— Привет, Дэйна. Решил узнать, как ты.
Голос у него добрый, но она понимала, что на самом деле ему на нее наплевать. На этот раз он был не один. Дэйна переводила взгляд с одного полицейского на другого. Оба мужчины, оба в штатском.
— Как я? А как вы думаете? Мой лучший друг умер.
Она села на диван, обитый зеленым велюром. Этот диван у них уже целую вечность. Лорелл писала на него, проливала на него молоко, здесь ее тошнило, здесь они ели перед телевизором, здесь ее мать и Кев занимались сексом. Наверное, именно на этом диване была зачата Лорелл.
— Я хотел бы, чтобы ты рассказала мне все, что знаешь о жизни Макса. Но прежде всего я прошу тебя подробно рассказать обо всем, что произошло сегодня. Очень важно не терять времени.
Как это случилось, что одно апрельское утро перевернуло всю вселенную?
— Думаете, Макс проснулся сегодня, зная, что не доживет до вечера? — Дэйна подошла к окну и уставилась на улицу. Грязное стекло тут же запотело от ее дыхания. Небо было затянуто тучами. Моросил дождь. Безумие. Просто безумие.
— Я…
— Думаете, он позавтракал или решил, что в этом нет смысла? И что не имеет значения, что он не дописал сочинение? Как считаете, он думал об этом?
— Нет, вряд ли.
— Как вас зовут? — Дэйна забыла его имя. Видимо, от шока.
— Можешь называть меня Дэннис.
Максу бы он не понравился.
— А это инспектор Марш.
Пауза.
— Во сколько ты сегодня проснулась, Дэйна?
— Как обычно. Около семи. Лорелл нужно кормить. — Она снова села на диван и положила подбородок на руки. Что она могла сказать? Теперь, когда Макс умер, все изменится. — Да. В семь.
Лицо болело от долгого плача.
— Ты пошла в школу в обычное время?
— Ну да, когда покормила и одела Лорелл.
— Макс был первым, кого ты встретила в школе?
Дэйна подумала. Посмотрела в потолок.
— Нет, не могу сказать.
— Это важно.
— Ну и что? Я не помню. Можно мне его увидеть?
Дэннис обернулся к своему коллеге.
— Пожалуй, лучше подождать до похорон, — сказал Марш. — Нужно еще провести анализы. — Голос у него был хриплый.
— Вскрытие? — Она читала об этом.
Оба детектива кивнули.
— Так когда ты сегодня увидела Макса?
Дэйна резко втянула воздух. Вопрос застал ее врасплох.
— Э-э… он был… — Она начала грызть ногти. — Думаю, он был на математике. Да, там я его и увидела.
— Что было после математики?
— География, потом биология. Макс их прогулял. Я сходила только на географию, потом вышла на улицу. Все произошло после биологии.
— Ты вышла на улицу, чтобы найти Макса?
Дэйна молчала.
— Это важно, Дэйна.
— Наверно. Не знаю. Да какая разница? Он же умер. — Она знала, что ей придется произнести эти слова очень много раз, прежде чем рана перестанет кровоточить. Это как ковырять коросту. Рано или поздно все заживет, но шрам останется.
— Я спрошу еще раз. Когда ты вышла на улицу после географии, ты искала Макса?
— Наверно, да.
— Ты его встретила?
— Не сразу. — Дэйна снова встала. Ей не сиделось на месте. Она подошла к окну и облокотилась о подоконник. Посмотрела в сад. Она старалась поддерживать там порядок с тех пор, как Лорелл порезала ногу стеклом. — Я пошла в магазин и купила чипсы. Я хотела есть.
— Во сколько ты встретила Макса? Постарайся вспомнить, Дэйна.
— Наверно, где-то в десять пятнадцать. Может, пол-одиннадцатого.
— Но география ведь заканчивается в десять сорок пять. Мне кажется, ты сказала, что досидела до конца урока.
Дэйна закрыла глаза. В темноте закрытых век, самом безопасном месте, которое она знала, она увидела лицо Макса. Он улыбался ей своей особенной улыбкой и приплясывал, что означало, что он снова что-то выиграл. Когда он так делал, его ноги казались длиной метра в три. Его ноги. Его тело. Она открыла глаза и ухватилась рукой за подоконник.
А потом Дэйна вспомнила реку крови, которая лилась из его узкой груди. В ее памяти навсегда отпечаталось выражение его лица, когда он упал на землю. В ее ушах снова раздавались возбужденные и испуганные крики убегающих парней, ее снова охватила паника, она услышала вой сирены «скорой помощи».
После этого воспоминания становились отрывистыми. Она помнила, как убегала со всех ног, как воздух свистел в ее легких. Помнила, как рыдала, когда осознала наконец, что она наделала.
Кэрри ушла из больницы. Врачи говорили что-то о потрясении, седативных препаратах, наблюдении в клинике, пока не пройдет шок… Но какое все это имеет значение после того, как она увидела своего сына лежащим на столе в морге? Казалось, стоит лишь слегка коснуться его плеча — и он перевернется на бок, приоткроет сонные глаза и пробормочет, что ведь еще не пора вставать, правда, мам?
Никто не знал, где ее одежда, поэтому она ушла прямо в больничном халате. Ботинок у нее не было. Она поймала такси. Она понятия не имела, что делает, где у нее лежат деньги, чтобы заплатить нетерпеливому водителю, который громко сигналил, пока она возилась с кодами безопасности у дверей дома. Она даже не была уверена, ее ли это дом.
