– А мне это больше не требуется. Я давно выбрал свою дорогу и полностью этим доволен.
– Ну, если тебе нравится быть королем в своей деревне… – иронически бросил отец.
Виржил едва не вспылил, но все-таки сдержал подступавший гнев.
– Нам не стоит говорить об одном и том же каждые десять лет, – спокойно ответил он. – В этом нет смысла, только лишний повод для ссоры. На будущее: я бы предпочел, чтобы мы беседовали о жизни вообще, о маме, о женихе Летиции, о том, чем ты займешься на пенсии. Вот, например, почему бы тебе не приехать весной к нам в горы – мы бы погуляли с тобой на природе.
Отец удивленно взглянул на Виржила, пожал плечами и пробормотал:
– Ну, посмотрим… – Он повернулся и отошел.
Отец терпеть не мог проигрывать. Присутствие Виржила, несомненно, обрадовало его, но он надеялся, что их встреча даст ему возможность убедить наконец сына, что его место в Париже, в большой столичной больнице. Он не понимал, почему Виржил – судя по отзывам Люсьена, блестящий хирург – решил похоронить себя в какой-то провинциальной дыре.
Виржил смотрел вслед отцу, направлявшемуся к своим гостям. Сейчас тот действительно выглядел на свой возраст – стариком, уставшим от жизни, посвященной жестокой борьбе за первенство. Каждое новое поколение семейства Декарпантри считало своим священным долгом не посрамить предков, а если возможно, и превзойти их. В зависимости от запросов той или иной эпохи, семья выбирала для этого финансы, юриспруденцию или медицину. Ну, а схема действий всегда была одинакова: следовало иметь нужные дипломы и солидные связи, уметь создавать альянсы и организовывать банкеты, а главное, успеть вскочить на подножку поезда, доставляющего к жизненному успеху, который считался почетным лишь в том случае, когда его добивались в столице. А работать всего лишь провинциальным хирургом, пусть даже с репутацией очень одаренного специалиста, было недостаточно, это не открывало перед вами никакие двери и не давало права на почитание, коим пользовались столичные светила. По мнению отца и дяди Виржила, он не только сделал плохой выбор, но еще и не хотел в этом признаться.
Виржил взял бокал с шампанским и подошел к балконной двери гостиной, одной из тех, что выходили на авеню Бретей. Тихонько приоткрыв ее, он выбрался на длинный балкон, который тянулся вдоль всех парадных комнат отцовской квартиры. Сколько раз он укрывался здесь в молодости, глядя на дома через дорогу – и не видя их! Он тогда воевал с отцом, который сначала советовал, потом настойчиво просил, потом требовал, чтобы сын посвятил себя банковской деятельности. А Виржил добивался хороших отметок только по математике и физике с химией, твердо решив, втайне от взрослых, что запишется на первый курс медицинского факультета. Больше всего на свете он желал избавиться от пути, предначертанного отцом. Его мать, уверенная, что Виржил прячется на балконе, чтобы курить, в конце концов пробудила-таки в сыне тягу к сигаретам, и он начал смолить из духа противоречия, однако очень скоро бросил это занятие, не желая стать жертвой зависимости.
И Виржил с усмешкой решил, что, вернувшись в больницу, выкурит, в виде исключения, сигаретку в компании Себастьена.
– Ты почему ушел? – поинтересовалась Филиппина, выйдя на балкон и облокотившись на перила рядом с ним.
– Захотелось подышать свежим воздухом, но в Париже он не слишком-то свежий.
Филиппина обняла Виржила за талию, прильнула к нему.
– Тогда, может, подышишь моими новыми духами?
– А почему ты сменила прежние?
– Чтобы соблазнить тебя.
Виржил улыбнулся ей и, наклонившись, поцеловал в шею. Со стороны, из гостиной, они, вероятно, выглядели пылкими влюбленными, хотя все уже было совсем не так. И Виржил должен был это почувствовать, но проявил слабость в надежде на возврат прежнего влечения. Увы, оно не проснулось. В тоскливой надежде он крепко прижал к себе Филиппину, но теперь ему было уже недостаточно того, что они нравились друг другу, – требовалось родство душ, а без него повседневность в конце концов начала разрушать их близость.
– Поедем в отель, – выдохнула она, касаясь губами его шеи.
Виржил представил себе ожидавшую их ночь. Заниматься любовью, поскольку желание еще не угасло, шептать слова, уже лишенные смысла, думать о другой, засыпая после объятий? Или же сказать все как есть и вызвать бурю? Он не хотел оскорблять Филиппину, но ненавидел компромиссы, ненавидел трусость – и вот очутился в тупике.
Люк на цыпочках вышел из комнаты двойняшек. Как всегда перед сном, он прочел им две сказки, на выбор каждой из сестер. Случалось, Жюли требовала ту же самую, что Эмили, и тогда приходилось повторять ее дважды.
Он вошел в супружескую спальню и нырнул под одеяло к жене.
– Уснули?
– Да. Они сегодня вместе с папой слепили нескольких снеговиков и здорово устали. Тот, которого они изваяли позади шале, великолепен, больше двух метров ростом!
