617.
24 июля Шнурре пригласил Астахова, и сказал, что опубликование 22 июня в «Известиях» Сообщения ТАСС о берлинских кредитных переговорах явилось для германского правительства полной неожиданностью. Но что раз уж оно сделано, то пусть считается, что переговоры ведутся в Берлине, хотя он продолжает считать, что если бы он смог беседовать с Микояном в Москве, то дело пошло бы скорей. Но что уж тут поделаешь, пусть будет так, как получилось. Однако правительство Германии считает, что в дальнейшем какие бы то ни было сообщения о ходе переговоров, если будет сочтено необходимым их выпустить, следует публиковать лишь после взаимного согласования, и просил передать это в Москву. (Как видим, Кремль плутовал не только в отношениях со своими сегодняшними потенциальными союзниками – Англией и Францией. С будущим другом союзником, а через полтора года врагом – Германией, Москва вела себя столь же не корректно. Но немцы не обиделись, возмущаться и бить посуду не стали. Они любую гадость готовы были проглотить, лишь бы Сталин не осерчал. – Л.П.).
Астахов сказал, что ему неизвестны в точности мотивы выпуска Сообщения ТАСС, но он считает этот шаг целесообразным хотя бы потому, что он рассеял массу нелепых слухов, распространившихся в Берлине не по вине Советского правительства, и нашедших отражение в мировой печати.
Затем, остановившись на вопросе об улучшении германо-советских политических отношений, Шнурре подчеркнул, что вправе говорить об этом, так как стоит близко к Риббентропу и хорошо знает его точку зрения. Благополучное завершение торгово-кредитных переговоров должно стать лишь первым этапом на пути нормализации отношений. Второй этап должен состоять в нормализации отношений по линии прессы, культурных связей, в поднятии взаимного уважения друг к другу и т. п. Затем можно перейти к третьему этапу, поставив вопрос о политическом сближении. К сожалению, все попытки Германии заговаривать на эту тему остались без ответа. Ничего определенного не сказал и Молотов Шуленбургу. Между тем налицо все предпосылки для такого сближения. Шнурре понимает, что подобная перемена политики требует времени, но делать что-то надо. Если Кремль не доверяет серьезности германских намерений, то пусть он скажет, какие еще доказательства ему нужны. Шнурре вновь подчеркнул, что противоречий между СССР и Германией нет. В Прибалтике и в Румынии Германия не намерена делать ничего такого, что задевало бы советские интересы. Что касается антикоминтерновского пакта, то Советскому правительству должно быть ясно, что он направлен не против Советского Союза, а против Англии.
Астахов спросил, как решен вопрос о советском торгпредстве в Праге, точнее, о его преобразовании в отделение берлинского торгпредства. Шнурре ответил, что этот вопрос задерживается исключительно потому, что Кремль пока не отвечает на вопросы, поставленные Вайцзеккером 24 и 30 мая, и 17 июня. Шнурре сказал, что вопросом торгпредства заинтересовался сам фюрер, и по его указанию Вайцзеккер поставил Астахову памятные вопросы для Советского правительства, ответа на которые до сих пор нет. Астахов сказал, что ответ на вопрос об экономических намерениях Советского Союза в бывшей Чехословакии дан самим фактом кредитных переговоров, из чего явствует, что СССР намерен развивать торговлю с Германией, а, следовательно, и с зависимыми от нее территориями в случае, если Германия предложит благоприятные условия. Шнурре ответил, что, поставки из Германии в счет обсуждаемых кредитов имеют в виду исключительно производственные ресурсы собственно рейха и к протекторату Богемия и Моравия прямого отношения не имеют. Поэтому торговые намерения Советского правительства в отношении протектората нельзя считать до конца выясненными. Но дело не в самом вопросе об отделении торгпредства, он несложен, а в том, что этот вопрос попал в орбиту вопросов, которыми непосредственно заинтересовался фюрер и от ответа на которые Советское правительство уклоняется.
Шнурре, несколько раз спросив о ведущихся в Москве англо-франко– советских переговорах, высказал убеждение, что Советскому Союзу и Англии вряд ли удастся договориться, так как ясно, что именно на Советский Союз выпадет в случае войны вся тяжесть обязательств, а доля Англии будет минимальна. Шнурре недоумевал, зачем Советскому Союзу заключать союз, если на него все равно никто нападать не собирается и т. п.618
Запоминается, как известно, последняя фраза. Если на СССР никто не собирается нападать, что было на тот момент фактом бесспорным, и в Кремле об этом отлично знали, поскольку в мире не было такой военной силы, которая была бы способна успешно воевать на огромной территории Советского Союза с самой мощной на всей планете Красной Армией, и если ему незачем заключать договор о взаимопомощи с Англией и Францией, то зачем тогда ему нужен договор о ненападении с Германией, тем более, что между двумя странами есть действующий договор о ненападении и нейтралитете? Тем не менее, вскоре германские представители начнут настойчиво предлагать Кремлю подписать новый пакт о ненападении.
