– А потом?
– Ну, ей кажется, что… По правде говоря, я предпочел бы, чтобы она не возвращалась, хотя, конечно, не могу ей приказывать. Она несчастна, и это меня угнетает.
– Ты же знал, что это будет нелегко.
– Нелегко и болезненно. К сожалению, в мире нет способов расставаться мирно.
– А Филиппина не была к этому готова?
– Во всяком случае, она не предвидела полного разрыва, и потому категорически отвергает его. Пусть сначала немного успокоится, а потом я позвоню и попытаюсь ей внушить, что лучше оставаться в Париже. Новой радостной встречи все равно не получится. А тогда зачем продлевать эти мучительные обсуждения?
Люк задумчиво покачал головой.
– Ну, надеюсь, ты об этом не пожалеешь.
– Нет, я все уже решил.
– Неужели из-за…
Он удержался и не произнес имя Хлои, боясь, что их подслушивает Филиппина.
– Ну, что ж, ты уже большой мальчик, и это твое дело, а не мое. Хочу только спросить еще раз: у меня действительно нет причин опасаться тебя?
– Слушай, Люк, ты уже второй раз задаешь мне этот вопрос – может, хватит?! – взорвался Виржил. – Опасаться меня? Ей-богу, похоже, что бредовые выдумки Филиппины помутили тебе разум! Ты послушай сам себя: что ты мелешь? Уж не вздумал ли ты ревновать – ко мне?! Нет, тут впору с ума сойти!
Люк умиротворяющим жестом поднял руки, но Виржил, смертельно оскорбленный его словами, уже не мог остановиться:
– Ты наплевал на нашу дружбу, заподозрил меня в том, что я способен на такую мерзость! Не знаю, как это расценить, но я оскорблен, глубоко оскорблен!
Люк в отчаянии запротестовал:
– Да уймись ты, это же глупо! Хотя нет, это я глуп. То, что стряслось за эти последние недели, так замутило нам мозги, что все перепуталось. Появление Этьена, драматические события, малоприятная перспектива расставания с шале, твой разрыв с Филиппиной… Наверное, для меня чересчур много перемен сразу… – Он попытался изобразить легкую, понимающую улыбку, и спросил, указав на щеку Виржила:
– Это она тебе влепила?
И внезапно начал смеяться, да так заразительно, что Виржил тоже невольно расхохотался. Через несколько мгновений дверь комнаты с грохотом распахнулась, и на площадку вихрем вылетела Филиппина.
– Что это вас так развеселило? Вы надо мной потешаетесь?
– Конечно нет, – ответил Люк, тотчас став серьезным.
– Ах, нет? Тогда что же? Дикарские повадки этого психа Этьена, который обрек меня на операцию? Или переживания Виржила, который спит и видит, как будет нянчить младенцев? Или буран, который и не думает прекращаться и погребет нас всех под снегом? Если бы вы знали, как мне не терпится уехать и больше никогда не видеть вас, всех вас!
Филиппина разрыдалась и, кинувшись обратно в комнату, заперла дверь.
– Это я виноват, – со вздохом сказал Люк. – Не надо мне было смеяться.
– И мне тоже.
– Но я и не думал насмехаться над ней! Просто мне показалась смешной эта отметина у тебя на щеке, и…
Его прервал громкий сухой треск, донесшийся со двора. Испуганно переглянувшись, они сбежали вниз по лестнице, на первый этаж.
Кристоф, который стоял у окна и вглядывался из-под руки во двор, объявил:
– Это рухнул толстенный еловый сук. Похоже, ветер решил все смести с лица земли, включая и шале!
– Не бойся, оно построено на века, – успокоил его Люк.
Он подошел к отцу, чтобы в свой черед осмотреть двор. Под бешеными порывами ветра снег закручивался вихрями, собирался в высокие сугробы у фасада.
– Завтра придется все разгребать!
