Разомлели в тепле так, что на утро решили никуда не идти, тем более дождь так и шел. Не хотелось мокнуть, только все высохли. Среди нас был один мужик неопределенного возраста, сходив куда-то, притащил двух зайцев. После расспроса выяснили, что тот умеет ставить силки, вот и умудрился поймать ушастых, несмотря на дождь. Как он их выманил из норы? Не понимаю. Впрочем, было наплевать. Разделал тот их там же, где поймал, а когда принес, тщательно промыл. Я долго ругался на него за то, что он не участвовал в разделке лося. Тот обрехался, говоря, что был не в себе, а я успокоился.
Подставляли немецкие котелки под кончики еловых лап, по ним медленно, но верно мы набирали дождевую воду. Хоть собрать удалось и немного, но отдали ее повару. Да-да, мужик еще и готовить сам взялся. Едва дождавшись, когда вновь накапает достаточно воды, он поставил их на огонь. Просто решили, что уже наелись сухого мяса, как бы заворот кишок не случился, поэтому мужик варил похлебку. Насобирал в округе каких-то сухих листиков, чернику я распознал, как и бруснику, да и поставил варить. После деревни у нас оказался приличный запас соли, а кто-то еще и более запасливым оказался. Мужики нашли остатки крупы в одной хате, так-то в деревне как Мамай прошел, ничего не было, но ищущий да обрящет! И крупа была, и соль, даже несколько луковиц и головок чеснока, жаль, солений никаких не нашлось, обыскали все подполья, ничего. Но и это было царской пищей. Через час с небольшим все валялись кверху пузом и радовались ужину. Столько времени не видели горячей пищи, точнее, именно бульона. Надеюсь, на этакий аромат не выйдет какой-нибудь мишка…
Дождь лил сутки, бесконечно лежать тоже надоело, поэтому, даже не сговариваясь, собирались в путь. Да, была и еще одна причина. Тяжелораненый боец скончался. Он перед этим съел несколько ложек бульона, поблагодарил всех, а через пару часов «ушел» навсегда. Бойцы с горечью смотрели на застывшее в спокойной позе тело, прикрыли глаза мертвому, и, наверное, каждый в этот момент мечтал об одном, чтобы его такая судьба обошла стороной. Ведь этого бойца никто и никогда не найдет. Его могила сровняется с землей уже к весне, и все, считай и не было никогда такого человека. А сколько их, таких бедолаг, по лесам и полям лежит с сорок первого…
Похоронив его, уже ставшего другом, отряд выдвинулся в путь. Лес был очень заросшим, хорошо хоть травы почти уже нет, вся черная и лежит давно, а то она так ноги вяжет, что идти бывает невозможно. Спасало еще и то, что все же осень уже поздняя на дворе. Растительность если и есть, то сильно прибитая дождем и почерневшая.
Поход выматывал и отнимал силы. Лес оказался еще и прилично захламленным. Наткнулись аж на три самолета. Два наших истребителя лежали, скорее всего, с прошлого года, так как вросли прилично. Третий был немецким бомбовозом, а вот он был свеженьким. Его мы нашли по огромной поляне в лесу. Издали разглядели большой просвет и вышли к нему. Оказалось, кучу деревьев повалил именно бомбер.
Самолет был подбит, именно так. Он не взорвался ни в воздухе, ни на земле. С трудом оторвали дверцу и внутри обнаружили совсем свежие трупики немецких летунов. Те, что находились в носу, в кабине, были просто раздавлены в лепешку. Самолет и деревья сбивал, да и в землю воткнулся носом. Даже не понятно, сколько там было членов экипажа. На местах стрелков нашли двоих. Одного, видимо, очередью авиационного пулемета достали, а второй, скорее всего, поломан при посадке. Обыскали весь самолет от носа до хвоста. Забрали все, что могли, к сожалению, пулеметами было не воспользоваться, в хлам испорчены. Зато личное оружие забрали. Правда, у летунов патронов к нему было мало, всего по магазину в пистолете да по одному запасному на брата. Негусто. Нашли почти не пострадавший паек. А там и шоколад, и орехи какие-то в пакете. Галеты и шнапс во фляжках стали приятным бонусом. Также забрали с немчуры документы и награды. Один, тот, что был в кабине, скорее всего командир экипажа, был в звании гауптмана. Неслабо так. У него я, кстати, фляжку с коньяком отжал, вкусный, собака.
Немцев здесь встретить мы не боялись. Самолет хоть и упал не так давно, но все же лежит здесь уже какое-то время, не вчера упал. Следов, что кто-то к нему подходил, мы не обнаружили, да и заперт был самолет-то. Трупы внутри, следов нет, только противный запах стоит теперь и возле самолета, дверь-то мы сломали.
Уходили впопыхах. Если бы мы, как дураки, не полезли бы сразу внутрь, а осмотрели самолет, может, убежали бы раньше. Дело в том, что в отсеке для бомб мы нашли то, что эта падла притащила на нашу землю. А точнее – кучу бомб. Как эта лайба не взорвалась при падении, уму непостижимо. По смыслу, на его месте должна была быть большая воронка, а тут почти целый самолет.
Как только один из бойцов обнаружил смертоносное хозяйство, мы поспешили свалить. По направлению падения посчитали, откуда он вылетел. Выходило, что шли мы немного в другую сторону. А может, это компас на щитке наврал нам такое положение.