В конце июля в разгар китайско-японской войны и активных боевых действий между монголо-советскими и японо-манчжурскими войсками из-за спорной территории на реке Халхин-Гол, в Токио проходили англо-японские переговоры619. По итогам этих переговоров 24 июля было оглашено и опубликовано совместное заявление правительств Англии и Японии, больше известное по именам подписавших его министра иностранных дел Японии Хатиро Арита и посла Англии в Японии Роберта Крэйги.
В Соглашении, сыгравшем важную роль в развитии событий на Дальнем Востоке, говорилось, что правительство Великобритании полностью признает нынешнее положение в Китае, где происходят широкомасштабные военные действия. Правительство Великобритании считает, что до тех пор, пока такое положение существует, вооруженные силы Японии в Китае имеют специальные нужды в целях обеспечения их собственной безопасности и поддержания общественного порядка в районах, находящихся под их контролем и что они должны будут подавлять или устранять любые такие действия или причины, мешающие им или выгодные их противникам. Правительство Великобритании не намерено поощрять любые действия или меры, препятствующие достижению японскими вооруженными силами упомянутых выше целей, и пользуется этой возможностью, чтобы в подтверждение своей политики в этом отношении разъяснить британским властям и британским подданным в Китае, что им следует воздерживаться от таких действий и мер620.
В Советском Союзе активно и резко критиковали Соглашение Арита – Крэйги, хотя оно всего лишь признавало и юридически оформляло ситуацию, создавшуюся в этом регионе, но никак не способствовало ее возникновению. Дальний Восток не для красного словца так назывался: он был на самом деле дальним и для Англии, и для Соединенных Штатов. Он и для Советского Союза был очень далеким, несмотря на то, что часть Дальнего Востока была советской территорией: транспортное сообщение с восточными землями страны даже сегодня, при наличии БАМа, оставляет желать лучшего. А в то время оно было совсем негодным: центр страны с Дальним Востоком связывала одна единственная железная дорога – построенная еще до Октябрьского переворота Транссибирская магистраль – знаменитый Транссиб, протяженностью 9,3 тыс. километров, самая на тот момент длинная в стране двухпутная линия. Обеспечение военных операций при такой удаленности и постоянной опасности остаться вообще без сухопутного сообщения с действующей армией превращалось в серьезную проблему, поэтому иногда целесообразней вовсе отказаться от войны на столь далеких театрах военных действий.
Но и выйти из сложившейся ситуации дипломатическими методами для Англии, которая имела очень серьезные интересы в Китае, и чье судоходство в Тихом океане во многом зависело от благосклонности Японии, было делом непростым, рискованным и весьма затратным. Кроме того, слишком активное давление на Японию могло подтолкнуть Токио к еще большему сближению с Германией. Таким образом, английское правительство, понимая, что без ущерба для себя оно не может повлиять на ситуацию, решило минимизировать потери, сохранить лицо и пошло на подписание Соглашения Арита – Крэйги.
Правды ради замечу, что Соглашение Арита – Крэйги не только в Москве восприняли негативно – американцам оно тоже не понравилось. Даже традиционно проанглийская «Нью-Йорк таймс» сожалела о «печальном совпадении» фактов англо-японской декларации621.
24 июля Бонне направил Корбену отчеты Наджиара о его вчерашней беседе с Молотовым. Встреча оставила более благоприятное впечатление о позиции и намерениях Советского правительства: именно нарком предложил немедленно начать военные переговоры, подчеркнув их срочность и необходимость. Франция готова немедленно начать военные переговоры. Бонне подчеркивал, что следует, как это рекомендуют Сидс и Наджиар, принять предложение Молотова и что психологический выигрыш, который Франция и Англия могут от этого получить, в значительной степени зависит от того, насколько быстро их согласие будет передано в Москву. Французское правительство уже приняло необходимые меры, с тем, чтобы армейский генерал, член Высшего военного совета, которому будет поручена эта миссия, смог незамедлительно направиться в Москву. (Вероятно, в Париже уже приняли решение назначить главой военной миссии генерала Жозефа Думенка. И не такой уж это был «незначительный военный чин» – в Высший военный совет страны абы кого не назначают. – Л.П.). Министр просил посла убедиться в том, что английское правительство готово действовать таким же образом. Бонне указывал, что он очень заинтересован в том, чтобы Наджиар и Сидс были способны как можно скорее сообщить Молотову общее решение двух правительств