Но еще более необычным было то, что Уолтер чувствовал беспокойство.
Розенталь утолила жажду, поела и отдохнула, и поняла, что вопреки всему, ей скучно. Она подошла к одной из стен зала и случайно на ощупь обнаружила длинный ряд неглубоких отметин, вырезанных на безукоризненно гладкой поверхности.
Каждая отметина была точно такой ширины, высоты и глубины, как следующая – как все три тысячи, восемь сотен и еще сколько-то. Ни один человек не мог быть настолько точен, но ничто не указывало и на то, что отметки сделаны Инженерами. Скорее всего, это была работа Дэвида.
Возможно – даже наверняка – каждая метка отмеряла один день пребывания на этой планете. Розенталь не могла представить себе необходимость или какой-нибудь предмет художественного интереса, ради которых синтет стал бы отмечать время таким образом. Когда и без того каждый день автоматически заносился в его эйдетическую нечеловеческую память.
Она спросит об этом у Дэвида, когда следующий раз его увидит.
Линия отметок вела сквозь дверной проем и уходила в коридор за ним. Окажется ли в конце этого коридора какое-нибудь объяснение или открытие? Может, он отметил день прибытия команды экспедиции иначе, чем тысячи предыдущих? Если да, то это станет маленьким открытием, которое будет принадлежать ей и только ей. Следуя за линией вырезанных в стене меток, Розенталь решила проверить.
Позади нее, теперь за границами видимости, Орам и Дэниелс продолжали обсуждать перспективы. Тот факт, что перспектив была ощутимая нехватка, не мешал им обсуждать варианты. Частично реалистичные, но в большинстве своем – фантастические.
– А если Лопе и Коул не смогут выйти на связь с кораблем? – пробормотал Орам.
– Мы что-нибудь придумаем. – все, что Дэниелс смогла ответить. Они застряли. И даже если они выйдут на связь с «Заветом», шансы застрять здесь не сильно уменьшатся.
Но думать об этом было слишком страшно.
Во всяком случае, ответ хотя бы приободрил Орама.
– Ты уверенная до жути, учитывая текущее положение дел.
Она пожала плечами.
– Вера слепа. Я – оптимистичный реалист. Или наоборот. Как тебе больше нравится.
Он улыбнулся, но улыбка тут же исчезла.
– Ты была права насчет этого места. Права полностью. Мне следовало тебя послушать – и некоторых других. Нужно было придерживаться изначального маршрута. Не стоило сюда прилетать. Если бы мы этого не сделали, тогда Карин и…
Он не договорил, задохнувшись эмоциями.
– Это не твоя вина, Крис.
«Что еще тут можно сказать?» – подумала она.
– Представь, что если бы ты был прав, и этот мир оказался настолько хорош, насколько выглядел еще на подлете? Тебя бы чествовали и команда, и проснувшиеся колонисты. Ты бы вошел в историю.
Он чуть выпрямился.
– История чествует успешных исследователей, а не неудачников. Я – капитан. Я принял решение. Это моя вина. И именно так это войдет в историю.
– Возможно, ты виноват в том, что рисковал, основываясь на предварительных данных, которые были благоприятными, – продолжила она за него. – И в том, что пытался спасти двух выживших с потерявшегося корабля. Это не отразится на миссии. Безотносительно того, что случилось с нами, «Завет» продолжит путь к Оригаэ-Шесть, и колонисты обоснуются там. К тому же, на Земле наконец-то узнают, что случилось с «Прометеем». Потомки его команды наконец-то получат облегчение, потому что мы сюда спустились.
– Если, – напомнил он ей, – мы сможем восстановить связь с кораблем.
На его лице отражались непрекращающиеся внутренние терзания – и чувство вины.
К ним присоединился вернувшийся Уолтер. Дэниелс тут же заметила флейту, которую он держал в руке, но не прокомментировала. Позже будет время узнать, откуда у него взялся инструмент. Оба человека выжидающе уставились на синтета.
– Я провел некоторое время с Дэвидом, – сказал им Уолтер. – Мы обсудили ряд вещей, – предвосхищая любопытство Дэниелс, он приподнял маленький, но красивый инструмент. – В числе прочего – музыку. Им движет какая-то сила, которой я не понимаю. В один миг он то, что я бы назвал идеально нормальным. В следующий – он идет по касательной от одной странности к другой. Думаю, он ждет от меня, чтобы я объединил все звенья цепи, на которые он намекает, но я пока не расшифровал узора. Видя мою нерешительность, полагаю, что он разочарован, но сохраняет дружелюбие. Не скажу, что он действует бессистемно. Это нечто иное.
Орам спросил напрямик:
– Опасное?
– Тревожащее, – Уолтер был поставлен в тупик недавней встречей, и не делал попыток скрыть свою неуверенность. – Он был в одиночестве и без положенного обслуживания на протяжении десяти лет. Хотя он и я сами себя поддерживаем, есть аспекты нашего существования, которые выигрывают при регулярном осмотре. Способности могут стачиваться так же, как детали. Небрежение может привести к… отклонениям. Неточностям.
Его взгляд переместился от Орама к Дэниелс.
