758.
Потрясающая покладистость германского руководства говорит о том, что Гитлер находится в жесточайшем цейтноте, у него остается меньше двух недель для того, чтобы, начав войну с Польшей не позднее 1 сентября, успеть завершить ее до осенней распутицы, дождей и туманов, до предельного для авиации сокращения светового дня. Но, имея перед собой Советский Союз в качестве вероятного противника, он не мог решиться начать войну против Польши, и уж тем более, Гитлер не собирался осенью 1939 года воевать с Советским Союзом: для этого у него не было ни планов, ни времени, ни сил.
А что же Советское правительство? А Советское правительство поставило заключение нового договора о ненападении (или освежение прежнего договора о ненападении и нейтралитете) и протокола к нему в прямую зависимость от подписания кредитного договора на явно невыгодных для Берлина условиях, в основном, по номенклатуре вывозимого из Германии оборудования, поскольку оно предназначалось, для производства вооружений. Пока слово «секретный» в отношении протокола прямо не произнесено, но контекст последнего разговора Молотова с Шуленбургом прямо указывает на то, что протокол к новому договору о ненападении придавать гласности не планировалось.
Обращает на себя внимание и другой немаловажный момент, изложенный в памятной записке Советского правительства. Если Берлин предложит выгодные экономические и политические условия, каковые условия вовсе не будут гарантировать отказ Германии от любой агрессии (это условие, как и заключение Германией со всеми своими соседями пактов о ненападении, в советских проектах и в переговорах с гитлеровскими дипломатами вообще не выдвигалось ни в каком виде), Советское правительство готово отказаться от строительства системы коллективного отпора агрессору, то есть, Германии. Именно об этом сказано в записке: Германия проводила по отношению к Советскому Союзу враждебную политику, что вынуждало Советское правительство принимать меры к подготовке отражения агрессии и работать над организацией фронта обороны ряда государств против такой агрессии. А теперь германское правительство хочет серьезно улучшить отношения с Россией, и она в ответ на это готова «перестроить свою политику в духе ее серьезного улучшения в отношении Германии. В отличие от английского правительства, которое в переговорах с берлинскими эмиссарами, даже если таковые и имели место (об этих переговорах разговор впереди), главным условием улучшения отношений с Германией, отказ от политики «окружения» Германии и гарантий третьим странам, выдвигало отказ Германии от любой агрессии.
17 августа Бонне пригласил к себе Сурица и рассказал, что поездка Верховного комиссара Лиги Наций в Данциге Карла Буркхардта759 ни с кем не была согласована. Вернувшись из Германии Буркхардт в Базеле отчитался о своей беседе с Гитлером. С содержанием этого отчета Бонне в «конфиденциальном» порядке и ознакомил Сурица.
По словам Бонне, беседа носила характер монолога и не ограничилась одним Данцигом, а касалась и общих международных проблем. Гитлер выступает за мир, он не утерял еще надежды, избежать войны, но принял и свои меры предосторожности. Он учел, в частности, возможность создания англо-франко-советского военного союза. Но он этой коалиции «не боится». Польша будет разбита в первую же неделю. Уверен он в превосходстве германской армии и над главными силами коалиции. С подозрительной откровенностью Гитлер, иллюстрируя этот «факт», привел данные о размерах военных сил на западной границе, и особенно о состоянии германских военно-воздушных сил, «уже показавших свое превосходство над советской авиацией в боях в Испании». Германия к тому же не одинока. Ее союз с Италией «крепок и нерушим». «Возможно», что в скором времени к этому союзу присоединится и Япония. Гитлер не хочет, однако, войны и считает, что и «Данциг не стоит войны». Если этот вопрос сейчас стал таким острым, то главным образом, благодаря провокационному, вызывающему и дерзкому поведению Польши, по адресу которой Гитлер разразился грубой бранью. В последней ноте польское правительство даже отрицает за Германией право интересоваться Данцигом. Если бы данцигский вопрос не был искусственно раздут, ни у кого не возникло бы и сомнения в «единственно справедливом» его разрешении в присоединении этого «немецкого города к Германии». Вне этого у Германии нет никаких претензий и требований, если не считать более справедливого распределения мирового сырья, особенно «недостающих Германии леса и пшеницы». Никаких проектов, планов, предложений от Гитлера Буркхардт не привез.
