595. Орган, отвечающий за эвакуацию промышленности – Совет по эвакуации при Совнаркоме СССР, был создан только 24 июня 1941 года, а Управление по эвакуации населения при этом Совете, так вообще через три месяца после начала войны – 26 сентября 1941 года596.
После 22 июня и до конца 1941 года из угрожаемых районов на восток без всякого плана было вывезено, по различным данным, от 17597 до 25 млн. человек598 – от 9 до 13 % населения страны. Удалось эвакуировать и 1 523 предприятия599. При этом на территории, оккупированной врагом, осталось 31 800 предприятий, в том числе 37 металлургических заводов, 918 заводов тяжелого, среднего и, химического машиностроения, 1 135 шахт, 61 крупная электростанция, 3 тыс. нефтяных скважин, сотни текстильных, пищевых и других предприятий, 4 100 железнодорожных станций. Но самое ужасное, что в оккупации оказалось 88 млн. человек – 40 % всего населения страны600.
Да простит меня читатель, но позволю себе небольшое отступление, которое, казалось бы, к заявленной в книге теме отношения не имеет, а льет воду на мельницу пресловутого Виктора Суворова, каковой Виктор Суворов не так уж и не прав в своих изысканиях и выводах.
Практически каждый, кто хоть раз побывал в какой-нибудь конторе, что сегодня, что в советские времена, видел в коридорах учреждения так называемый «План эвакуации на случай пожара». Это не значит, что в этой конторе «Рога и копыта» или на складе колхоза «20 лет без урожая» обязательно должен был случиться пожар. Но план был, и иногда даже проводились учения по гражданской обороне. Как же страна, каждый миг ждущая нападения агрессора, могла не иметь плана эвакуации населения и промышленности? После нападения врага, в самом начале оборонительной войны многие крупные города, заводы и фабрики окажутся в зоне поражения вражеской авиации и артиллерии. Радиус действия бомбардировщиков люфтваффе в сопровождении истребителей составлял порядка 350–400 км, а без сопровождения – порядка 1 тыс. км, т. е., должна была быть проработана эвакуация городов на глубине хотя бы 400 км.
План эвакуации нужен был не столько для того, чтобы знать, кого и что вывозить, сколько для того, чтобы знать, куда вывозить, ведь для того, чтобы люди могли жить и работать на новых местах, их нужно было обеспечить продовольствием, жильем и больничными койками, а предприятия – сырьем и электроэнергией. Для этого необходимо было утвердить централизованные планы снабжения, создать необходимые резервы и запасы на доступном расстоянии, чтобы не возить на Урал с Дальнего Востока, в корне перестроить всю транспортную инфраструктуру и хозяйственные связи. За один день, да еще и в условиях войны проделать качественно такую работу крайне сложно. Однако я не нашел ни одного свидетельства того, что перед войной была подготовлена хотя бы одна площадка для размещения эвакуированного предприятия и людей.
План эвакуации нужен был и для того, чтобы заранее подготовить все необходимое для эвакуации, в частности, материалы для изготовления упаковки, брезент, чтобы укрывать в дороге крупногабаритные грузы, дабы они не ржавели под дождем и снегом, консервационную смазку для станков и другого сложного оборудования, продукты питания для людей, как в тех местах, откуда люди уезжают, так и по пути следования. В условиях жесткой централизации экономики, все это должно было быть согласовано в самых серьезных учреждениях, вплоть до Госплана, Правительства или даже Политбюро ЦК ВКП(б), и подписано в самых высоких кабинетах. Отсутствие такого плана привело к хаосу, неразберихе, многочисленным потерям в пути людей и оборудования, к тому, что ткацкие станки поступали на химические заводы, а персонал химических комбинатов привозили на заводы, которые завтра должны были начать выпуск танков, пушек или самолетов.
В народном хозяйстве СССР перед войной было примерно 600 тыс. автомашин. В соответствии с Мобилизационным планом на 1941 года (МП–41) из народного хозяйства должно было быть мобилизовано 260 тыс. автомобилей и 20 % лошадей601. После этого на «гражданке» должно было остаться порядка 340 тыс. автомобилей, в том числе, и неисправных. То есть, мобилизация должна была сократить перевозочные возможности автомобильного транспорта, оставшегося в народном хозяйстве, а, значит, и его возможности по эвакуации людей и материальных ценностей, примерно на 43 %, а гужевого – на 20 %. Если же учесть, что запчасти к любой технике в Советском Союзе выпускались по остаточному принципу, и поэтому всегда были огромным дефицитом, можно весьма уверенно утверждать, что велико было количество неисправных автомобилей. Военкоматы брали только исправные, или хотя бы не слишком поломанные машины, оставляя предприятиям всякую рухлядь и полудохлых лошадей. Таким образом, утверждение Сталиным МП–41, говорит о том, что никакой эвакуации не планировалось. А вот у англичан план эвакуации был, хотя они, как нам твердят столько лет, думали только о том, как бы от войны увильнуть.
