Наевшись, даже досыта, я с удовольствием пил чай и болтал с летчицей. Ехать дальше уже поздно, нужно с утра провести небольшую разведку, а уж потом и поедем. Спать улегся сразу, как составили план на завтра. Хреново то, что так долго везем пленных, ценность их теряется, да и мне возвращаться как? Что я немцам скажу, когда вернусь? Гулял? Смешно. Придется опять в себя стрелять, наверное, да в госпиталь ложиться, только так я смогу не сильно привлечь к себе внимание.
Утро выдалось хорошим, осадков не было, хоть солнца и не появлялось на небе. Довольно тепло, на удивление, несмотря на конец декабря. Черт возьми, я не был дома чуть не год, как там? Дочурка, наверное, совсем большая. Интересно, Левитин сообщил Валюшке, что я жив? Или решил дождаться окончания моей «командировки»? Черт его знает, но ведь моя служба в немецкой армии может затянуться, если все пойдет как надо. Блин, они там что, думают, я им буду регулярно немецких офицеров таскать? Хотя отставить, они же и сейчас не знают, что я им тащу такой подарок. Кстати, нужно торопиться, а то, как и сказал уже, поздно бы не стало.
Собирался недолго, взял только автомат, пистолеты и так со мной, да и вышел на прогулку. Фрицев, правда, пришлось предварительно отвести по нужде. Они уже даже не ругались, привыкли. Только тот, со сломанной челюстью плохо выглядит. Потрогал ему лоб и понял, температура высокая. Крякнет он у меня, как пить дать.
Гулять далеко не пришлось. Как же я охренел и одновременно обрадовался, когда, внезапно выйдя из леса на поле, увидел некоторые знакомые ориентиры.
– Сто процентов, я тут был, вопрос – когда? – пошел прямо по полю, может, партизаны заметят, если они тут есть.
Погуляв с полчаса и никого не найдя, даже следов, я отправился обратно. Место тут довольно тихое, можно будет к вечеру прямо на машине ехать, нет тут врагов. Даже самолеты почти не летали, пару всего и видел, да и то в стороне. Главное, из оврага выползти как-то.
Вечером, проверив цепи, долив в бак топлива из канистры, что была в кузове, двинулись дальше в путь. Из леса я, конечно, вылез, поехал вдоль поля по кромке. Машина шла вполне уверенно, не вязла, ну и я не напрягал ее, земля все же уже схватилась морозом, хоть он и небольшой пока. Уже в темноте мы выехали на знакомое мне поле, где я был утром. Впереди были пару километров открытой местности, затем снова лес, причем с виду очень-таки серьезный лес. Надеясь на скрытность в темноте, пока фонарик еще работает, я решил снять цепи и дальше ехать без них, может, чуток скорость вырастет. Надеюсь, не застряну.
С помощью летчицы, та подсвечивала мне фонарем, я развязал веревки, которые скрепляли цепи, и, просто съехав с них, убрал обратно в кузов. Поле пересекли быстро, что понравилось, да и тряска уменьшилась. Найдя подходящее место, вновь заехали в лес, укрыться, конечно, как летом не получится, но все же это лучше, чем посреди поля стоять. Но дальше все пошло уже не по моему сценарию. Я-то надеялся, что если нас заметят партизаны, или на худой конец немцы, то обложат и будут предлагать сдаться. Не тут-то было. По нам просто начали стрелять. Прямо так, в темноте! Б… другого слова не находилось. Я так и заорал на весь лес. Представляете, спустя несколько секунд подействовало.
– Сдавайтесь, вы окружены бойцами Красной Армии! – долетело до нас. Мы с Аленой сидели под машиной, она перевязывала мне руку и мою многострадальную морду лица. Когда ударили первые пули, мы сидели в кабине. Пули, разбивая стекло, летели куда попало. Осколками стекол нам обоим немного посекло лица, а одна пуля засела где-то в бицепсе правой руки. Б… как я матерился!
– Вы, идиоты, сначала кричите, а потом стреляйте! Суки, своих же крошите!
Наступила долгая пауза, тишина стояла такая, аж в ушах звенит.
– Что делать будем? – тихо спросила Аленка.
– Надо фрицев посмотреть, не дай бог этим долбаным стрелкам убить кого-нибудь. Зубами порву.
– Иди, я посмотрю.
– Да чего ты тут увидишь? Сейчас, наверное, к нам выйдут.
Я немного ошибся. Донесся новый призыв:
– Сдавайтесь, оружие на землю, кто шевельнется, положим на месте!
– Ну так подходи, мил человек, хочу в глаза тебе взглянуть! – выкрикнул я. – Если хоть одна царапина у пленного будет, убью.
– Не пугай, пуганые! – раздался голос совсем близко. Что радовало, с веселой интонацией. Вряд ли это немцы или какие-нибудь «бранденбурговцы». Наши это, партизаны долбаные.
– Встать не можем, ранены, сами виноваты, – сказал я, уже успокаиваясь.
А через пару минут нас окружили бойцы и даже сначала не поняли, где мы сидим. Темно, они кабину и кузов под прицелом держат, а мы-то под машиной. Мы с Аленкой переглянулись, и я брякнул:
– Вот же дурачье, я бы уже половину из вас снял, а вы меня даже не видите. – Партизаны где стояли, там и залегли. – Да вставайте, не собираюсь я стрелять, сказал же, свои!
Встреча на Эльбе… Ну, то есть в лесу, состоялась. Видимо, командиру этого подразделения надоела возня, и он вышел вперед и назвался. Мы ответили, и бойцы тут же подбежали к нам и наставили оружие на наши тушки.
