: с ним можно было ужиться.
Я ходила как сомнамбула и при возможности старалась обходиться без слов. Кажется, Ито выдохнул с облегчением: наш с ним разговор отложился на неопределенный срок. Ни на секунду не выпадая из роли, он деликатно не стал утомлять меня своим присутствием, но при этом не забывал звонить Айю три раза в день и узнавать о моем состоянии. Это не ускользнуло от внимания, но абсолютно не задело сердца: так же, как и корзинки с фруктами, букеты цветов и визиты врача, организованные, несомненно, им же. Я не отказалась от намерения поговорить с Ито и расставить все точки над «i», но решила немного подождать. С Ито нельзя было действовать спонтанно, а при попытке анализа мозг просто отключался: воспоминания, всплывающие в памяти, неизменно вызывали его перезагрузку.
Краем сознания я отмечала, что Айю ни на минуту не отходила от меня. Передвигаясь на цыпочках, она охраняла мой сон, пичкала едой, как самая терпеливая сиделка, и не пыталась завести никаких душеспасительных бесед, за что я была особенно благодарна. Любые утешения сейчас казались слишком фальшивыми и несвоевременными.
На третье утро я неохотно сползла с кровати и подошла к окну. Вгляделась в яркое летнее небо, которое солнце пронзило своими лучами, и поняла, что пора вытягивать себя из этого болота. Лиди бы не хотела видеть меня сломленной.
Я распахнула дверь спальни и позвала Айю. Надо было видеть ее реакцию, когда я сказала, что мы едем на студию: удивление, растерянность, восхищение, радость – калейдоскоп чувств вспыхнул, как фейерверк, запущенный темной холодной ночью. И неожиданно мне стало немного легче. Я не знала наверняка, искренне ли относится ко мне Айю или же я для нее лишь работа, но почему-то мне казалось, что я для нее значу чуть больше, чем просто задание.
Правда, возможно, ее трепет объяснялся тем, что я – ее первое задание, но мне не хотелось об этом думать.
Я позволила Айю выбрать мне наряд и послушно залезла в узкое, длинное темно-синее платье без рукавов с немного расклешенным книзу подолом. Накинула сверху джинсовую куртку, распустила волосы и предоставила лицо в полное распоряжение Айю. Когда час спустя я в сопровождении новой охраны (видимо, людьми Ито) вышла из номера, то ни за что бы не узнала в красивой, холодной девушке себя. Оно и к лучшему: ни видеть, ни слышать себя сейчас я не могла.