План эвакуации – это не секретный документ, и его можно было бы, если он, конечно, существует в природе, обнародовать через столько-то лет, хотя бы для того, чтобы показать, что в 1939-м и в 1941-м году Советский Союз ждал нападения и готовился к нему. Отсутствие же такого плана, на мой взгляд, говорит о том, что Сталин не то, чтобы не ждал войны, но был уверен в том, что первый удар он нанесет именно он, и именно тогда, когда захочет, и немцам будет не до бомбардировок наших городов, как летом 1939-го, так и летом 1941 годов.
Союзники продолжали консультации по поводу будущих совместных действий: 19 июля на остров Мальта – колонию и военно-морскую базу Великобритании прибыла для совещания с английскими властями большая группа офицеров французского морского и воздушного флота602.
19 июля Суриц возмущенно писал в Москву, что переговорщики, жульничая с Советским правительством, обманывают и общественность собственных стран, которая в огромном большинстве, по крайней мере, во Франции, с нетерпением ожидает скорейшего заключения соглашения с Советским Союзом. Обман ведется главным образом по линии искажения позиции Советского правительства, изображаемой как нарастание с его стороны все новых и новых требований, и заведомо неверного освещения существа этих требований и действительного характера разногласий. В частности, смысл предложения о военном соглашении, выдвинутого Советским правительством еще 17 апреля, был здесь намеренно искажен и преподнесен как требование предварительного заключения военного пакта, «связанного с раскрытием военных тайн», без достаточной гарантии и уверенности, что политический договор будет заключен. Много тумана было напущено и вокруг советской формулировки косвенной агрессии. В частных беседах она была «расшифрована» как требование, имеющее целью предоставить Советскому Союзу фактическую свободу действий в странах Прибалтики, и притом в любой желательный для Советского правительства момент. В разговорах с социалистами делался при этом акцент на «независимость балтийских стран», других пугали опасностью быть втянутыми в войну. (Ничего фантастического в такой версии не было, Сталин действительно стремился получить, и получил «свободу рук» в Латвии, Финляндии и Эстонии. Вот только эту свободу он получил не от Англии и Франции, а от Гитлера. – Л.П.). Трехмесячная канитель с переговорами уже достаточно ясно вскрыла нежелание партнеров Советского Союза заключить настоящее трехстороннее соглашение, но, боясь своего общественного мнения, они будут скрывать это и продолжать прятаться за «тайну переговоров». Эту игру Советское правительство должно разоблачить, прежде чем «послать к черту». Нужно, не считаясь ни с какими дипломатическими условностями, предать гласности ход переговоров. Возможно, что один намек на то, что Советское правительство вынуждено будет это сделать, заставит переговорщиков изменить тактику603.
Во-первых, позиция Советского правительства на переговорах в Москве и в самом деле была неоднозначной, что могло вызвать некоторое раздражение в демократических странах. Во-вторых, Суриц, несмотря на то, что на переговорах достигнута договоренность не давать в прессу информацию о ходе переговоров, предлагает «вбросить» в прессу сведения о том, что происходит в Москве.
В тот же день Бонне пригласил к себе Сурица, чтобы рассеять сложившееся, по его мнению, в Москве ошибочное впечатление, что некоторые статьи во французской печати, касающиеся хода переговоров и направленные против Советского Союза, инспирируются правительством Франции. Бонне заверил, что ни он, ни его аппарат никаких сведений печати о ходе переговоров уже давно не дают. Он постоянно обращается к средствам массовой информации с одной лишь просьбой: спокойно выжидать результатов и не подхватывать непроверенных слухов.
После такого вступления Бонне пожаловался на трудные условия, в которых идут переговоры: приходится иметь дело с «тремя столицами», согласовывать все положения договора и с Уайтхоллом, и с Кремлем. Бонне говорил о своей роли посредника между Москвой и Лондоном, что ему приходится постоянно торопить англичан. Он указал на то, что по его настоянию английское правительство, в конце концов, отказалось от гарантий для Швейцарии и Голландии. (Суриц в телеграмме в Москву утверждал, что все было как раз наоборот, т. е., вероятно, это англичане убедили французов отказаться от предоставления гарантий Голландии и Швейцарии, безопасность которых представляла для Франции жизненный интерес. – Л.П.). По словам Бонне, уступая его же давлению, английское правительство согласилось на уточнение определения косвенной агрессии, «покрывающей случаи, аналогичные мартовскому захвату Чехословакии». После этого Бонне «искренне был убежден», что найдена формула, которая должна удовлетворить и Кремль. Коснулся он и советского требования о вступлении политического договора в действие лишь после заключения военной конвенции. Суриц хвастался, что он л