– Да вернуться-то, я думаю, не проблема. Раны есть, сошлюсь на то, что сбежал. Помурыжат, конечно, но, думаю, и в этот раз прокатит…
– Что сделает?
Опять я ляпнул.
– Ну, думаю, никто не прочухает о том, что я подставной. Этого Шульца когда допрашивал, специально вызнал, есть ли семья, кто они, есть ли друзья на фронте. Короче, если удастся отвертеться от своей бывшей роты, которой командовал Шульц, то никто меня на фиг не узнает. Но, конечно, риск есть всегда. Все же я ненастоящий Шульц. Да и язык у меня далек от совершенства. Спасает только заикание, пока в госпитале лежал, привык так, что уже почти не слежу за собой, на автомате получается.
– Ты даже сейчас иногда заикаешься.
– Будешь тут, когда в тебя столько всего прилетает, – возмущенно выдал я. – Эти, вон, вообще чуть башку не отбили. Надо же так ударить, меня полоскало три дня.
– Ладно, я уже обматерил партизан и их усердие. Они на рывок шли, не злись на них.
– Да все я понимаю. Обидно просто. Юрич, на мне уже клеймо ставить некуда, – поплакался я, но сменил тему сам: – Задача-то какая?
– Просто добыча сведений, любых, что посчитаешь важными. Даже информация о количестве и роде войск, что рядом с тобой, и то важно. Нужно, чтобы ты как можно дольше там служил. Правда, был бы ты там в какой-нибудь нестроевой должности, нам было бы спокойнее, мало ли куда тебя могут послать. Но и так нужно держаться столько, сколько сможешь. Там ведь железная дорога проходит, так?
– Это в том селе, где штаб дивизии? – увидев кивок, продолжил: – Да.
– Вот. Какие эшелоны, сколько. Какие части проходят мимо. Связь через этот отряд. У них есть люди во всех деревнях поблизости от твоего места службы, договоритесь, как передавать.
– Вот на этом и спалимся! Всегда найдется какая-нибудь гнида. Чем больше посредников, тем хуже. Надо как-то минимизировать общение с партизанами. Точнее, лучше бы вообще никто из них так и не узнал бы, кто я в реальности. Возьмут кого за жопу, сдаст, и будет нам кисло. Ладно, если меня просто грохнут, так могут заставить работать на них. Даже сейчас, если кто-то из партизан попадется, наверняка на допросе сольет данные о том, что в отряде был немец, но его отпустили…
– Ты разве такое допускаешь – работать на немцев? – насупился Левитин.
– А вот сами-то как думаете, товарищ старший майор? Если б я проявил усердие и свернул себе головенку в первый же раз, когда попался немцам, что бы было? Умер бы господин Кох, там, в Кенигсберге? – Юрьевич молчал, даже взгляд отвел. – Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Нельзя заранее готовить себе могилу. Голову свернуть не сложно, или у фрицев пулю выпросить. А что дальше? Какая польза от этого людям, стране?
– Ты не зазнавайся тут, о стране он заботится. У нас есть кому о таком думать. Мы лишь выполняем приказы.
– Конечно, но по таким приказам в начале войны сколько расстреляли? А ведь люди могли пользу принести. Не спорю, есть гниды, но ведь не все же?
– Ладно. Что ты хочешь? – сдался Левитин.
– Из моих кто-нибудь остался? – спросил я с надеждой.
– Никого. Даже на тебя Валентине похоронку отправил, сам лично писал. Времени-то сколько прошло!
– Как дочка? – раньше не спрашивал, потому как разговор был о другом, а теперь можно.
– Растет. Я заглядываю раз в неделю. Кстати, ты так и не сказал, как вы все потерялись?
– Борт, Макс, Сережка и Борян погибли еще под Воронежем, практически там, где высадились. Далеко не ушли, ждали нас, задание, кстати, мы тогда выполнили, склад был уничтожен, да и фрицев мы покрошили немало…
– Узнали от партизан, это вы молодцы, вовремя. Наши там успели немного собраться, хоть сразу не отступили. А остальные?
– Валерку я отправил на прорыв с одним окруженцем, Матросовым, кажется. Вы бы объявили его в розыск по пехотным частям, может, куда прибился? А может, как окруженца… того, шлепнули уже не в меру ретивые особисты. Оставался один Олежка, мы вместе в госпитале лежали, только в разных палатах. Его раньше выписали и, мать их немецкую в одно место, отправили на фронт…
– Как это? – аж охренел Левитин.
– А как меня послали командовать отрядом? Так же и его. Он был с документами унтер-офицера, дали ему отделение, из таких же оклемавшихся, и отправили. Мы с ним пообщались немного перед отъездом, я объяснил ему, как сообщить о себе.
– Никто не выходил на связь, по крайней мере мне ничего не известно. А давно?
– Теперь уже да, летом еще. Я после того в лагерь попал, а как сбежал, так и… Дальше вам уже известно.
– Вот черт, где ж мне его искать-то?
– Его я сам попробую отыскать. Через немцев.
– Чего еще придумал?
– Вернусь, как с меня слезут гестаповцы, отправлю запрос на поиск. Данные-то у меня есть, если жив, найду и вытащу к себе. Вы попробуйте Валерку найти, хотя сгинул, наверное, где-нибудь в болоте. А если вышел к нашим, то еще неизвестно, что лучше.
– Ну, ты уж сейчас наговоришь…
– Максим Юрьевич, да меня самого, как под копирку, два раза подряд партизаны так берут. Под Воронежем почти дохлого прикладом по башке, тут точно так же, а она у меня не железная ни разу. Я скоро отстреливать этих олухов начну, хотя и мотивы понимаю.
