Честно говоря, ему не доставило никакой радости возвращение в родные пенаты. А ведь обстановка совсем не изменилась: он сразу узнал элегантную мебель эпохи Людовика XVI, позолоченную лепнину на потолке, трюмо над мраморными каминами, затейливый, фигурный, любовно натертый паркет, словом, все эти просторные, классические, очень буржуазные апартаменты в османовском духе [11]. Ничего общего с хаосом, царившим в квартире родителей Люка, где он так любил укрываться от всей этой роскоши, от неизменно строгого отцовского взгляда, от разговоров, касавшихся исключительно банка и карьеры. И от светской учтивости матери, думавшей только об успехе своих приемов и ужинов. И от покорности младшей сестры, готовой принять эти семейные традиции. Зато у Вайянов, в Леваллуа, ужинали в кухне, где перебивали друг друга за столом и смеялись до упаду. Или сидели рядышком на стареньком, продавленном диване и смотрели по телику футбольные матчи, комментируя их, потягивая пиво и намазывая на ломти домашнего хлеба свиной паштет. В этом доме результаты школьных экзаменов вовсе не были единственной заботой в жизни – главное, чтобы все были счастливы.
Но тут Виржил почувствовал на себе чей-то взгляд, поднял голову и встретился глазами со своим дядей, который заговорил с ним:
– Ну-с, дорогой племянник, как ты поживаешь в своих далеких Альпах? Я слышал о тебе очень хвалебные отзывы.
– Дошедшие даже до Парижа? – иронически парировал Виржил.
– О, ты же знаешь: слухами земля полнится, какие бы они ни были – добрые или худые! Похоже, ты творишь настоящие чудеса в своей операционной. Ты даже прооперировал вывих бедра у молодого человека, которого я знаю, и когда я увидел его историю болезни и снимки, то, должен тебе признаться, был просто поражен. Вот потому-то я и хочу спросить…
– Я знаю, чтό ты спросишь.
Дядя воздел глаза к потолку и принужденно улыбнулся.
– Да, я хочу спросить именно это: когда ты вернешься в столичную клинику? Надеюсь, ты уже удовлетворил свою жажду независимости? Или еще нет?
– Нет. Мне нравится жить в Гапе, там у меня все складывается хорошо – и в личной жизни, и в профессиональной. Я не собираюсь ничего менять.
– Но там ты будешь топтаться на месте, ведь тебе придется всю жизнь оперировать одних лыжников с переломами малых берцовых костей, да и то лишь зимой.
– В этом регионе люди не только катаются на лыжах. Я согласен: мне часто приходится оперировать спортсменов, но там и других случаев хватает.
– Послушай, Виржил, ну будь посерьезнее. Ты, конечно, быстро стал главврачом отделения, но лишь потому, что твои коллеги не так виртуозно владеют скальпелем, однако…
– Откуда ты знаешь?!
– Иначе они не сидели бы в этой глуши. А ты уже заработал себе блестящую репутацию, несмотря на то, что живешь так далеко от Парижа, и теперь можешь выбирать любое место, так воспользуйся же этим! Разве тебе не хочется самому формировать бригады врачей, использовать все достижения технического прогресса, делать самые необычные операции?
Он говорил все громче, и разговоры вокруг них постепенно стихали. Виржил почувствовал, что отец раздражен, хотя пока еще сдерживался и не останавливал брата.
– Люсьен, давай поговорим о чем-нибудь другом, – храбро вмешалась Эдвига, мать Виржила. – Мы отмечаем юбилей Пьера, и я хочу, чтобы сегодня вечером всем было весело.
В свое время она очень страдала от ссоры сына с мужем и деверем. Разумеется, она предпочла бы, чтобы Виржил сделал блестящую карьеру в Париже: как прекрасно было бы, если бы его называли здесь «господином профессором»! Но со временем ей стало ясно, что он хочет строить жизнь по своему разумению, с благословения родных или без такового, и что примирение возможно лишь в том случае, если обе стороны будут избегать разговоров о своих разногласиях. И сейчас ее вмешательство – даром что она никогда не принимала чью-то сторону, особенно против своего супруга – доказывало ее решимость защитить Виржила. Он приехал, он обнял отца, пожал руку дяде, но точно так же мог встать из-за стола и уйти, хлопнув дверью.
– О, я говорил все это для его же блага, ради его же будущего! – сердито буркнул Люсьен, пренебрежительно отмахнувшись. – Но ты права, милая Эдвига, не стоит портить юбилейный вечер. Я хочу выпить за здоровье моего брата!
Он поднял бокал, и все последовали его примеру. Виржил воспользовался этим, чтобы бросить взгляд на Филиппину. Она смотрела на него нахмурившись, в ее глазах читался упрек. Почему? Неужели она примкнула к его родным? И Виржил спросил себя: может, она мечтает окончательно вернуться в Париж вместе с ним? Может, этот опыт с жизнью в горах уже начал ее тяготить? Если так, то чего же будет стоить их семейная жизнь? К тому же его интерес к Хлое Кутюрье уже не сулил их паре ничего хорошего. И он снова отдался воспоминаниям об этой молодой женщине. О ее длинных ресницах, о щербинке между передними зубами, о заразительном смехе и голосе: она была так обаятельна! В последние дни он запрещал себе звонить ей, хотя ему безумно этого хотелось. Он считал недостойным обманывать Филиппину, но не мог противиться соблазну и понимал, что рано или поздно уступит ему. Конечно, Хлоя могла его отвергнуть; конечно, в ее жизни мог быть другой мужчина или даже муж, хотя обручального кольца она не носила. И, конечно, она могла просто-напросто не испытывать к нему никаких чувств. Она появилась совсем из другой жизни – служила в армии, и тот факт, что Виржил был хирургом, не мог поразить ее воображение.
