— По часовой стрелке они идут, — наконец выдал Шут. — Я в этом более чем уверен.
Арлекин только издал тихий разочарованный вздох и потуже завернулся в драное одеяло.
— Куда теперь? — спросил он.
Значение этого вопроса Шут понял.
— Дальний Восток. Китай, Япония, Вьетнам, обе Кореи, ну и что там еще есть. Там я еще не был. Да и плотность населения высокая, глядишь, и найду кого.
— Хорошо, — сказал Арлекин и умолк, погрузившись в собственные, никому не доступные размышления.
Шут поднялся и, больше не говоря ни слова, вышел прочь. Дверь за собой он запирать не стал — нет необходимости, день, когда в чью–нибудь дурную голову просто придет мысль забраться в квартиру Арлекина, будет для этой головы последним. Два шага вперед, девяносто градусов направо, еще два шага, поворот налево. Нашарить кнопку вызова лифта. Чертыхнувшись, Шут полез во внутренний карман пальто, выудил плоскую стальную фляжку с водкой и, перебарывая отвращение, сделал глоток. Отблески психического хора, до этого едва заметные, позволяющие разве что не натыкаться на стены, стали наливаться яркостью по мере того, как успокаивалось жжение в пищеводе и продукты первичного распада алкоголя начали доставляться по кровеносному руслу в мозг, "разгоняя" его псайкерский потенциал до предела.
"Нет в мире справедливости", — тоскливо подумал он. — "Одни сходят с ума из–за чрезмерной силы, другие вынуждены травить себя ядом, что бы от этой силы был какой–то толк. Взять бы все, да и поделить! Все бы довольны были".
Машина вместе с водителем–марионеткой все так же ждала у подъезда. Шут сел на заднее сиденье и коротко скомандовал:
— На вокзал.
И тут запиликал телефон. Мелодию Шут узнал сразу — "Эммануэль" Энио Морриконе. Значит звонит ОНА. Надо же, заслужил внимание августейшей особы. Тихо хихикнув собственной шутке, он нажал кнопку ответа.
— Здравия желаю, Императрица, чем простой смертный обязан чести слышать голос твой? — пропел он в трубку.
— Все паясничаешь, Шут? — он ясно представил себе, как Императрица сидит на диване, накручивая длинный локон на палец.
— Паяц должен паясничать, — пожал он плечами. — Иначе он перестает быть собой.
— Девушку себе найди. Глядишь и за ум возьмешься.
— Я сейчас отправляюсь на Восток. Может и найду. А может и нет. Как карты лягут.
— Ладно, речь не о твоих сердечных делах, — голос Императрицы посерьезнел. — Что с Арлекином?
Были бы у Шута глаза, он бы подозрительно покосился на водителя. С Арлекина станется прочитать мысли даже марионетки, даже на расстоянии в пару километров. Протянув руку вперед, он одним прикосновением отключил слуховые нервы человека.
— Не могу сказать. Сам не знаю.
Императрице можно было доверять. Полностью соответствуя значению своей карты, она была по–своему добра ко всем, но Арлекина выделяла особенно. Наверное, они могли бы стать хорошей парой, а то и семьей. Если бы в обоих оставалось хоть что–нибудь от людей.
— Все настолько плохо? — спросила она.
— Говорю же — не знаю! И от этого мне страшно.
— Тебе? Страшно? Да уж, если тебе страшно, значит дело серьезное. Выкладывай, что у него там?
— Мне страшно, Императрица, — Шут снял черные очки и осторожно потер уродливые шармы на месте глаз. — Мне кажется, что когда я в следующий раз приду туда, то некому будет открыть мне дверь.
— Больше конкретики.
— Он совершенно перестал за собой следить. Да что там следить! Черт… Последнее время он уже и не делает вид, что прикасается к еде, которую я ему приношу.
Императрица молчала.
— Ленка, не лезь лучше в это дело, — Шут решился–таки назвать ее старым именем. — Не надо. Он всегда считал клеймо псайкера ключом к освобождению. А теперь, похоже, решил освободиться даже от оков плоти.
— И ты готов дать ему это сделать?
— Да, — Шут кивнул. — Готов. Если кто и заслужил право распоряжаться своей жизнью так, как заблагорассудится, то это он. Да и, в конце концов, кто я такой, чтобы не уважать его выбор? Знаешь, он ни с кем особо не распространялся о подробностях свое жизни, но чую, несладко ему было все эти годы. Он заслужил это право.
Императрица молчала, крыть ей было нечем. "Кто я такой, чтобы не уважать чужой выбор?" — то была любимая присказка Арлекина, когда дело касалось других псайкеров. Не смотря на то, что некоторые только–только пробудившиеся считали его кем–то вроде негласного лидера, сам он всегда прямо отвечал на подобные предположения: "Живи так, как позволит совесть. Другой власти над тобой больше нет и быть не может".
— Слушай, Шут, — наконец нарушила она молчание. — Я вот давно хотела тебя спросить…
— Я весь внимание.
— Карты "Арлекин" в колоде Таро не существует. Видимо, это просто прозвище. Какая у него карта?
Шут хихикнул.
— Ты три года увивалась за ним хвостом и так и не поняла? Его карта — символ кардинальных перемен и перерождения. Он — "Смерть".
— "Смерть", вот как… ему и правда подходит.
