– Хорошо. Это хорошо, – Петрович закашлялся. – Знаешь, я все время думал – хорошо эти твари соображают или нет? Ну, в смысле, охотники они хорошие. Действуют слаженно. Я, когда в морпехах служил, не видел, чтобы подразделение так четко работало. Филипса помнишь? Чувак даже слова такого не мог выговорить – «координация».
– Да. Я его помню.
Никогда ей этот Филипс особенно не нравился. Зануда с плохими манерами, вот кто он был. И изо рта у него ужасно воняло.
– Мне кажется, разум у них как у животных, не человеческий. Знаешь, почему?
Ей не хотелось играть в отгадки, но, на самом деле, делать было больше нечего.
– Ну скажи.
Прежде чем он успел ответить, в их разговор ворвался еще один голос, мужской. Она его сразу не узнала – наверное, это был кто-то из наемников.
– Меня слышит кто-нибудь? – говоривший зашелся противным, мокрым кашлем. – Со мной что-то не так. Совсем не так. Я ничего не вижу, и в груди жжет.
Он замолчал на какое-то время, и Перкинс услышала, как он тяжело дышит вдалеке. Потом парень снова заговорил – начал молиться. Забормотал, сбиваясь, первые строчки – ей показалось, что это «Отче наш», – потом закричал. Это было нехорошо. Его голос поднялся, на октавы и децибелы, а потом стих и перешел в хныканье.
Петрович снова заговорил:
– Он, наверное, долго не протянет. Кажется, это из него выходит. Думаю, они не очень умные, потому что не сняли с меня ремень. Я тут все время пытался до него рукой дотянуться. Оказалось, нужно было просто дождаться тебя.
Она чуть не засмеялась:
– Пити, пусть хоть конец, мать его, света, настанет, но штаны я с тебя снимать не буду.
Он тоже засмеялся в ответ. Смех был слабым, но от души, и прекратился только потому, что крикун, который лежал невдалеке, снова начал вопить, изливая свою боль в окружавшую его темноту.
Откуда-то рядом послышался другой звук – зашевелилась одна из этих тварей. Они издавали тихое пощелкивание, когда части их тел терлись друг о друга. Вроде как стекло или пластик.
А когда Петрович снова смог заговорить, в его голосе появились насмешливые интонации:
– Я тебя очень люблю, Перкинс. Но, если честно, всегда думал о тебе как о старшей сестре, – он замолчал на мгновение. – Может быть, в других обстоятельствах все бы по-другому сложилось. Да ладно. Я что говорю – ремень они с меня не сняли. И гранату, до которой я пытался дотянуться. Это к ней ты пальцами прикоснулась.
Вопли крикуна, лежавшего рядом, перешли в рыдания.
– Вот как, – это все, что она смогла сказать.
– Думаю, если я подвину бедро, а ты в это же время дернешь, то мы сможем вытащить чеку. А потом мне нужно будет чуть-чуть повернуться и освободить боек.
– Ты серьезно?
Петрович не ответил. За него ответил вопль крикуна.
Потом он прекратил орать, и они немного помолчали.
– О’кей, Пити.
– Хорошо. Так все быстрее кончится для нас всех.
– Заряд достаточно мощный?
– Перкинс, золото мое. Можешь назвать хоть кого-нибудь, кто не обвинил бы меня в чрезмерном применении силы?
Крикун снова заорал, потом крик прервался странным булькающим звуком, а потом как будто что-то разорвалось, и это была не только ткань.
– Давай сделаем это, – сказала она. – Пити?
– Да?
– Скажи еще раз, что ты меня любишь.
Она потянула за чеку, сильно. Ее пальцы напряглись, проволочная петелька попыталась выскочить из них, но она вовремя ее перехватила, а потом потекли пять самых длинных секунд в ее жизни, и она, наконец, вытащила ее из предохранителя.
– Я люблю тебя, Перкинс.
Его горячее тело сильно прижалось к кончикам ее пальцев, и она уронила чеку.
49Разногласия
Где-то вдали раздался грохот, как будто от взрыва, но он был приглушен громадой каменных стен.
Потом наступила тишина.
Декер осмотрелся вокруг, увидел мертвых жуков, мертвую матку всех этих чудовищ, мертвых наемников – и удивился, почему он еще до сих пор живой.
Наверное, из-за Мэннинга. Наемник все еще стоял на ногах, метрах в двух-трех от него. Раньше он выглядел значительно лучше, но, по крайней мере, он тоже был жив. В живых осталось четверо, и все истекали кровью.
– Адамс, – сказал Декер. Его трясло от напряжения и адреналина, но двигаться он мог. Адамс лежала там, где упала, мерзкая тварь облепилась вокруг ее лица. Она была жива. Он видел, что она дышала. Как и от тех людей, которые были замурованы в стены, от нее исходил совсем другой эмоциональный фон. Но ее присутствие заставило его успокоиться.
– Еще одна тварь на Элвее сидит, – сказал Мэннинг.
Он посмотрел в ту сторону. Элвей был парень в возрасте и не очень любил говорить. Черт возьми, Декер вообще не помнил, чтобы он что-нибудь говорил.
– Они разные.
– Что?
– Эти твари у них на лицах. Они друг от друга отличаются.
Точно, твари были разные. Та, которая висела на лице у Элвея, была меньше. А та, что у Адамс, больше, и казалась более сложной по строению. У нее было что-то вроде перепонок между передними и задними лапами.
