его Клеманс и у которой теперь на языке одни только дети да муж. Но, черт побери, ведь это он был ее мужем! Первым, а на самом деле единственным, если церковный брак что-то значит для тех, кто верит во все эти религиозные штуки. Он до сих пор поражался тому, что отпустил Клеманс. А ведь в какой-то момент ему безумно захотелось сорвать с нее одежду и силой овладеть ею прямо на сиденье машины. Так что же случилось, почему его вожделение вдруг ослабело и угасло? Неужели Клеманс задурила ему голову своими успокаивающими словами?! Да нет, не может быть, он хорошо знал ее, она не умела лгать. Когда они жили вместе, она предпочитала молчать и покоряться. Эх, прошли те времена! «Я стала другой женщиной». Да разве это возможно? Он-то не изменился, он по-прежнему влюблен в нее. Более того, она наговорила ему еще столько гадостей! «Я не была счастлива с тобой. Я боялась тебя. Я задыхалась. Для нас все кончено, я к тебе никогда не вернусь. Любви не прикажешь». Да неужели? Он ведь мог и приказать, и принудить, и подчинить ее себе, однако почему-то продолжал ее слушать. Потому что она призналась еще и в другом… Призналась, что не предавала его в то время, что ушла от него не из-за автомеханика. В этом она тоже не солгала ему. Так же, как не солгала, говоря о своих детях. «Без моих дочек я умру» – так она сказала. Что ж, возможно. И это делало нереальным ее возвращение к нему. Куда бы он ее ни увез, она будет пытаться сбежать, или объявит голодовку, или заболеет. Все, что он предпримет вопреки ее желанию, обернется против него самого. Добровольно она под его властью не останется, мужа и дочерей никогда не бросит.
Итак, он оказался в тупике; его приводило в ярость собственное бессилие и вместе с тем сознание, что Клеманс противостояла ему не по глупости, а с железной решимостью, без малейших колебаний. В каком-то смысле она стала неприступной. Он даже не был уверен, что напугал ее. Как смело она заявила, что не убежит, если он отпустит ее руку! Ее тонкое запястье, на котором под его пальцами трепетала жилка… Вот именно в этот миг он и сдался, поняв, что ему уже никогда больше не суждено найти свою Клеманс, ту, которую он помнил, которая долгие годы снилась ему по ночам и мерещилась днем. Той, прежней Клеманс уже нет, она умерла, – ее сменила другая женщина с совсем иным характером.
Значит, остается только одно – уехать. Горных районов в стране полно, хоть отбавляй. А здесь за ним неусыпно следят жандармы, он это чувствовал. Тогда, на автостоянке, глядя вслед Клеманс, направляющейся к своей машине, он инстинктивно понял, что она не станет доносить на него властям, зато сейчас же поспешит в объятия своего проклятого автомеханика.
Хватит, он больше не хочет об этом думать! Бесполезно кипеть, исходить яростью. Лучше уж наметить себе путь и оставить как можно большее расстояние между собой и этой женщиной, которая принадлежала ему только в прошлом. Этьен был неглуп, он прекрасно понимал, что крупно рискует, вернувшись сюда. И если он сделает еще один ложный шаг, жандармы уже не выпустят его из когтей, и кончится тем, что ему впаяют судимость. Будь ты проклята, Клеманс!
Этьен вышел из домика, даже не позаботившись выключить отопление. Ничего, – пускай теперь владелец взыскивает расходы с агента-поручителя! А ему на все плевать! Он забросил сумку с вещами в багажник и решил, что оставит арендованную машину там, куда приедет, в любом месте.
«А ты о чем размечтался, парень? – думал он. – Создать новое уютное гнездышко со своей Клеманс? Ты вспомни, в каком доме она сейчас живет! Вот то-то же, так спустись с небес на землю! Теперь она стала важной дамой, твоя малютка-парикмахерша! А как насчет того, чтобы заделать ей детишек? Так они у нее уже есть, она их родила от другого, как только избавилась от тебя. Ты должен был удержать ее, отказаться от развода. А теперь уже поздно, все умерло и похоронено…»
Смириться с крушением своих надежд будет трудно, он это знал, но делать нечего, – оставалось только уехать от Клеманс как можно дальше. Вопрос жизни и смерти. Уберечь себя от себя самого, от безумных поступков, от всего, что он мог еще натворить.
И он решил ехать куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. Добраться до Пиренеев или рвануть на север, к массиву Юрá. Найти другие вершины и другие долины. Круто изменить свою жизнь. Будь ты проклята, Клеманс!
Во вторник вечером Хлоя позвонила Виржилу, чтобы отменить их завтрашнюю встречу. Извинившись, она объяснила, что один из клиентов пожелал обсудить с ней очень важное дело именно в это время, и предложила другой день. Но Виржил не сдался и сказал, что готов заменить обед ужином. А для большей убедительности добавил, что так ему гораздо удобнее – в конце рабочего дня он не будет спешить и сможет расслабиться. Хлоя уступила, правда, не очень охотно, и они условились встретиться в ресторане «Своды» в центре города.