– А соль у вас еще осталась? – с тревогой спросил Кристоф.
– И соль, и песок; в подвале всего полно. Тут у нас зима на зиму не приходится, так что мы, на всякий случай, запасаем все необходимое с излишком.
– Ну вот переедешь в городскую квартиру, и не будет у тебя больше таких забот!
Люк раздраженно дернул плечом. Он знал, что отец не одобряет его решение перебраться в город, хотя другого выхода у них не было. В дневное время, пока он занимался делами в своем автосалоне, ему еще удавалось отвлечься от этой проблемы, но с наступлением темноты он снова и снова думал о ней.
– Ладно, – пробормотал он, – буря бурей, а выйти нам все же придется…
И он указал на дровяной ящик, – тот уже почти опустел. Они затопили камин, как только вернулись с трассы, и огонь горел уже несколько часов.
– Люблю предусмотрительных людей! – с усмешкой сказал Кристоф.
Казалось, он всегда пребывал в добром расположении духа. А если огорчался или приходил в ярость, то ненадолго – и пять минут спустя уже находил повод для смеха. В те времена, когда Кристоф еще работал маляром на стройках, ему были нипочем любые трудности, он никогда ни на что не жаловался, только весело насвистывал, а вернувшись домой, часто приносил с собой какую-нибудь забавную историю.
– Ну что, лекарь, займемся делом? – спросил он.
Старик, несомненно, заметил мрачное лицо Виржила и решил отвлечь его от грустных мыслей. Оба тепло оделись, не забыв о перчатках, шапках и шарфах, чтобы противостоять снежным вихрям, поднятым ветром. Дровяной сарай находился на задах шале, под широким навесом, но в этой белой круговерти они с трудом до него добрались.
– Нужно было хранить дрова в другом месте! – прокричал Кристоф.
Пробравшись между штабелями деревянных кругляков, они достали пару огромных корзин и начали складывать в них разнокалиберные поленья. Спустя несколько минут Кристоф заметил:
– Что-то ты сегодня больно мрачный.
– Я решил расстаться с Филиппиной, и это довольно тяжело.
– Вот так новость!
– Люк расскажет тебе, что и как. Мне не очень хочется это обсуждать.
– Понятно.
Складывая поленья в свою корзину, Виржил добавил:
– Она потрясающая женщина – умная, выдержанная, очень красивая… Но я только теперь понял, что наши отношения были поверхностными. И меня это вполне устраивало – таким образом я мог всецело посвящать себя своей профессии, а остальное меня не волновало. Филиппина была рядом, у меня под боком, не нужно было искать другую – все удобно и приятно. Ты только вдумайся: приятно! Какое пошлое представление о любви! Я загубил свою сердечную жизнь по неразумению, по слепоте и трусости, я был просто ничтожеством!
Для человека, который не собирался обсуждать свои чувства, Виржил был чересчур многословен.
– Слишком легко тебе жилось, вот в чем дело, – заметил Кристоф.
– Легко – мне?!
– Ну да! Помню, как это злило Люка. Он говорил, что тебе стоит лишь мигнуть, и все девушки будут у твоих ног. А ты даже не давал себе труда ухаживать за ними, удерживать при себе. Никакой великой любви – ты и без нее преспокойно жил себе, поживал. А вот у Люка случались неудачи на любовном фронте, какие часто бывают у молодых парней – ты небось помнишь это, – и он вполне созрел для великой любви, когда встретил Клеманс. Жаль, что тебе такая не встретилась. А теперь признайся: с чего это ты вдруг прозрел? Что с тобой стряслось?
Виржил не ответил. Он доверху наполнил дровами свою корзину, взялся за ручки, но тут же поставил ее. Они находились в глубине сарая, где их не доставал ни снегопад, ни упорно задувавший ветер.
– Странный какой-то период у нас начался, – бросил он наконец.