– Какая разница, – сказал Мэннинг. Он оглядел живых и раненых. Потянулся к ножу и посмотрел на тварь, сидевшую на лице у Элвея.
– Нет, – сказал Мюллер. – Кислота. Все лицо ему сожжешь.
Мэннинг снова посмотрел на эту штуку и кивнул.
– Надо отсюда убираться, – сказал он. – На поверхность нужно выходить.
Декер уставился на Адамс.
– А чего мы ждем? – сказал он. Он ухватил тело наемницы под плечами и коленями и закинул на себя. Она, казалось, ничего не весила, но Алан знал, что это ненадолго. Путь им предстоял длинный, и к тому времени, когда они доберутся до места назначения, она будет очень тяжелой ношей.
Мэннинг схватил Элвея и перебросил себе через плечо, как дорожную сумку. Правда, при этом он выбросил все снаряжение, оставив только ружье и пояс с висевшими на нем ножами и инструментами.
– Давай, веди нас, – сказал командир наемников.
Декер старался не думать о людях, которых они здесь оставляли. Он их не знал. Они не были его друзьями или его семьей. Если по правде, они его похитили. И с этим он до сих пор не мог примириться. Но другого выхода не было.
Они двигались быстро, той же дорогой, по которой пришли. Когда проходили мимо тел, вмурованных в стену, Декер отвернулся. А Мэннинг нет. Наоборот, вглядывался в каждое лицо, когда проходил мимо. Декер не мог, конечно, гарантировать, но ему показалось, что он их запоминает.
Мюллер – кажется, парня так звали, хотя Декер не был в этом уверен – бросил взгляд в ту сторону, куда смотрел Мэннинг, и тихо спросил:
– Хочешь их живыми здесь оставить?
Мэннинг, продолжая смотреть, отрицательно покачал головой, но не произнес ни слова.
Мюллер ненадолго задержался. Через несколько минут Декер услышал несколько взрывов у себя за спиной. Он не знал, чем тот пользовался, да его это и не интересовало.
Потом парень их догнал.
– Где они? – спросил он, поравнявшись с ним. – Слышь, Декер, а может, они ушли?
– Нет, – он их чувствовал. – Не совсем.
– И сколько этих ублюдков здесь осталось?
– Много. Очень много. Больше, чем я мог себе представить. Но, кажется, сейчас они обеспокоены чем-то другим, – он закрыл глаза, сконцентрировался. – Они снова за мной придут.
– Зачем? – спросил Мэннинг. Декера удивила его любознательность.
– Кажется, ненависть – это единственное, что они знают. И ненавидят они меня. Может быть, из-за того, что та женщина, Эллен Рипли, с ними сделала. А может, им просто не нравится мой запах. Я точно не знаю. Знаю только, что они хотят, чтобы я сдох.
– Ну, мне ты тоже не очень симпатичен, – сказал Мэннинг. – Но они нравятся еще меньше. Пошли отсюда к черту.
Лифт находился внизу, но карабкаться вверх по тросу никому не хотелось. Минут двадцать у них ушло на то, чтобы найти эвакуационную лестницу. Эта штука не была замаскирована, но никаких отметок на ней не было, и она почти затерялась в темноте.
Дверь была захлопнута, но Мэннинг справился с этим довольно быстро. Когда они вошли внутрь, он внимательно осмотрел петли на двери, а потом всадил нож в отверстие между дверью и косяком. Штука немудреная, но чтобы открыть дверь, пришлось бы серьезно повозиться. А потом обратился к парню из их группы:
– Дейв, заклей эту хрень к чертовой матери.
Парень – Декер вообще-то думал, что его зовут Ллевеллин – кивнул и стал копаться в своем вещмешке. Потом залепил дверь чем-то липким – металл двери и рамы зашипел и намертво склеился.
– Вот дерьмо. Сколько нам до поверхности ползти? – голос у Мюллера был, по понятным причинам, озлобленный.
– С каждой ступенькой ты поднимаешься сантиметров на тридцать, солнышко мое.
Голос у Мэннинга был не таким бодрым, как сами слова, но Мюллер намек понял и полез вверх.
С каждой ступенькой сантиметров на тридцать. Может быть, не очень точно, но Декеру этого было достаточно. Он поднимался, стараясь не ныть, когда тело Адамс слишком сильно давило на плечи. Мэннинг шел перед ним, и казалось, что ему ничего не стоило нести Элвея. И за это Декер еще сильнее ненавидел этого ублюдка.
50Длинная извилистая дорога
Уиллис страдал от острого приступа потоотделения.
Его ноги тряслись и руки бессильно висели вдоль тела за исключением тех случаев, когда он пытался пользоваться ими, чтобы подняться еще на несколько ступеней.
«Не опускай руки, и все получится», – так любил говорить его дедушка. Главное, руки не опускать, и они сами дадут тебе все, что ты хочешь.
А чего он хотел? Сейчас он хотел добраться до конца этих бесконечно повторяющихся ступенек. Кто только додумался провести эвакуационный лаз на всю глубину шахты и не оснастить его электричеством?
Сначала он подумал, что должен быть благодарен и этому, а потом решил, что на самом деле ему наплевать.
Уиллис сначала хотел забраться на восьмой уровень, а оттуда поехать на лифте. Не на главном лифте, а на каком-нибудь запасном или вспомогательном. Сначала казалось, что это неплохая идея. И она бы сработала. Вот только дверь не открывалась. Уиллис попробовал ударить в нее плечом, но ничего не получилось, кроме громадного синяка на предплечье. Он понял, что доложен был это предвидеть.