В конце концов Кэрри бросила на переднее сиденье банкноту в пятьдесят фунтов, вернулась в дом, закрыла дверь и по стене сползла на пол. Шершавая поверхность стены холодила спину.
Какой-то звук. Через каждые несколько минут раздавался электронный сигнал. Он мешал ей отгородиться от реальности, возвести стену между собой и всем остальным, забыться, онеметь.
Где Броуди? С ним вроде бы была какая-то женщина. Она смутно помнила его глубокий голос — когда-то такой знакомый и любимый, — звучащий в больничном коридоре, когда ее увозили прочь. Он сказал, что найдет ее, что они должны поддержать друг друга. Но он не пришел, и она уехала.
Кэрри поползла через прихожую по блестящему деревянному полу. Паркет был весь в щербинках от каблуков. Ее каблуков. Кэрри Кент на высоких каблуках, твердо шагающая по своей идеальной жизни. Щербинки заметны только с близкого расстояния, если приглядеться.
Она ползла в кухню, и ей казалось, что она плывет сквозь густую патоку. Что за лекарства они ей дали? Ей пришлось напрячь все силы, чтобы встать, ухватившись за табурет, и облокотиться о холодную столешницу.
Видели бы они ее сейчас. Ощущение такое, как будто у нее грипп. Все мышцы болят, глаза щиплет. Несгибаемая Кэрри Кент.
Звук шел от автоответчика. Она взяла телефонную трубку. Ее трясло, она попыталась поплотнее закутаться в больничный халат, но он был слишком куцый. Держа телефон в руках, она направилась к лестнице, цепляясь за стены и мебель. Нажала кнопку прослушивания сообщений.
— Кэрри, где тебя черти носят? Твой мобильный не работает. Позвони мне.
— Алло, возьми трубку, Кэрри!
— Ты там?
Дальше шли еще пять таких же нервных сообщений от Лиа, которая хотела узнать, почему она ушла с шоу.
— Кэрри, это я. Я приехала в больницу за тобой, но мне сказали, что ты ушла. Пожалуйста, позвони мне.
Еще несколько сообщений такого же содержания. Потом голос ее тети. Она, очевидно, еще не в курсе. Потом Дэннис Мастерс. Хочет обсудить новый сюжет для шоу.
Столько звонков — и все же она совершенно одинока.
В спальне было темно. Она помнила, что с утра убегала из дома в спешке. У Марты сегодня выходной. Обычно, когда Кэрри возвращалась, Марта хлопотала по дому, наводила порядок, подбирала вещи с пола. Вещи Макса.
Кэрри поплелась в ванную. Ее вырвало. Она сполоснула лицо. Затем легла на кровать и подумала, а не выпить ли все таблетки, что лежат в тумбочке у кровати. Им бы это понравилось — газетам, журналам о знаменитостях. Она знала, что они ненавидят ее, хотя она обеспечивает им тиражи. Знала, но делала вид, что это не так. Большинство обычных людей тоже ее ненавидят. Но все равно смотрят шоу. В этом году она стала самой популярной телеведущей. И самой презираемой.
Как нажиться на бедности: роскошная жизнь телезвезды финансируется бедняками Англии.
Кэрри смеялась, когда читала эту статью. Она согласилась на интервью, потому что молодой журналист, жаждущий получить инсайдерскую информацию, напоминал ее саму много лет назад — безвестную наемную писаку, рвущуюся сделать себе имя. За этой статьей последовало еще несколько похожих, кто-то попытался покопаться в ее прошлом, найти хоть что-то — наркотики, азартные игры, долги, проституцию, насилие. Кэрри только потешалась. Они ничего не нашли. Ничего не было.
— Неееееееет… — Крик пронзил ее тело, будто это ее ударили ножом. Она зажала уши подушкой, уткнулась в пуховое одеяло, дышать стало трудно, она молилась о том, чтобы задохнуться. За стеной была комната Макса. Его вещи. Его запах. Остатки его жизни. Как ей снова войти туда? Очень просто. Она туда больше никогда не войдет.
Зазвонил телефон.
Кэрри схватила трубку. Связь с внешним миром. Она чувствовала себя так, будто была единственным живым человеком на Земле.
— Алло? — Она не узнала собственный голос.
— О, Кэрри, Кэрри. Ты дома.
— Лиа.
— Дорогая, я еду к тебе. Я не могла тебя найти. Они не пускали меня к тебе в больнице. А когда я все-таки прошла, они сказали, что ты уехала.
Молчание.
— Кэрри?
— Приезжай.
Они сидели, обнявшись, раскачиваясь, ища утешения в объятиях друг друга. Лиа приготовила чай, но он успел остыть в чашках. Через щель в двери для почты просунули рекламу. Она упала на пол.
— Мне все время что-то подсовывают. Разве они не знают? Почему они не прекратят? — Кэрри высморкалась, но на самом деле она не плакала. Ее глаза были сухи. Она ничего не чувствовала. — Где чертова полиция?
Лиа раскачивалась вместе с Кэрри. Она держала ее за плечи и приноравливала движения вперед и назад к ритму ее дыхания.
— А ты с ними еще не говорила?
Кэрри покачала головой:
— Я потеряла сознание в больнице, ударилась головой.
— Наверное, они ждали, пока тебе станет… лучше.