– Выполняйте! – крикнул в ответ Хансард. – Просто сделайте это, и чем быстрее – тем лучше. Нельзя больше допускать задержек.
– Черт, шеф, мы же не выбирали эту проклятую планету! – ответил инженер.
Хансард с досадой опустил голову.
– Знаю, знаю, – сказал он. – Я сам задушил бы того идиота, который ее выбрал.
– Хансард, тебе стоит подойти сюда! – еще один голос по радио. Его он сразу узнал.
– В чем дело, Наджит? – спросил Грег, начав обходить машину. Атмосферный процессор возвышался над его головой на шестьдесят семь футов[1], вибрируя, стуча и выплевывая пригодный для дыхания воздух.
– Лучше сам посмотри, – ответил Наджит.
Внутри процессора находилось три инженера и еще шесть – снаружи. Наджит был конструктором. Уже шесть лет Компания пыталась терраформировать LV-426 – теперь ее называли Ахероном, – и уже закладывала фундамент для будущей колонии. Основное здание центрального комплекса было готово – там вместе со строителями и инженерами сейчас жила дюжина колонистов. И управлял всем колониальный администратор, Эл Симпсон.
Однако не проходило и дня без того, чтобы Симпсон не обрушивался с критикой, требуя ускорить процесс терраформирования. И насколько мог сказать Хансард, Симпсон был идиотом, который работал на людей, чей идиотизм простирался до куда более крупных масштабов.
Колония – ее назвали «Надеждой Хадли», в честь одного из разработчиков проекта, – была основана совместными усилиями правительства Земли и корпорации «Вейланд-Ютани». Она находилась под управлением колониальной администрации, которая, по общепринятому мнению, придерживалась всех правил, установленных Межзвездной торговой комиссией. Сам Ахерон не был планетой в полном смысле слова, хоть и считался ею. Это была просто глыба, зависшая черт знает где, одна из лун планеты Кальпамос.
Бури, состоящие из слепящих потоков ветра, песка и пыли, не стихали здесь почти никогда. И как бы плотно Хансард ни закупоривал свои маску, капюшон и защитный костюм, песок все равно проникал повсюду.
Повсюду.
Каждый хренов день.
Из всех возможных вариантов для колыбели новой людской колонии «Вейланд-Ютани» выбрала именно это место – почему? Атмосферные условия не позволяли даже составить нормальные карты из космоса, но какой-то засранец все равно решил построить здесь первоклассное жилье.
Хансарду казалось, будто само это место было против их присутствия. Им удалось установить атмосферные процессоры с разными промежутками по всей поверхности, но самый важный – огромный, собороподобный «Процессор Один» – был еще не достроен. И при этом они постоянно сталкивались с самыми разными трудностями. От толчков в земле появлялись трещины – как-то в такую даже провалился один из мелких процессоров. Рабочий процесс то и дело затягивался из-за всякого рода происшествий, ошибок геологов и неисправного оборудования.
И вот теперь… а что теперь?
Ощущая тревогу от издаваемого машиной стука, он прошагал вокруг основания процессора. Земля тряслась, и Хансард подумал, что, наверное, он дрожит и сам. Во рту у него стоял вкус грязи.
– Наджит? – позвал он, думая, что тот уже должен был находиться где-то рядом.
– Я здесь! – последовал ответ.
Всмотревшись в беспокойную завесу песка, Хансард разглядел три фигуры. Но они находились вовсе не у процессора, а стояли в дюжине футов от корпуса машины, уставившись на землю.
«Вот дерьмо, – подумал Хансард. – Только не говорите, что…»
Процессор трясло. Хансард обернулся вокруг, чтобы посмотреть на него, затаив дыхание. Машина содрогалась так сильно, что было заметно, как корпус сдвигается с места. Вдруг до него дошло, что толчки исходили не только от машины.
– Сукин сын! – крикнул он.
Скрежет металла внутри сооружения перерос в скрипучий грохот.
Повернувшись обратно, Хансард побежал к остальным. Их действительно оказалось трое. Но внутри находилось еще трое. Внутри этого скрежещущего, стонущего металла.
– Что за… – начал он.
– Еще один разлом! – крикнул Наджит.
Подойдя поближе, Хансард смог увидеть трещину в земле, в которую, будто песок, высыпались плотные комья атмосферной пыли и вулканического пепла. Наджит обежал трещину, проследовав вдоль нее от самого процессора, чтобы определить длину, затем остановился и повернулся к одному из двоих конструкторов.
– Пятнадцать футов! – крикнул он. – И она растет!
Но Хансарда не заботило, на какое расстояние трещина тянулась от процессора. Он подбежал к внешнему корпусу и уставился на щель в том месте, где она появлялась из-под машины.
– Нет, – зашептал он. – Нет-нет-нет-нет!
Он смотрел сквозь завесу сдуваемого ветром песка. Процессор вздрогнул, и лязг изнутри напомнил ему архивную видеозапись работающего древнего локомотива, которую он когда-то видел.
– Вырубите его! – рявкнул он. – Вырубайте все и вылезайте оттуда!
– Шеф… – осторожно начал Наджит.
Хансард набросился на троих конструкторов.
– Возвращайтесь, идиоты! – приказал он, активно жестикулируя. – Вы что, забыли про «Процессор Три»?
