Днем Филиппине понадобилось съездить в город; она воспользовалась этим, чтобы закупить побольше продуктов, и предложила Клеманс подвезти ее домой после работы. Таким образом, Люк мог задержаться у себя в автосалоне ради дополнительных встреч с клиентами. Сумеречная мгла уже окутывала вершины гор, когда молодые женщины ехали домой; в пути у них завязался откровенный разговор.
– Дорога, конечно, трудная, но как подумаю, что придется расстаться с шале, прямо сердце болит! – твердила Клеманс.
Это стало для нее подлинным наваждением: она чувствовала себя виноватой в случившемся, что приводило ее в отчаяние.
– И все это из-за человека, которого я ненавижу! Какая несправедливость!
– Мы это уже сто раз обсудили, Клеманс, и никто тебя ни в чем не винит.
– Да, но пострадаете-то вы все! Люк и Виржил так любят лыжные прогулки, привыкли все делать вдвоем, сообща, а теперь лишатся этого. Даже девочки – и те переживают, им будет вас не хватать.
– Ничего страшного, просто начнется другая жизнь, у которой будут свои преимущества…
Клеманс покосилась на Филиппину, сосредоточенно смотревшую на дорогу. И впервые спросила себя: а так ли уж приятно этой женщине их совместное проживание? Может, она втайне радуется тому, что наконец-то останется наедине с Виржилом? И тогда у него на глазах, слава богу, не будут вертеться двойняшки, внушающие ему такое сильно желание иметь своих собственных детей.
– И ты наконец-то сможешь побыть с Виржилом наедине, – бросила она нарочито веселым тоном.
– Да… Хотя в последнее время он что-то… Во время того уикенда в Париже он был какой-то рассеянный, мрачный и не очень-то любезно обходился с родными. А ведь поехал туда, чтобы помириться с ними, но ничего путного из этого не вышло. Его дядя иногда бывает чересчур назойлив, а отец недостаточно ласков, хотя оба они в высшей степени достойные люди. Умные, блестящие, а если и амбициозные, то тем лучше для них! Я лично не считаю это пороком. А Виржил чересчур прямолинеен и несговорчив.
– Он просто не разделяет их мнение. Люк мне рассказывал, что Виржил уже в шестнадцать лет взбунтовался против родных. Ему хотелось веселья, семейного тепла, а они были холодные и чопорные. Вот он и проводил все свободное время у родителей Люка, там можно было и смеяться вволю, и делать все что хочешь. Эти семьи принадлежали к разным слоям общества, как ты могла убедиться.
Клеманс произнесла последнюю фразу без всякого сарказма, однако ее слова уязвили Филиппину. Она терпела присутствие в шале Вероники и Кристофа, но не питала к ним симпатии и редко смеялась над их шутками. Горячая привязанность Виржила к этим людям часто раздражала ее.
– Ой, смотри, лиса! – воскликнула Филиппина.
Зверек кинулся прочь, и Клеманс успела заметить только рыжий промельк на снегу между елками. Сумерки сгущались; Филиппина включила фары и нажала на кнопку обогрева, чтобы в салоне было потеплее.
– Какая холоднющая зима! – со вздохом сказала она. – Скорей бы уж весна наступила.
Сегодня она надела очаровательный меховой ток [12], и он был ей очень к лицу. Клеманс слегка завидовала тому, что эта парижанка сохраняет элегантность даже здесь, в горах. Но подражать ей даже не пыталась, она предпочитала собственный стиль.
– Мне показалось, что Виржил уделил слишком много внимания этой особе из риелторского агентства, – внезапно заявила Филиппина. – Ты заметила?
– Да меня же не было дома, когда она приезжала. Ну и как она выглядит?
– На мой взгляд, ничего особенного.
Заинтригованная, Клеманс посмотрела на Филиппину, но та не обернулась к ней, ее взгляд был устремлен на дорогу. Она ничего не добавила, как будто эта тема не стоила внимания, но, видимо, затронула ее неспроста: «особа» явно не давала ей покоя.
Они доехали до шале, но Филиппина не спустилась на машине в гараж, а припарковала ее у входной двери, чтобы сначала выгрузить покупки. Снегопада не было уже три дня, зато во всей долине подмораживало, и окружающий пейзаж, от деревьев до кровель шале, выглядел призрачно-застывшим. Клеманс перенесла из машины в дом пластиковые бутыли с водой и зажгла свет в кухне. Двойняшки еще не вернулись: Вероника и Кристоф собирались повезти их в кино, а потом на каток, чтобы как-то занять вторую половину дня среды [13].
Вернувшись к машине, чтобы забрать последние пакеты из супермаркета, Клеманс спросила Филиппину: «Хочешь, я разожгу камин, когда разберусь с покупками?» И добавила:
– Раз уж мы приехали первыми, давай выпьем по рюмочке. Вдвоем…
Не успела она захлопнуть дверцу внедорожника, как рядом с ней возникла чья-то тень, и мужской голос прошептал ей на ухо:
– Мне нужно с тобой поговорить, моя Клеманс!
Клеманс обернулась и с ужасом обнаружила перед собой Этьена в толстой парке, который улыбался ей во весь рот.
– Всего на минуточку, только ты и я, идет? Пора подвести итоги…
И он схватил ее за руку. Клеманс отбивалась изо всех сил. Филиппина, которая запирала внедорожник, тотчас среагировала: обогнув машину, она попыталась встать между Этьеном и Клеманс, крича:
– Вы с ума сошли! Оставьте ее в покое!