Виржил пришел первым и смог как следует рассмотреть Хлою, когда она вошла в зал. Как и в их предыдущие встречи, она явно не заботилась о том, чтобы произвести на него впечатление. На ней была белая блузка, хорошего покроя пиджак цвета морской воды и джинсы, а на шее небрежно повязанный ярко-красный шарф. Из макияжа – только черная тушь на длинных ресницах, обрамлявших ее большие темные глаза. Виржил снова констатировал, что ему нравится в ней все – маленький прямой носик, высокие скулы и вежливая улыбка, открывавшая белоснежные зубы.
– Спасибо, что согласились на встречу, – сказал он, вставая.
– Вы очень уж настаивали, – ответила она с пренебрежительной усмешкой.
– Да, но ведь это вы меня вызвали.
– Верно, но не для того, чтобы ужинать с вами.
– Ну, раз уж вы здесь, надеюсь, не откажетесь от бокала шампанского?
– Лучше сливовый кир [20].
Виржил сделал заказ, выбрав то же, что и Хлоя, и начал разговор лишь после того, как перед ними поставили бокалы.
– Прежде всего, я еще раз приношу вам свои извинения за ту публичную сцену в больнице. Зато вы, по крайней мере, можете убедиться, что я теперь одинок. И это дает мне право задать вам вопрос, на который вы не захотели ответить в прошлый раз.
– Какой именно?
– Есть ли кто-нибудь в вашей жизни?
– Почему вам так необходимо это знать?
– Чтобы ухаживать за вами.
– Боже, какое старозаветное выражение!
– Но не могу же я так, сразу, начать соблазнять вас или заклинать, как факир змею…Ох, простите, сам не знаю, почему я так выразился, какая нелепость!
– А вы умеете это делать?
– Что именно? Соблазнять? Нет, не умею! Кстати, это тоже старозаветное выражение…
– Ладно, тогда вернемся к вашей подруге, вернее, к вашей бывшей, раз уж мне невольно довелось познакомиться с ней. Что такого вы ей наговорили, если она так бурно взревновала ко мне?
– Ну, она же не слепая… А что касается ее ревности, то, полагаю, с некоторых пор я от этого избавлен.
Хлоя ответила улыбкой более душевной, чем предыдущая.
– Кстати, о ревности: как поживает Клеманс Вайян?
– Лучше, чем можно было ожидать. Она провела беседу с тем сумасшедшим, который ее преследовал. Недавно он чуть не умыкнул ее на стоянке перед супермаркетом.
– Ох, бедняжка! И чем же это кончилось?
– Тем, что он ее отпустил. Несомненно, потому, что он все-таки не совсем сумасшедший. И теперь она считает, что эта проблема решена.
– А она действительно решена?
– Надеюсь, что да.
– Иными словами, вы уже не продаете ваше шале? Если так, могли бы уведомить меня об этом по телефону!
– Не сердитесь. Этот ресторан не так уж плох. Загляните в меню, там полно всяких деликатесов. Например, тартар из лосося или…
– Нет, я возьму слоеный пирог с козьим сыром.
– Прекрасно. А потом?
– Утиное филе.
– Ну вот, устроим пир! А как насчет вина?
– Бокал пуйи.
Виржил подозвал официантку и сделал заказ. Когда она отошла, он продолжил:
– Что касается шале, то именно Клеманс не хочет его продавать.
– А я готова была поспорить, что это, скорее, ваше решение.
– И проиграли бы. Но, откровенно говоря, этот проект – разъехаться, расстаться с этим местом, которое всем нам так дорого, даже притом что мы еще ничего не решили, – в каком-то смысле стал для нас ящиком Пандоры. Мы никогда и помыслить не могли о том, чтобы расстаться. Я так долго прожил рядом с Люком! Может быть, даже слишком долго.
– Вы поссорились?
– Нет, конечно! Но какая жизнь ждет нас теперь? Когда мы жили вчетвером, две наши пары создавали относительное равновесие, но сейчас нас осталось трое. Трое взрослых, плюс двое детей, к которым я очень привязан, хотя они не мои. И Люк в конце концов может подумать…
Виржил замолчал, не решаясь закончить фразу.
– Нет, он, конечно, ничего такого не подумает, – договорил он. – И все-таки Клеманс вовсе не обязана готовить для меня и убирать за мной мусор.
– Так убирайте за собой сами, вот и все, – иронически бросила Хлоя.
– Я пытаюсь. Но это сложно. Другое дело, когда в доме одни мужчины, притом молодые. В молодости вообще все намного проще.
– Значит, вы решили вспомнить молодость, совместно купив шале?
– Да, мы в него влюбились с первого взгляда. Но ни я, ни Люк не могли купить его самостоятельно, оно было слишком велико и стоило слишком дорого, а кроме того, требовало большого количества доделок. Зато идея поселиться вместе, под одной крышей, выглядела вполне реальной и очень нас вдохновляла.
– А теперь?
– Жизнь меняется, ничто не вечно под луной. Может, нам следует поселиться каждому в своем доме, оставаясь при этом близкими друзьями. Но это опять-таки финансовая проблема. И потом: где мы найдем такое же просторное и удобное жилье? Сейчас мы наслаждаемся великолепным видом из окна, красотой пейзажа, который изучили до малейших подробностей… Совместная жизнь с другими людьми, с одной стороны, накладывает на вас определенные обязательства, но с другой, как ни парадоксально, предоставляет больше свободы благодаря взаимопомощи.