Ужин закончился, гости встали из-за стола и перешли в гостиную. Эдвига чуть задержалась и нежно погладила Виржила по плечу.
– Я так счастлива, что ты приехал, мой дорогой! Твой отец не привык проявлять свои чувства, но он был искренне растроган, когда узнал, что ты принимаешь наше приглашение. Надеюсь, теперь ты будешь чаще видеться с нами! И, конечно, вместе с Филиппиной – она просто очаровательна. Летиция рассказала мне, что твоя подруга приложила все усилия, чтобы уговорить тебя приехать, и я очень благодарна ей за это. Когда же ты решишь жениться на ней? Вы такая чудесная пара!
Виржил ограничился кивком и постарался улыбнуться. А Эдвига настойчиво продолжала:
– Пора нам забыть все прошлые ссоры, ты согласен? Люсьена все равно не переделать, в его-то возрасте. Нужно принимать дядю таким, как есть…
– Или совсем не принимать.
– Ну… может быть… Ты же не обязан с ним видеться.
– Разве что сегодня вечером.
– Да, все-таки это юбилейный вечер! А твой отец очень любит брата, он, конечно, не мог не пригласить его. Но ты мне не ответил насчет Филиппины. Какие у вас планы на будущее?
– Да особенно никаких.
– Вот как… Однако в твоем возрасте пора бы уже подумать о семье.
– Я-то думаю, а вот она – нет.
Пораженная мать даже отстранилась, чтобы получше рассмотреть сына. Уж она-то была твердо уверена, что все молодые незамужние женщины мечтают о семье и детях. И теперь, после этих слов, ее восхищение Филиппиной сразу начало убывать.
– Ну, пойдем к гостям, – пробормотала она.
– А как дела у Летиции? – спросил Виржил, сопровождая мать в гостиную.
Ее лицо сразу прояснилось.
– О, я думаю, она скоро объявит нам о своей помолвке! Прекрасный молодой человек…
– И, конечно, работает в банке.
– Как ты догадался? Разве она тебе уже рассказала?
– Вовсе нет. Просто я предположил…
– Он швейцарец и сейчас живет в Женеве. К сожалению, ему не удалось освободиться, чтобы присутствовать сегодня здесь, но в следующий раз Летиция обязательно представит его тебе.
Виржил вовсе не желал этого «следующего раза», но решил, что все-таки постарается доставить такое удовольствие своей сестре. Если уж она решила вырваться из-под опеки их отца, он мог только порадоваться за нее.
– А вот и вы! – воскликнула Филиппина, увидев их.
Она стояла с бокалом шампанского в руке, беседуя с одним из кузенов Виржила.
– Мы как раз говорили о хороших местах, где можно развлечься, и о спектаклях, которые обязательно нужно посмотреть. Скажи, дорогой, мы не могли бы немножко отсрочить наш отъезд? Мне так хочется повести тебя в Гранд-опера посмотреть…
– Это невозможно, – отрезал Виржил.
– Ну, всего на один день!
– Никак не могу. В понедельник с самого утра у меня назначена операция, так что придется выехать уже завтра как можно раньше.
Дорога из Парижа до Гапа занимала много времени, с учетом пересадки в Экс-ан-Провансе или в Гренобле. Филиппина, конечно, по привычке читала в поезде, а вот Виржилу казалось, что он напрасно теряет время.
– Но если ты хочешь остаться, – с улыбкой добавил он, – пожалуйста, я тебя не неволю.
– Ну, нет, ты от меня так легко не отделаешься! – с шутливой угрозой ответила Филиппина.
Она как будто посмеивалась над ним, но Виржил чувствовал, что и она вспомнила о Хлое Кутюрье. Смущенный и подавленный, Виржил отошел от нее к Летиции, чтобы разузнать о ее таинственном швейцарском женихе, но тут его перехватил отец.
– Ты завтра свободен? У нас планируется сугубо мужской обед.
– Нет, очень сожалею, но завтра днем я уже буду сидеть в экспрессе.
– Как?! Ты завтра едешь обратно?
– Да, я вырвался сюда только ради твоего юбилея.
– Знаю, знаю… И это очень мило с твоей стороны, поверь мне, я оценил твою любезность. Но Люсьену хотелось, чтобы мы пообщались втроем, ему действительно нужно с тобой поговорить. Конечно, в самых мирных тонах.
– В мирных или немирных, меня это все равно не интересует. Я знаю позицию Люсьена, он знает мою, и за последние десять лет они обе ни на йоту не сблизились.
– А жаль! Чужой опыт не всегда бывает бесполезным. Конечно, это прекрасно – в одиночку бороться с судьбой, но как бы тебе не пожалеть об этом. Я всю жизнь занимался финансами и не могу судить о твоей профессиональной карьере. А вот Люсьен – светило в медицинском мире, поэтому я полностью доверяю его мнению и не понимаю, почему ты не хочешь хотя бы выслушать его. В тридцать семь лет уже поздновато разыгрывать из себя мятежника.