По радио были слышны голоса инженеров, находившихся внутри. Они кричали друг на друга – приказы и ругательства смешивались в исполненный паники коктейль.
– Думаешь, будет хуже? – крикнул Наджит.
Земля по-прежнему сотрясалась. Дрожь локализовалась, но сколько она еще продлится – сказать было нельзя. Прежде чем приступить к строительству, они полтора года занимались изыскательскими работами, однако никаких признаков локализованных толчков не выявили.
До тех пор, пока не стало слишком поздно.
– Уже и так достаточно плохо! – гаркнул Хансард.
Процессор ахнул, и гул внутри затих, хотя корпус продолжал трястись. Когда буря ненадолго ослабла, он смог осмотреть машину сбоку и заметил трещину в гладкой металлической поверхности – она зияла в двадцати футах над землей.
«Дерьмо!»
– Выметайтесь оттуда, сейчас же! – крикнул он. – Нгуен! Мендез! Выме…
Вдруг Хансард остановился и посмотрел себе под ноги. Земля вроде бы замерла, толчки ослабли. Он на несколько секунд затаил дыхание, пока не появилась уверенность, что все, наконец, прекратилось. Пусть это было и неважно.
Процессор можно было отремонтировать, но зачем? Еще толчок – хоть завтра, хоть через десяток лет – и все может развалиться опять. Эту машину оставалось просто бросить – забрав лишь части этого металлического корпуса, построенного на земле, которую они считали более надежной. Но на Ахероне никогда нельзя было быть уверенным в надежности чего-либо.
– Шеф, – проговорил Наджит, становясь рядом с ним.
Хансард смотрел на бурю, обдуваемый ветром.
Поверженный.
Кто бы ни дал LV-426 ее новое название, он явно имел хорошее представление о его нелепости. В греческой мифологии Ахероном называлась одна из рек загробного мира. И значение у этого слова было довольно мрачное.
Река боли.
3РЕБЕККА
ДАТА: 15 МАРТА 2173 ГОДА
Расс Джорден смотрел на капельки пота на лбу своей жены и чувствовал, как его сердцу становится тесно в груди. Она сжала его руку так крепко, что он ощутил, как кости в ней соприкоснулись друг с другом. Он заметил, что она задержала дыхание, а лицо скривилось в маске ярости и боли.
– Дыши, Энн! – взмолился Расс. – Давай, милая, дыши.
Энн сделала вдох, и все ее тело расслабилось, а через мгновение она сжала губы и начала протяжно выдыхать. Последние несколько часов она выглядела бледной, но теперь лицо ее казалось почти серым, а круги под глазами посинели. Она склонила голову набок и с мольбой посмотрела на мужа, будто прося что-нибудь предпринять, хотя они оба знали, что он мог лишь сидеть рядом и, как прежде, любить ее.
– Почему бы ей просто не вылезти сюда? – спросила Энн.
– Ей и там уютно, – ответил Расс. – Там тепло и она слышит, как у тебя бьется сердце. А здесь большая, пугающая вселенная.
Энн опустила взгляд на свой огромный живот – за последние пару часов тот сильно сместился вниз. Потом нахмурилась, так что лоб прорезали строгие линии.
– Давай, вылезай, малышка. Если хочешь стать частью нашей семьи, ты должна быть смелой и немножко сумасшедшей.
Расс тихо рассмеялся, но расположения к юмору сейчас не чувствовал. Энн мучилась родами уже семнадцать часов, и за последние три шейка ее матки не раскрывалась шире семи сантиметров и уже на шестьдесят процентов сгладилась. Доктор Комиски дала ей выпить средство для резкого старта процесса, предупредив, что стимуляция может усилить родовую боль.
Энн издала глухой стон, и ее дыхание участилось.
– Расселл…
– Она скоро выйдет, – успокаивал он. – Обещаю. – И тихонько добавил: – Давай, Ребекка, уже пора.
В палату вошел медбрат. Энн в этот момент сжала зубы и выгнула спину, напрягшись всем телом. Расс задержал дыхание вместе с ней – при виде ее боли ему хотелось кричать. Он с тревогой и отчаянием оглянулся на вошедшего.
– Ты можешь как-нибудь ей помочь, Джоэл?
Медбрат, худощавый и темноволосый, сочувственно покачал головой:
– Я же говорил тебе, Расс. Она хотела, чтобы все прошло естественно – так же, как было с Тимом. Сейчас уже поздно давать ей что-либо, от чего ей могло бы стать существенно легче. Болеутоляющие, которые она уже приняла, – лучшее, что мы можем сделать, не причинив вреда ребенку.
Энн выругалась на него. Джоэл подошел к койке и положил руку роженице на плечо, и та снова начала дышать, расслабившись после очередных схваток.
– Доктор Комиски будет здесь через секунду и еще раз тебя осмотрит.
Расс сверкнул взглядом на медбрата.
– А если у нее состояние еще не улучшилось?
– Я не хочу кесарева! – отрезала Энн, говоря между вдохами.
Джоэл похлопал ее по плечу.
– Ты же знаешь, это совершенно безопасно. А если ты беспокоишься из-за шрама…
– Не мели ерунды, – задыхаясь, проговорила Энн. – От кесарева сечения не оставалось шрамов еще со времен, когда родилась моя бабушка.