Перекусив в паре сотен метров от туши бомбера, пошли дальше. Скука, простое хождение по лесам начало сказываться на бойцах. Некоторые стали шептаться о том, что мы сами не знаем, куда идем. Нельзя солдату давать свободное время, нельзя. Спать сегодня устроились засветло, так как собирались идти ночью, но проснулись почти сразу от грохота и вони. Сильно тянуло гарью, вдвоем с погранцом Степанычем дернули на шум, а спустя всего час мы оказались на окраине леса. Самое хреновое в этом было то, что мы оказались практически возле деревни, да еще и с немцами, квартирующими в ней. Точнее, квартировавшими тут ранее. Сейчас, в темноте тут стоял аврал. Даже думать долго не пришлось, чтобы понять, тут порезвились наши летуны. Что тут за часть стояла у фрицев, пока не понятно, вроде как стволы большие виднеются, валяющиеся раскуроченными. Выходит, наши летуны артиллеристов накрыли, скорее всего гаубичные позиции. Так, это уже хорошо. Или тут где-то поблизости партизаны прячутся, или разведка. Уж больно точно летуны разнесли в темноте эту часть. Фрицы бегают как наскипидаренные, пытаются что-то тушить, хотя и так ясно, амба им. Нет, солдат-то тут много, техники вот почти не видно.
– Слышь, старлей, – позвал меня тихо Степаныч.
– А? – не отрываясь от созерцания деревни, ответил я.
– Надо назад и крюк делать…
– Думаю, надо рядом пошукать, может, тут какие партизаны есть? Кто-то же навел бомберы, да еще так точно!
– А что нам партизаны? Они же нас не смогут вывести! Вот если бы твои собратья, разведка…
– Может, и они, мало ли кто тут работает, но нужно поискать. Налет был совсем недавно, могут быть поблизости наблюдатели, результат зафиксировать.
Это так. Проведя такую операцию, необходимо убедиться в результате. Судя по панике у фрицев, тут явно расхреначили не батарею. Судя по пожарам, да и по площади возгораний, как бы не артполк тут стоял. Хорошо фрицев приложили, знатно. Но нужно было уходить. Немцы далеко не дурни, могут так же подумать, как и мы, и начать осматривать округу.
– Ночью не полезут, – словно услышав мои мысли, произнес Степаныч.
– Чего? – удивился я.
– Говорю, если фрицы и начнут поиски наводчика, то в лес ночью не сунутся.
– А-а-а, – кивнул я, – тоже так подумал.
Мы двинули назад, но сделали небольшую петлю, осмотрев деревню, насколько можно было, не выходя из леса. Нам их отлично видно, пожар подсвечивает так, что светло в деревне как днем. Горят постройки, горят склады боеприпасов, горит даже земля.
– Замри! – выдохнул я на ухо Степанычу. Шорох в кустах справа заставил замереть и меня самого. Показываю палец, прижатый к губам, и понимаю, что пограничник меня не видит. Точнее, не видит мой жест, так как начинает спрашивать:
– Ч-чего…
Затыкаю ему рот ладонью. Наши глаза встречаются, и я делаю свои зверскими. Давлю товарищу на плечи и сам опускаюсь на землю. Среди деревьев, на фоне горящей деревни, вижу силуэт. Рядом еще один. Черт, никак фрицы прочесать местность решили. Хреново, тут и парни наши не так и далеко, но вряд ли немцы пойдут глубоко в лес, боятся.
– Видишь? – шепчу я.
– Да, – кивает и так же шепчет напарник.
– Сколько?
– Двое, больше не вижу.
– Смотри за этими, сюда они не пойдут, между нами овраг с водой. Пойдут прямо, а значит, мимо. Я погляжу левее, вдруг там еще кто.
– Хорошо. Только не стреляй, их тут явно немало.
– Да уж не тупее паровоза, – хмыкаю я и отползаю.
Уполз от товарища я недалеко, метров на тридцать. Тут обзор был как в кино, поэтому убедился, что рядом никого. А что, если…
Вернувшись к пограничнику, тот так и лежал на том же месте, спросил, где немцы.
– То ли присели, то ли вовсе улеглись, не видно. Сначала слышал разговор, потом стихли.
– Чего говорили?
– Да шут их знает. Я не понимаю по-ихнему.
– Эх ты, граница, а как же знание языка врага?
– А ты что, понимаешь их? – даже удивился Степаныч.
– Надо будет, даже и поговорить смогу, не хуже, чем они сами, – вновь усмехнулся я.
Осторожно, стараясь перемещать тело очень медленно, я стал огибать овраг. Ни фига себе! Да их тут в охранение поставили, вот чего они тут делают! Место было и впрямь хорошее. Не зря мы и сами тут сидели. Небольшой пригорок давал возможность наблюдать все подходы к деревне с этой стороны. А на фига их сюда сослали? Ведь тут явно не диверсанты глумились, бомбили же! Ничего не понимаю.
Фрицев было двое, а третьим их другом был МГ-34. Ребятки свили себе гнездышко и, кутаясь в свои тощие шинели, пытались вести наблюдение. Да, холодно уже ночами, скоро совсем мороз будет. Даже когда мы сбежали, несколько дней назад, уже холодало. Днем-то еще ничего, когда нет дождя, даже тепло, а вот по ночам…
– Эй, камрады! – спокойно окрикнул я фрицев, держа на изготовку штык. Да, я вышел к ним почти открыто, правда, сзади, но не скрывался. Форма на мне такая же, как у них самих, думаю, шмалять не станут.