– Верно, и, представь себе, мы с Вероникой очень это переживаем. А ведь еще недавно жили – не тужили. Знали, что вы тут, все вместе, счастливы, и это нас радовало. И каждый раз, погостив у вас, уезжали отсюда в полном восторге. Какую гармоничную, приятную жизнь вы вели в этом заповедном месте! И вдруг, в один прекрасный день, бац – и все рухнуло… Конечно, хоть и знаешь, что нет ничего вечного на свете, а все равно грустно.
С этими словами Кристоф решительно поднял тяжеленную корзину и вышел из-под навеса. Виржил последовал за ним, слегка утешенный беседой с этим человеком, которого так ценил за его прямоту и здравомыслие. Даже Люк не стал бы говорить с ним настолько откровенно, из боязни обидеть. Они вернулись в шале, стараясь шагать по тем следам, что проложили из шале к сараю, хотя их уже начало заносить снегом.
К середине ночи буря улеглась, да и ветер внезапно ослабел. Так что в понедельник утром, на рассвете, окружающий пейзаж выглядел застывшим под толстым слоем льдистого снега. Филиппина решила ехать в Париж не откладывая, и Виржилу пришлось всю дорогу тащиться на машине с черепашьей скоростью, следом за снегоуборщиком, возвращавшимся вниз, в Гап. Когда он высадил Филиппину у вокзала, она бросила ему всего несколько слов ледяным тоном:
– Позвони, когда примешь решение!
Он вынул из багажника ее сумку, протянул ей.
– Ты сможешь нести ее одной рукой? Если хочешь, я тебя провожу…
– Нет, как-нибудь справлюсь.
– Обязательно ходи на массаж, чтобы разработать руку.
– Надеюсь, мы еще увидимся?
Виржил поколебался, в поисках подходящего ответа, не нашел такого и ограничился стандартной формулой:
– Ну, счастливо доехать, береги себя.
Он знал, что, если позволит себе хоть один ласковый жест, она тут же воспользуется этим, чтобы оттолкнуть его или, наоборот, удержать, и тогда ему грозит новая бурная сцена. Несколько секунд Филиппина молча смотрела ему в глаза, затем повернулась и, гордо вскинув голову, пошла к вагону. А Виржил смотрел ей вслед, невольно думая: до чего же она все-таки красивая! Как и всякий раз, когда она уезжала в Париж, на ней была элегантная одежда для более мягкого климата, чем горный; в ней она выглядела очень эффектно. Виржил представил себе, как Филиппина, сойдя с поезда, приедет в студию на бульваре Сен-Жермен, позвонит друзьям и научному руководителю, составит целую программу пребывания в городе. Она была не из тех, кто станет оплакивать судьбу и терзаться горькими мыслями, даже если их расставание и сделало ее несчастной. Несчастной, а главное, взбешенной, однако гордость, конечно, не позволит ей впасть в отчаяние.
Виржил вздрогнул от холода, поспешил сесть в машину и включил отопление. Он чувствовал себя не опечаленным, каким ему следовало быть, а, скорее, виноватым. Уверенный в своей любви к Филиппине, он тем не менее постепенно и незаметно отдалялся от нее. Хлоя послужила той вспышкой, которая позволила ему ясно разглядеть истинное положение вещей, но мог ли он надеяться, что им суждено когда-нибудь соединиться? Он истово желал этого, но притом ясно понимал, что почти не знает ее. Она вполне могла оказаться совершенно не такой, какой он представлял ее себе; возможно, его прельстила скорее надежда на великую любовь, чем конкретное чувство к этой молодой женщине. На самом деле он расстался с Филиппиной не из-за Хлои, а, скорее, из жажды свободы. Тем не менее он не собирался тут же воспользоваться своим новым статусом холостяка – нет, сначала нужно успокоиться, навести порядок в своей жизни, в своих мыслях, в своем сердце. А главное, ему предстояла целая череда сложных операций, и он не мог позволить себе отвлекаться от дела.