– Никто не может предсказать абсолютные последствия нулевого контакта с другими разумными существами, будь то синтет или человек, – сказал он. – Синтеты пока еще существуют недостаточно долго, чтобы проводились подобные изоляционные испытания. Я не знаю, что происходит, когда синтет теряет разум, если на самом деле это подходящее описание подобной вероятности. Возможно, мы выясним.
Пока Орам и Дэниелс переваривали услышанное от Уолтера, повисла тишина. В этот момент капитан продемонстрировал, что его разум занят не только страданием и сожалениями – он огляделся.
– Куда делась Розенталь?
Дэниелс быстро осмотрела зал.
– Я ее не вижу, – ответила она. – Уолтер?
– Я тоже. Ее здесь нет.
– Я ее найду, – Дэниелс направилась к выходу из зала, но Орам ее удержал.
– Нет, останься здесь с Уолтером и жди Лопе и Коула. Я пойду. Мне нужно подумать, – он улыбнулся. – И собрать мое разбежавшееся стадо.
Он убедился, что его карабин в рабочем состоянии, и пошел к коридору, которым, вероятнее всего, ушла Розенталь.
Уолтер сел рядом с Дэниелс, и она заметила, что его рука снова функционирует. Его внутренние системы были созданы так, что восстанавливали сами себя. За время, прошедшее с момента, когда неоморф разорвал руку Уолтера в битве, кожный покров синтета хорошо зажил.
– Я тебя так и не поблагодарила, – сказала она ему. – Тебя могли убить. Вмешавшись, ты спас мне жизнь.
– Я здесь для того, чтобы служить, – его голос звучал идеально нейтрально, хотя чуть неувереннее, чем обычно.
Она тихонько хихикнула.
– Учитывая некоторые варианты данной фразы, что мне приходилось слышать от парней, это неплохо.
Дэниелс протянула руку и коснулась лица собеседника, ощущая под пальцами синтетическую кожу. Благодаря коллагеновой основе, она ощущалась в точности как человеческая. Жест бесспорно говорил о чувствах. Уолтер обладал способностью мгновенно анализировать выражения человеческого лица, тон голоса и жесты, и, в результате, сейчас можно было сказать, что он близок к смущению. Его спроектировали так, чтобы он мог справляться почти с любой возможной ситуацией, но он не представлял, как нужно реагировать в момент подлинной близости.
Он молча отодвинулся.
Дэниелс поняла, какой эффект оказало на него ее прикосновение, и убрала руку.
– Извини. Я не хотела тебя тревожить.
– Я не встревожен, – ответил он. – Не уверен – возможно, но не встревожен. Иногда отсутствие реакции – наиболее здравая реакция.
Он улыбнулся – это показалось ему достаточно безвредным.
– Тебе нужно немного поспать.
Она коротко и резко рассмеялась.
– Не думаю. Я посплю, когда снова окажусь на «Завете».
Какое-то время они сидели и перебрасывались ничего не значащими фразами. Заодно они прислушивались – не раздадутся ли голоса, или хотя бы эхо. Этого не происходило, и гадая, чем следует себя занять, Уолтер подумал, что можно попробовать флейту. Он вспомнил о необычном контрапункте рук-дыхания, когда играл с Дэвидом, и сделал попытку воспроизвести несколько нот. Они прозвучали тихо, но неуклюже и неумело. Его смущение было очевидным.
Дэниелс удивилась его неожиданным, не проявлявшимся ранее умениям, и посмотрела на синтета с интересом.
– Неплохо.
– Нет. Это было ужасно, – Уолтер посмотрел на инструмент с отвращением. – Это даже не было оригинально.
– Это не было ужасно, – настояла Дэниелс, – и музыка не должна быть оригинальной, чтобы доставлять удовольствие. Если бы дело было в этом, не существовало бы такой вещи, как записи. Были бы только импровизации, – она указала на флейту. – Продолжай.
Он все еще колебался.
– Я не могу воспроизвести точно то, что я хочу воспроизвести. И это не ошибка памяти, – он попытался объяснить, что имеет в виду. – Это нехватка чего-то другого.
– Тогда попробуй что-нибудь свое, – предложила она.
Его голос прозвучал напряженно.
– Меня не запрограммировали, чтобы я мог творить.
– Возможно, – допустила она, – но тебя запрограммировали, чтобы ты мог учиться. Ты знаешь методику. Пытаешься и ошибаешься. Сохраняешь то, что работает, отметаешь прочее. Эксперименты ведут к открытиям. Так что – экспериментируй. Если это поможет, притворись, что меня тут нет. Я здесь не для того, чтобы тебя судить.
– Я не могу притвориться, что тебя здесь нет, когда ты сидишь рядом со мной, – он снова улыбнулся. – Это тоже требует творческих способностей, которыми я не владею.
Она вздохнула.
– Просто попробуй снова. И не волнуйся о реакции с моей стороны.
Получив ее одобрение, он подчинился. Поначалу колеблясь, он стал проявлять первые признаки растущей уверенности. В обширном зале мягко прозвучали несколько нот. Они слились в музыкальную фразу. Чувствуя изумление, он сделал вторую попытку. На этот раз ноты сложились в узнаваемую мелодию. Он не слышал ее прежде – ни во время встречи с Дэвидом, ни на корабле, ни где-то еще. Она была новой.