– Твой отец надел на него свой шарф, так что я дала ему один из твоих, чтобы он не простудился. И у девчонок варежки промокли насквозь, придется купить им другие – эти пропускают влагу. – Клеманс потянулась и приникла к мужу. – Твои родители такие молодцы! И дедушка с бабушкой и, в то же время, телохранители. И относятся к этому вполне серьезно. Но вот когда они уедут…
– Да им спешить некуда. А потом можно будет пригласить Жана с Антуанеттой, они будут очень рады. Каждому свой черед!
Люк говорил с наигранным энтузиазмом, который тем не менее не обманул Клеманс.
– Сколько же это будет продолжаться, Люк? Мы вынуждены продавать шале, жить, не отходя друг от друга, в постоянном страхе, это ведь ужасно! И все из-за меня.
– Нет! Из-за этого несчастного психа, который вообразил, будто имеет на тебя какие-то права. Таких прав нет ни у кого, Клем, ни у меня, ни у других, и никогда не будет. Ты принадлежишь только себе самой!
– Не забывай: когда я выходила за Этьена, я поклялась любить его вечно, – вот он и держится за эту клятву.
– Да он просто умом тронулся, дорогая! Ну, на что он надеется, преследуя тебя, этот ненормальный?! Вернуть себе свое «достояние»? Ваша с ним история закончилась давным-давно!
– И тем не менее он очень опасен. А из-за меня вы все тоже оказались в западне.
Люк распрямился, сжал плечи Клеманс и встряхнул ее:
– Ты тут ни при чем, слышишь? Выбрось эту дурость из головы и запомни: ты – жертва, а не виновница. Поверь мне: мы сможем защититься, оградить от него нашу семью и все, что мы здесь вместе построили.
Люк отчеканил эти слова, стараясь, чтобы они прозвучали как можно убедительнее и успокоили жену; ему было больно за нее.
– Ох, Люк, ты такой… – прошептала она. – Если бы ты знал, как я тебя люблю!
Она прильнула к нему, и они несколько минут лежали, обнявшись, молча; каждый ощущал, как бьется сердце другого. Годы брака не притупили их чувств: они были влюблены так же пылко, как в первый день их встречи. Клеманс ясно помнила взгляд Люка в тот миг, когда он впервые переступил порог парикмахерской вместе со своим другом Виржилом. За все время, что она стригла их, сначала одного, потом другого, Люк смотрел на нее как зачарованный: он был покорен с первой же минуты настолько, что с трудом вспомнил код своей карты, когда настал момент платить. А на следующий день вернулся, уже один, чтобы пригласить ее выпить где-нибудь по рюмочке. Она согласилась только на чашку кофе в соседнем бистро, но там они обменялись номерами телефонов, – вот так и начался их роман.
– Знаешь, я сказала девочкам, что нам, наверное, придется уехать из шале, – сообщила Клеманс.
– И что они?
– Обе заплакали. И я вместе с ними.
– Дорогая, ну мы ведь обо всем уже переговорили.
– Не обо всем. Я прекрасно вижу, что Виржил огорчен, хоть и молчит. Конечно, он предоставил нам свободу действий, но я уверена, что для него это огромная потеря. Да, честно говоря, и для нас тоже.
– Почему? Ты что – боишься заскучать со мной и девчонками? Я ведь знаю, что у Виржила всегда полно разных забавных больничных историй и что он обожает наших девочек; знаю, что тебе очень приятно его общество, но…
– Люк! – воскликнула Клеманс, резко отстранившись от него. – Вот единственная вещь в мире, которую я не хочу слышать от тебя!
Он не сразу понял, в чем дело, и только миг спустя догадался, чтό она имеет в виду.
– Ой, прости… – пробормотал он. – Ты не подумай, что я ревную, это совсем не так… Извини, я круглый дурак! Нет, я вовсе не ревную к Виржилу и жалею только об одном – что это он спас тебя от Этьена, а не я. Как бы мне хотелось самому помочь тебе, стать твоим героем-спасителем! Но судьба распорядилась иначе: им оказался Виржил; мне это жутко обидно, но он тебя вызволил из беды, а это главное.
Клеманс успокоилась и даже улыбнулась ему, а он продолжал:
– Как бы то ни было, а Виржил относится к тем людям, которые всегда оказываются в нужный момент в нужном месте. Он и в лицее был точно такой же. И все же я никогда не завидовал ему. Наоборот, радовался его успехам – у девчонок, на экзаменах. Он великодушный, честный, смелый, я ему верю безраздельно. И вот доказательство: его бескорыстное отношение к этой проблеме – продаже нашего шале. Мне даже просить его не придется – Виржил откажется от него, если мне будет нужно, и не попрекнет ни единым словом, хотя привязан к этому дому всей душой. Кто бы на такое решился?! Честно говоря, он не просто мой лучший друг, он мне как брат, тем более что у меня нет родных братьев или сестер. Но…
– Ах, значит, все-таки есть какое-то «но»?
– Есть: я часто спрашивал себя, почему ты влюбилась в меня, а не в него?
– Откуда у тебя этот комплекс неполноценности? – иронически спросила Клеманс. – Разве я сравниваю себя с Филиппиной? Разве считаю себя ничтожеством, потому что не имею всех ее дипломов? Вовсе нет! И пусть она на десять сантиметров выше меня, пусть одевается намного дороже, что из этого? Я чувствую себя самой красивой женщиной в мире, когда ты на меня смотришь!