[118]. Неизвестно, как осьминогам это удается — какими ориентирами и воспоминаниями они пользуются. Но некоторые виды осьминогов, безусловно, отличные навигаторы.
Вспомним еще раз — наш последний общий предок, маленькое червеобразное существо эдиакарского периода, почти наверняка не обладал ни одним из этих навыков. Похоже, что, как только животное начинает вести активный образ жизни, в котором важную роль играют управляемые, целенаправленные, быстрые движения, некоторые способы видения мира и взаимодействия с ним становятся полезнее, чем другие. У различных животных константность восприятия возникла независимо. Хотя в каких-то аспектах осьминоги совершенно точно видят мир не так, как мы, они явно выстраивают отношения с окружающим миром, распознавая объекты, как впервые, так и повторно, и имеют представление о различии между собой и другим. Находясь рядом с осьминогом, невозможно избежать мысли, что они также умеют сосредотачивать немалое внимание на объектах, в особенности новых. В предыдущем разделе я обсуждал исследования болевого поведения у рыб, кур и раков. Как воспринимают боль осьминоги, уяснить нелегко. В Октополисе, нашем австралийском месте наблюдений, мы однажды отсняли большой видеоматериал регулярного агрессивного поведения крупного осьминога-самца, который слонялся по колонии и сцеплялся с другими осьминогами. Он часто «вставал в полный рост» на вытянутых щупальцах, иногда поднимал задний конец туловища выше головы. Мы полагаем, он делал это, чтобы казаться как можно больше; эти демонстрации часто предшествовали нападениям на других осьминогов. Однажды, когда он принял такую позу, мелкая, но злобная рыбка (шипастая кожанка) подлетела и укусила его прямо в зад. Вот кадр укуса (рыбка вверху в центре):
Осьминог отреагировал совсем по-человечески, испуганно подпрыгнув и растопырив конечности во все стороны.
Затем он отправился прямиком снова лупить других осьминогов. Нам повезло с этим укусом, поскольку от него остался заметный шрам, по которому мы могли отличать эту особь издали до конца экспедиции.
Как мы уже знаем, некоторые животные ухаживают за своими ранами и оберегают их. Наш цапнутый осьминог этого не делал. Его первая реакция предполагает, что он, безусловно, почувствовал укус, но значимых последствий не было. Как мы подозреваем, дело в том, что травма была минимальной, а осьминог — слишком увлечен своими кулачными боями. В недавней статье Джин Эльюпей и ее коллег подробно рассматривается болевое поведение, в том числе обращение с травмами, у другого вида осьминогов[119]. Тут были причины ожидать странностей, поскольку некоторые виды осьминогов, включая тот, который изучала Эльюпей, откусывают себе щупальца, чтобы спастись от хищников. В ходе исследования обнаружилось, что осьминоги с помятыми (но не совсем раздавленными) щупальцами иногда — но не всегда — ампутировали их себе и все осьминоги некоторое время ухаживали за пострадавшим местом и оберегали его. Такое поведение, как я уже упоминал, обычно считается признаком болевых ощущений.
В случае осьминога любой вопрос об опыте осложняется необычными отношениями между его мозгом и телом. Допустим, у осьминога нечто вроде смешанного управления щупальцами, — гипотеза, которая подкрепляется экспериментами по изучению поведения, описанными в главе 3. Осьминоги, развивая свои сложные поведенческие способности, предпочли делегировать щупальцам частичную автономию. В результате эти щупальца кишат нейронами и, похоже, могут управлять некоторыми действиями на локальном уровне. С учетом всего этого, как может переживать свой опыт осьминог?
Возможно, осьминог находится в гибридном положении. Для осьминога его щупальца отчасти «я» — он может направлять их и брать ими предметы. Но с точки зрения центрального мозга, они отчасти и «не-я», отчасти самостоятельные акторы.
Рассмотрим некоторые человеческие аналоги, начиная с таких действий, как дыхание и моргание[120]. В норме эти действия осуществляются бессознательно, но, сосредоточившись, вы можете взять их под контроль. В чем-то похожую смешанную природу имеют движения щупалец осьминога. Эта аналогия хромает, поскольку дыхание, в обычных условиях бессознательное, может подчиняться очень развитому сознательному управлению, когда вы осознанно вмешиваетесь в дыхательный процесс. Чтобы установить контроль над процессом, который обычно происходит автоматически, используется внимание. У осьминога же, если гипотеза смешанного управления верна, контроль над движениями никогда не бывает полностью централизованным и периферическая система всегда имеет собственное право голоса. Если представить это в человеческих категориях, это означает, что вы будете преднамеренно вытягивать руку, надеясь, что локальная тонкая настройка направит ее куда надо.