Комментируя монолог Гитлера, Бонне сказал, что он, конечно, полон противоречий, но не так уж бессодержателен. С одной стороны, этот монолог свидетельствует об известной арбитражности. С другой стороны, он является, возможно, и маневром перед войной, и нужен Гитлеру не столько для внешнего мира, сколько для общественного мнения в Германии. Видите, мол, я все сделал, чтобы предупредить войну, вызвал даже Верховного комиссара Лиги Наций, и не моя вина, если из-за упорства поляков приходится воевать. Такое предположение подкрепляется последними данными из Берлина. Партия войны, возглавляемая Риббентропом, явно взяла верх. Военные приготовления ведутся в лихорадочном темпе. Все это лишний раз диктует, чтобы военные переговоры в Москве скорее закончились760.
18 августа американский посол во Франции Уильям Буллит сообщал государственному секретарю США Корделлу Хэллу, что, по словам Даладье, когда Бонне сообщил ему реакцию польского посла в Париже Лукасевича на предложение Советского правительства об оказании помощи Польше в случае нападения на нее Германии, он был удивлен и рассержен резкостью отрицательной реакции Лукасевича. До того как Бонне говорил с послом, Буллит посоветовал Бонне не обсуждать этот вопрос с ним, а сделать так, чтобы французский военный атташе в Варшаве генерал Мюсс обсудил его с маршалом Рыдз-Смиглы. Он считает величайшей глупостью со стороны поляков отвергать предложение Советского Союза о действенной военной помощи. Он понимает нежелание польского правительства, чтобы Красная Армия вступила на территорию Польши, но как только в Польшу вторгнутся германские войска, Польша, конечно, будет рада получить помощь от всякого, кто сможет ее предоставить. Даладье сказал, что он будет рад послать две французские дивизии в Польшу и уверен, что может также получить английскую дивизию для Польши так, чтобы поддержка не была бы исключительно со стороны Советского Союза, а была и международной. Более того, он может получить от Правительства СССР абсолютные гарантии об эвакуации впоследствии Красной Армии с польской территории, а Франция и Великобритания дадут абсолютные гарантии этих гарантий.
Ворошилов на военных переговорах сказал, что Советский Союз готов выступить против Германии, но что единственные практические линии прохода Красной Армии лежат через Вильно против Восточной Пруссии и через Львов (Лемберг) на юг. Советское командование не пошлет самолеты и танки без сопровождения других войск на помощь Польше. Даладье, считает позицию Советского Союза благоразумной. Армия без самолетов слепа, а без танков относительно безоружна. Даладье сказал, что, если польское правительство отвергнет это предложение Советского правительства о помощи, он не пошлет ни одного француза защищать Польшу761.
19 августа Бек вызвал Ноэля, и заявил, что все обстоятельно рассмотрев и обсудив с Рыдз-Смиглы и не недооценивая силу целого ряда аргументов французского правительства, он просил Ноэля передать Бонне негативный ответ Польши: «Для Польши это принципиальный вопрос: у Польши нет военного договора с Советским Союзом, и Польша не хочет его иметь. Польша не допустит в какой-либо форме использование части своей территории иностранными войсками. В этом, в конечном счете, нет ничего нового; доктрина Польши всегда была такой, и польское правительство часто ее излагало». На этих первых же фразах Ноэль прервал министра: «Может быть, лучше, чтобы вы мне не отвечали. Допустим, что вопрос не был поставлен перед вами». После некоторых колебаний и размышлений Бек ответил: «Я отвечаю вашему правительству «между нами», но я хочу, как можно меньше стеснять вашу делегацию. Я оставляю за вами возможность либо сообщить Советскому правительству о нашем ответе, либо сказать ему, что вы, в конечном счете, решили, что не можете ставить этот вопрос»762.
В тот же день утром в ходе продолжавшейся несколько часов беседы генерал Мюсс и британский военный атташе подполковник Суорд пытались опровергнуть возражения начальника польского генерального штаба генерала Вацлава Стахевича, и найти с ним компромиссное решение. Они изложили «стратегические соображения», раскрывавшие значение для Польши помощи Советского Союза. Демарш, однако, обесценивался тем, что вместо твердой постановки вопроса о необходимости предоставления права прохода советским войскам через территорию Польши, польскому правительству предлагалось дать молчаливое согласие на формулу, ни к чему в действительности не обязывавшую. Практически имелось в виду секретное соглашение между генеральными штабами, «не вовлекающее правительства соответствующих государств». Такая договоренность, разъяснял Суорд, «дала бы возможность делегациям, ведущим переговоры в Москве, свободно обсуждать различные связанные с этим военные факторы и выработать конкретный план, который польское правительство не обязано было бы учитывать до его представления в окончательной форме. Дополнительный аргумент в пользу этого предложения Суорд видел в том, что подобный план имел бы «предварительный характер» и был бы «сравнительно малозначащим», поскольку «окончательная договоренность по главным политическим вопросам еще не была достигнута»