– Не кипятись. Как возвращаться-то будешь? – «страшный» майор посмотрел мне в глаза.
– Да как… – дернул я щекой. – Как и обычно, нагло. Фрицы вообще интересный народ, я об их порядке и прочем. Я приехал в новую часть, с заляпанным фото в документах. Кровью залил, пришлось, правда, в башку себе стрельнуть, зато повязка на голове здорово помогла.
– Да уж, наглости тебе не занимать. Анатольевич рассказывал, как ты костерил наших полководцев, что танками «бросаются», я аж не верил вначале. Но он подробно описал, какие ты предложения внес.
– Да хрень это все, – махнул я рукой, – пока сами воевать не научатся, ни фига их не пропрешь. И надо уже с вооружением что-то думать, я вам еще в прошлый раз большую выкладку сделал. Помните, по танкам?
– Да уже проперли, – загадочно заметил Левитин. – Верховный, говорят, такую взбучку устроил некоторым генералам, это после разговора с Судоплатовым, что мало не показалось никому. Все твои соображения, а также данные, что ты добыл в Ровно, были представлены Павлом Анатольевичем лично Верховному. Могу заверить, работа идет.
– Ну, может, чего и изменится. Как там, на фронте-то?
– Тяжко. Воронеж так и держим наполовину. На реке немцы, мы в городе. Сейчас чуть лучше стало, выпуск артиллерии наладили наконец, начались поставки по всем фронтам. Так что будем долбить их, пока в землю не вдолбим.
– А на юге? – я старательно обходил тему Сталинграда.
– Чуть похуже, – поморщился мой командир, – Сталинград почти с землей сровняли. Суки. Но город наш. Немчура хитро его взять хотела, не пошли напрямую.
– А как? – заинтересовался я.
– Пытались окружить, да мостов-то нет, встали вокруг на левом берегу и долбят суки. Сначала авианалеты были, ужас что творилось, Паша ездил туда, рассказывал. Весь город сожгли, а теперь артиллерией разрушают.
– Наши выдержат?
– Должны. Там что-то у нас готовится, я не знаю, что именно, но, думаю, скоро немцам кисло станет. Буквально со дня на день, видел приготовления.
– Я тут краем уха слышал, что они танки Гота на юг поворачивают, из-под Воронежа. Разбить их, наверное, не получится, но вот воспользоваться этим и вломить им в Воронеже… Из тех же разговоров в штабе немцев, – я сочинял на ходу, точнее, давал информацию из своей прошлой жизни, – Вейхс очень медлителен, его постоянно костерят Паулюс и Гот. Тот же Зальмут, командующий второй армией, намного ретивее, так что Вейхсу можно вломить, если нормально подготовиться.
– Вот и узнай это точно! Если все так, как ты говоришь, это будет просто отлично. Можно будет ударить на юг от Воронежа, и тогда Паулюсу кирдык.
– Там еще Манштейн где-то в Ростове сидит, разведка нужна, хотя чего я тут придумываю…
– Да все ты верно говоришь. Жаль, людей у нас маловато сейчас…
– А что в школе?
– А что в школе? Мы скоро всех спортсменов, со всего Союза, угробим! – вскипел Юрьевич. – Группы пропадают одна за другой, готовить не успеваем. Уж насколько твоя хороша была, да и… – что «и», было понятно.
– А скажите, Максим Юрьевич, могу я вновь этим интендантом стать?
– Не понял? Это ты о чем?
– Ну, Адам Лескофф…
– Нет, братишка, даже не пытайся, раскроют мигом. Времени очень много прошло, он пропал. Тогда была легенда, все было четко как по нотам. Предписание явиться в Ровно, где его никто не знал, ранение, все было как надо. Единственный риск был с задержкой по времени, на сколько ты «опоздал» тогда? На сутки, двое?
– Где-то так.
– Вот, а уж как выкрутился, это сказка просто. Тут же такое не пройдет. Тебя никто не знает – это плюс, но в Ровно тогда не было интенданта, ты и ехал к немцам как настоящий. А тут? Нет, однозначно нет. А почему тебе не нравится быть обер-лейтенантом вермахта Шульцем? – Гад, еще и лыбится.
– Во-первых, мне нравится быть лейтенантом Красной Армии. А во-вторых, спалиться боюсь. Здесь близко та часть, в которой служил этот самый Шульц, что будет, если меня отправят туда? Или кто-то из штаба полка приедет, а меня не узнает? Чем и был хорош Лескофф, его никто не знал, вероятность быть пойманным процентов пять. Тут же… Блин, да стремно это. Меня так и в госпитале раскрыли, матушка немчика, удавленного нами, приехала, и амба, ходи в гестапо.
– Как это – стремно? – не понял Левитин.
– Да вот так, – бросил я, не объясняя. – Думаю, что служба моя на немцев, – усмехнулся я, – будет в этот раз короткая. Не потому, что раскроют, нет, просто личность эта подходит только для короткой акции. О, товарищ старший майор!
– Чего-то мне не нравится такой возглас, – нахмурился Максим Юрьевич, – чего-то опять наглое придумал!
– Давайте я вам грохну кого-нибудь из штаба, даже, если постараться, армии?
– Сдурел? Сам же говорил, войск тут как грязи, как уйдешь? Да и толку-то? Пойми, нам нужны глаза и уши у врага, вот что важно. Знание даже не планов врага, а хотя бы расположение основных сил, подходы резервов, вот что важно. Все это сыграет огромную роль в планировании операций. Думаешь, у нас от немцев никого нет? – усмехнулся Левитин. – Да регулярно отлавливают.