В этот момент уличные фонари, которые автоматически включились в момент приближения машины, погасли. Теперь пространство перед крыльцом освещали только два квадрата света, падавшего из окон шале.
– Пошла вон, сука! – взревел Этьен.
Теперь он уже не улыбался и, не выпуская Клеманс, грубо оттолкнул Филиппину. Та пошатнулась, но все же устояла на ногах и сунула руку в карман с криком:
– Я вызову полицию!
Угрожать Этьену было опасно, но, в отличие от Клеманс, Филиппина этого не знала. В три прыжка Этьен оказался перед ней, схватил за горло и отшвырнул к машине, о которую она сильно ударилась.
– Не суйся не в свое дело, это моя жена, сами разберемся. Поняла?
Его голос дрожал от ярости. Клеманс бросила взгляд на крыльцо, прикидывая, успеет ли она добежать до него и запереться в доме, чтобы позвонить в жандармерию. Но оставить Филиппину здесь, лицом к лицу с разъяренным Этьеном… нет, невозможно. Впрочем, он и не дал Клеманс времени на раздумья: подбежал к ней и, схватив ее руку, вывернул ей за спину.
– А ну, пошла со мной, или будет хуже… Моя машина стоит за шале, выше по склону. Мы в нее сядем и поговорим, вот и все.
Вывернутая рука причиняла жгучую боль, но Клеманс все-таки сохранила присутствие духа.
– Никуда я с тобой не пойду, – с трудом выговорила она.
Как ни странно, Этьен вдруг выпустил ее. Обернувшись, Клеманс увидела, что Филиппина садится в свой внедорожник, но не успела она захлопнуть дверцу, как Этьен яростным рывком распахнул ее.
– Долго ты еще будешь мне надоедать? – рявкнул он, вытащил Филиппину из машины и закатил ей такую жестокую оплеуху, что она отлетела к крыльцу, рухнула на ступени и, громко вскрикнув от боли, разрыдалась. Клеманс рванулась к ней, но Этьен снова стиснул ее руку.
– Теперь твоя подружка нам не помешает, так что давай-ка лучше иди за мной!
Клеманс хорошо знала своего бывшего мужа: она уловила в его голосе легкую нерешительность, которой тут же и воспользовалась:
– Ты слишком далеко зашел, Этьен.
А Филиппина рыдала, держась за плечо, не в силах встать. Ее меховой ток валялся на снегу, пуховик распахнулся.
– Уходи, уходи! – настойчиво твердила Клеманс. – Ты же видишь, я должна отвезти ее в больницу, у нее шок. Она не может сидеть тут вот так, на холоде…
– Ничего, подождет, – возразил Этьен. – Мне вон сколько пришлось ждать. Господи, неужели ты не можешь уделить мне каких-нибудь пятнадцать минут?!
Он прижимал ее к себе, хрипло дыша. Клеманс почувствовала, что он лезет ей под юбку, и стала отбиваться. Если он доберется до ее тела, его уже не остановить.
– У нее, кажется, что-то сломано, она вот-вот потеряет сознание. А обвинят тебя… Не усугубляй ситуацию, Этьен!
Клеманс наконец удалось чуть отстраниться от него, хотя он не давал ей двинуть руками. У нее так бешено стучало сердце, что трудно было дышать. Она помнила, что Этьена бесполезно запугивать или умолять, а главное, нельзя показывать, что ты боишься: это, наоборот, еще больше возбудит его.
– Ты не заслуживаешь, чтобы я с таким трудом отвоевывал тебя! – закричал он и, подняв руку, отвесил Клеманс легкую, но оскорбительную пощечину, какими награждал ее прежде, – никакого сравнения с тем жестоким ударом, которым он свалил с ног Филиппину. Потом развернулся и пошел в сторону ельника за домом, свирепо топча хрустящий снежный наст. Когда его силуэт растаял в темноте, Клеманс еще несколько секунд постояла, прислушиваясь, а потом подбежала к Филиппине и опустилась на колени перед ней.
– Не бойся, сейчас я позвоню в «скорую». Тебе очень больно?
– Очень… но ничего, я потерплю. Я немного успокоилась, когда поняла, что тебе удастся от него отделаться. Похоже, у меня сломано плечо.
– Ты можешь встать?
– Попробую. Здесь нельзя оставаться, – вдруг он вернется…
Клеманс обхватила Филиппину за талию, помогла встать, и они медленно поднялись по ступеням. Надежно заперев дверь шале, Клеманс вызвала «скорую помощь» и жандармов, затем позвонила Виржилу и, наконец, Люку. Разговаривая с ними, она следила за мертвенно-бледной Филиппиной, которая осторожно присела на краешек дивана.
– «Скорая» приедет очень быстро, – утешила она ее. – А Виржил встретит тебя в больнице и отведет на рентген. Все будет хорошо, вот увидишь.
Она закрыла внутренние ставни и наконец-то перевела дух, чувствуя скорее облегчение, чем злость. Ей дважды удалось отделаться от Этьена – когда он нежданно заявился в шале и сегодня вечером. Но третьего раза быть не должно! Теперь она твердо решила привлечь его к судебной ответственности, чтобы он больше не смел ее преследовать. А что касается Филиппины, то за ее ушибы и раны ему придется ответить по всей строгости закона. И все-таки – на что же Этьен надеялся? Неужели он настолько безумен, что вообразил, будто она, К