В таком случае у осьминогов в деятельности должны смешиваться элементы, которые обычно разграничены (или хотя бы выглядят таковыми) у животных вроде нас. Когда мы действуем, то, как правило, ясно понимаем границу между «я» и окружающей средой. Например, когда мы двигаем рукой, мы контролируем и общее направление движения руки, и множество мелких нюансов ее движений. Все многообразие других объектов в окружающей среде вообще не подчиняется нашему управлению напрямую, хотя мы можем передвигать их опосредованно, с помощью конечностей. Неконтролируемое движение объекта по соседству с нами обычно означает, что он не является частью нашего тела (за некоторыми исключениями вроде коленного рефлекса). Будь вы осьминогом, эти границы были бы размытыми. В какой-то степени вы бы могли управлять своими руками, а в какой-то — лишь наблюдать, куда они тянутся.
Но так дело обстоит, если описывать с точки зрения «центрального осьминога». Это, видимо, ошибочно. Кроме того, мое противопоставление осьминога человеку может быть слишком упрощенным. У опытного музыканта различные действия — в том числе по корректировке — становятся слишком быстрыми, чтобы ими можно было управлять сознательно. Бенце Нанаи, философ из Антверпена, также предло[121] жил мне совершенно иное понимание различия между человеком и осьминогом. Бенце считает, что некоторые взаимосвязи, которые кажутся нам странными и непривычными у осьминога, есть и у нас, если приглядеться внимательнее. Обычно мы их не замечаем, но они есть[122]. Например, вы протягиваете руку к какому-то предмету. Если расположение или размер объекта внезапно меняются, траектория движения руки тоже изменяется необычайно быстро — менее чем за десятую долю секунды. На такой скорости оно может быть только бессознательным. Участники таких экспериментов не замечают изменения — они не замечают, что сами изменили собственное движение, и не замечают изменения в целевом объекте. Если спросить их, изменилось ли что-то, ответ будет отрицательным. Человек не замечает изменения, но его рука меняет траекторию движения.
Как и у осьминога, решение протянуть конечность принимается централизованно, но наряду с ним существует тонкая настройка, быстрая и бессознательная. У осьминога ее роль больше — это не только собственно тонкая настройка и не только на коротких отрезках времени. Осьминог может, словно зритель, наблюдать за движениями собственного щупальца. У нас эти поправки происходят слишком быстро, чтобы уловить их.
У человека этими быстрыми корректировками движений руки командует мозг, и они опираются на зрение. У осьминога движения полагаются на собственные химические и тактильные рецепторы щупальца, а не на зрение (хотя я уточню это утверждение в следующей главе — на самом деле все не столь очевидно). Так или иначе, Нанаи считает, что у осьминогов получило крайнюю степень развития то, что присутствует и в человеческой деятельности, только в более слабой и незаметной форме. У людей команда отдается централизованно, а затем к ней по мере необходимости добавляются элементы тонкой настройки. У осьминога, вероятно, имеет место постоянное взаимодействие между распоряжениями из центра и решениями на периферии. Щупальце высовывается, шарит, а осьминог реагирует, корректируя его движения и направляя его по пути — возможно, используя при этом внимание и какие-то осьминожьи усилия воли.
Гиллель Хиль и Рэнди Бир в своей статье о «воплощенном познании», которую я уже цитировал выше, противопоставляют старые и новые воззрения на то, что такое действие[123]. Согласно старой модели, нервная система — «дирижер тела, который выбирает ноты для музыкантов и указывает, как именно им играть». На самом деле, возражают они, «нервная система — это лишь один из музыкантов оркестра, занятого джазовой импровизацией, и окончательный результат возникает из длительного обмена между ними». Я нахожу такое обобщение чересчур размашистым — на мой взгляд, метафора одного музыканта в оркестре принижает роль нервной системы для большинства животных. Однако к осьминогу она вполне приложима. Противопоставление между нервной системой и телом замещается противопоставлением между центральным мозгом и остальными частями организма, имеющими собственную нервную организацию.
У осьминога есть дирижер — центральный мозг. Но музыканты, которыми он руководит, — джазовые, склонные к импровизации, которые согласны лишь на определенную долю контроля. Или, возможно, они получают от дирижера лишь самые общие и грубые указания, а что сыграть — остается на их усмотрение, лишь бы получилось что-то осмысленное.
5. Игра красок
Гигантская каракатица
В первой главе мы встречались с животным, притаившимся под скалой в океане. Зависнув в воде, оно каждую секунду меняло цвет. Из-под первоначального вишневого проступали пятна серых и серебристых прожилок, каскады синего и зеленого струились по щупальцам. В этой главе мы вернемся в море к этому существу и его бесконечным превращениям.