Сон рассеялся, словно его и не было. Шут тряхнул головой и тут же поморщился от боли, моментально запустившей свои когти в его череп. Сон, надо же. Сон о прошлом. То был последний раз, когда он разговаривал с кем–то из своих, потому что уже через два дня он обнаружил себя на окраине Токио‑3.
Шут по привычке коснулся пальцами циферблата часов. Около четырех часов утра по местному времени, скоро уже должны были объявить посадку. Добротные "командирские" часы, с которых Шут сковырнул в свое время стекло, что бы пользоваться ими не имея зрения, были одной из двух вещей, которые ему остались от отца, некогда кадрового офицера, прошедшего обе чеченские войны, а после смерти жены в считанные месяцы безнадежно спившегося. Второй вещью был дремавший в ножнах за левым плечом нож, который отцовскую жизнь и прервал. Теплых чувств к усопшему Шут, в те бесконечно далекие времена носивший более обыденное а ныне давно забытое имя, обоснованно не питал, но считал, что оказал ему услугу, дав возможность умереть от боевого оружия а не от цирроза или делирия…
Где–то вдалеке внизу мутным, душным пятном психического тумана виднелся город. Огромный, шумный и очень злой город, не чета по большому счету неприметному Токио‑3. Город, где нельзя долго подержаться даже на лошадиных дозах наркотиков, частично подавляющих силу псайкера. Надо сделать дело быстро, в идеале — за сутки. А дальше… да что загадывать на будущее, с настоящим бы справиться.
— Часы не идут ни в прошлое, ни в будущее, — прошептал Шут себе под нос. — Они вечно заперты в настоящем, в иллюзии вечного движения. Но на самом деле они стоят на месте, ибо находятся в плену собственной судьбы.
Откуда взялось это знание? Сообразил сам или неосознанно подсмотрел отгадку в чьем–то разуме, даже не заметив этого? Непонятно. Уже не получается различить, где собственная память и размышления, а где взятое из Хора душ. Плохой знак, очень плохой. Это означает, что обратный отсчет пошел уже не на годы, а на недели, если конечно продолжать действовать с такой перегрузкой. Надо заканчивать как можно скорее и валить в какую–нибудь глушь, где нет ни одного человека в радиусе восприятия, и тогда, если повезет…
И чего этим можно добиться? Немного оттянуть собственный конец?
"Просто перетерпеть, продержаться. Возможно, организм сумеет адаптироваться к новым параметрам. Несколько месяцев придется пожить отшельником, без горячей воды и постели…"
Вырезать всех, до единого, до единого, до единого, вырезать, выпотрошить, освежевать…
Шут скрипнул зубами, давя в зародыше поднимающийся из глубин подсознания шепот.
— Алекс, что ты там бормочешь?
Шелестящий голос моментально оборвался.
— Уже ничего, Айми. Уже ничего, — Шут немного помолчал, переводя дыхание. — Как думаешь, в какую сторону идут часы, в прошлое или в будущее?
— Часы идут по часовой стрелке, — девушка даже не раздумывала над ответом. — А к чему такой вопрос?
— Да так, вспомнилось то, что мне помнить нельзя…
— Чужая память?
— В каком–то смысле.
Шут покосился на свою спутницу. Несколько дней назад, в Токио‑2, он рассказал ей многое, очень многое, в том числе о Свитках Мертвого Моря, Ангелах и SEELE. Но даже ей он не открыл всей правды о себе и своей природе. Сейчас она полагала Шута псайкером — искусственно созданным существом наподобие Евангелиона, но натасканным не на Ангелов, а на людей. А теперь оружие обернулось против собственных создателей. Грубая ложь, но на еще пару дней ее хватит.
Соврал он даже не из–за паранойи. Просто Айми, даже пройдя через руки военных нейрохирургов, оставалась в сущности человеком, и не стоило ей знать о тварях, чье существование людскому разуму отвратительно. Так что, как ни жаль, с ней придется расстаться после того, как они закончат работу здесь, в Штатах. Не убить, а именно расстаться, сделать ей документы, выделить денег, пусть добытых отнюдь не самым честным путем — и отправить в вольное плавание. И все–таки жаль. Рядом с ней просто было комфортно. Психическая "глухота" никуда не делась, введение LCL только снизило ее на некоторое время, позволив Шуту сломать стоящие в сознании блоки, и заложить несколько самых общих понятий, которые помогли бы Айми взаимодействовать с окружением и уберегли шкурку самого Шута от перенасыщения свинцом при первой встрече. Сейчас же все вернулось на круги своя, и вокруг девушки на дистанции около метра образовывалась уютная область психической тишины, немного тормозящая "растворение", дающая силы сопротивляться настойчивому зову, рвущемуся откуда–то из безжизненной выгоревшей пустоши…
— Алекс, ты говорил, что вернешься в NERV. Однако мы здесь.
— Я пошутил.
— Что?!
Шут смерил девушку усталым взглядом.
— Мера предосторожности, балда. Икари я нужен в одном куске, но уважаемый полковник может жаждать мести и иметь на этот счет иную точку зрения. Кроме того, подслушивающие устройства и перехват сигнала тоже никто не отменял. Если это имело место быть — то погоня на некоторое время пошла по ложному следу. Наконец, на 100 % я не мог доверять даже тебе.