– Кто такие? – голос был требовательным, но не злым.
– Сказал же, свои, – сплюнул я, – разведка…
– Пароль?
– Ага, тебе какой, полугодичной давности сойдет? Нет у нас, ребята, пароля. Ведите в отряд, нам связь нужна. Очень срочно, у нас пленные. Срочно нужен вывоз их к нам в тыл, просто очень срочно.
– Это не тебе решать, – командир, сейчас я его разглядел немного, высокий, в ватнике и шапке, с ППШ в руках, повернулся к своим людям. – Осмотрите кузов.
– Нет, уважаемый, решаю здесь именно я, – я поморщился, – без меня вы ничего тут не тронете. Если не хотите бойцов по округе собирать. Там две гранаты на борту, хрен снимете.
– Давай тогда сам показывай!
– Побежал уже. Вы, гады, чуть нас обоих на тот свет не отправили, подожди, сейчас встану…
Я медленно поднялся, летчица помогла. Боль в руке разгоралась и становилась все сильнее. Рука немела, пальцы почти не слушались. Подойдя к кузову, я аккуратно откинул тент, показывая партизанам фашистов.
– Вот документы, – показал я бумаги фрицев, – только из моих рук. Вы немецкий знаете? Тогда чего ручки тянете? – ехидно издевался я.
– Не умничай, сообразим, – командир отвернулся к своим и отдал какие-то распоряжения.
– Убедились? – вновь подал голос я.
– Ваши документы! – Аленка передала свои, я же стоял не двигаясь.
– А твои, герой? – с ухмылкой посмотрел на меня командир партизан. Молодой, кстати, лет тридцать всего.
– Откуда они у меня? Немецкие есть. Свои настоящие в части.
– Стало быть, ты у немцев служил? – посерьезнел командир. Что непонятно, всегда настораживает.
– Этого вам знать не нужно. Отведите в особый отдел, если такой есть. Если нет, дайте связь. Могу синим платочком помахать…
– А сразу нельзя было сказать? А то не знаю пароль! – упрекнул меня командир. Это был пароль общий, мне его комиссар партизанского отряда сообщил, на всякий случай. Это когда они мне Левитина вызвали прямо к себе в отряд.
– Да забыл, если честно.
– Ну, здарова тогда! – командир протянул мне руку. – Не злись, тебя еще вечером заметили, пока в отряд сообщили, пока сюда прибыли, ночь наступила. Думали, эсэсовцы облаву собрались устроить, вот и напали сами.
– Умно, если бы дело так и обстояло. В темноте могли всех покрошить. Да только вывод сделали неверный. Надо было плюс поставить, а вы сразу в минус записали.
– Откуда ж нам знать, кто вы такие, – искренне удивился командир партизан. – Давай мой человек машину поведет. Немцев тут нет, быстро вернемся в отряд, а там уж и поговорим.
– Да пожалуйста, все равно сам не могу, – поморщился я.
– Сейчас в отряд вернемся, у нас врач хороший, бывший хирург из брянской больницы, враз починит.
Доехали и правда быстро. Уже в отряде командир аж охренел, когда узнал, кого я в плен взял. Они тут в лесах и не подозревали, что такое возможно. А я еще похвастался, что это мой второй генерал вермахта за войну. Партизаны устроили классный обед. Оказывается, они полноценная боевая часть. Снабжаются с Большой земли, причем регулярно. Связь была, обо мне сообщили, о грузе так и вовсе в первую очередь.
Ждем самолет, насчет меня распоряжения будут позже.
– Товарищ Шульц, – меня в отряде звали немецким именем, настоящее я отказался сообщать. Левитин предупредил, еще тогда, перед командировкой в Ровно, что никто не должен знать истинную фамилию бойца, внедренного так глубоко к врагу, – я обязан вычистить рану, у вас же пуля там! Вы же не маленький, должны понимать, чем это чревато, – это меня местный дохтур пытается уговорить. А как я ему дамся, если мне назад к фрицам идти? Если вернусь раненым, это хорошо, меньше проблем будет, а так?
– Ждем самолет, – тихо ответил я, сил было очень мало, боль сильная. Может, все же дать очистить рану? – Ладно, док, обработай чем-нибудь вокруг, но шить не смей. Только обработай, не более.
– Я вас не понимаю… Пулю нужно немедленно удалить… Ладно, давайте, сделаю, что смогу.
Я вырубился почти сразу, как доктор притронулся к раневому каналу. Очнулся, рука болит, жар сильный, голова раскалывается. Рядом никого не было, пришлось вставать самому. Сполз с нар и шатаясь, побрел к выходу из землянки. На улице была ночь, холодно, но мне от этой прохлады было легче.
– Куда выполз, а ну марш назад! – услышал я строгий голос военврача.
– Жарко, дышать нечем, док, дай подышу спокойно. – Меня уволокли назад в душную землянку, не слушая мои протесты. Лег на нары, дали воды и обтерли лоб холодной водой. Стало легче. Врач приготовил какой-то порошок, заставил проглотить и ушел, обещав утром осмотреть. А под утро, около шести часов, появился мой командир. Я даже не сомневался, что он вновь сам пожалует.
– Ну ты и выдал, черт везучий! – обхватил он меня.
– И вам здравствуйте, Максим Юрьевич, – вяло откликнулся я.
– Опять чуть живой лежит. Как не встретимся, так ты какой-то полудохлый…