Фюрер заявил, что польско-германская проблема должна быть решена и это будет сделано. Однако он готов и намерен после решения этой проблемы вновь обратиться к Англии с всеобъемлющим предложением. Он весьма энергичный человек, и в этом случае он сможет быть великим в своих действиях. Он признает Британскую империю и готов лично дать обещание в отношении ее дальнейшего существования и предоставить мощь германского рейха в ее распоряжение при условии, что:
1) Его ограниченные колониальные требования, о которых можно было бы договориться мирным путем, будут удовлетворены, и в этом случае он готов установить самый продолжительный предельный срок.
2) Его обязательства по отношению к Италии не будут затронуты; другими словами, он не требует, чтобы Англия отказалась от своих обязательств по отношению к Франции, и в том, что касается его, он также не может отказаться от своих обязательств по отношению к Италии.
3) Он также желает подчеркнуть окончательное решение Германии никогда вновь не вступать в конфликт с Россией. Фюрер готов заключить соглашения с Англией, в которых, как фюрер уже подчеркнул, Германия не только гарантируют существование Британской империи при любых условиях, но также, если в этом возникнет необходимость, гарантирует предоставление Британской империи помощи независимо от того, где эта помощь будет необходима. Фюрер готов согласиться на разумное ограничение вооружений, которое будет соответствовать новой политической ситуации и допустимо с экономической точки зрения.
В конце беседы фюрер вновь дал свои заверения в том, что он не заинтересован в проблемах Запада и что вопрос об изменении границ на Западе его не интересует. Западные укрепления, возведение которых стоило миллиарды, являются окончательной границей рейха.
Если Англия учтет эти соображения, это будет благом как для Германии, так и для Британской империи. Если она отклонит эти соображения – будет война. Ни при каких условиях Великобритания не сможет выйти из нее сильнее – последняя война доказала это. Фюрер повторил, что он человек великих решений, которыми он сам себя связал, и что это было его последнее предложение. Как только будет решен германо-польский вопрос, он обратится к Англии с предложением887.
Гитлер проговорился, признав, что без советского нейтралитета он бы войну с Польшей не начал, а стремился бы и дальше решать данцигскую проблему мирным путем. Таким образом, Вторая мировая война была бы отложена на неопределенный период, нашей стране ровным счетом ничего не угрожало, и Сталин мог не спешить с заключением пакта с Германией.
25 августа германские газеты писали о нарастающей опасности германо-польского военного конфликта. Газеты сообщали о том, что к данцигской границе непрерывно идут поезда с пехотными и кавалерийскими частями. Сообщается также, что в Гдыне мобилизовано все способное носить оружие мужское население. Весь частный моторизованный транспорт в Гдыне конфискован воинскими частями. Германские власти предприняли в Берлине предохранительные мероприятия на случай военного столкновения. На окраинах, в центре города, на промышленных предприятиях и на правительственных зданиях установлены зенитные орудия888.
На 4 часа 30 минут 26 августа Гитлер назначил вторжение в Польшу. Однако подписание англо-польской декларации заставило его на некоторое время продлить мирную жизнь в Европе. Геринг и Риббентроп в своих показаниях на Нюрнбергском процессе признали, что именно этот договор заставил Гитлера отменить или скорее отсрочить нападение. Возможно, он надеялся, что еще имелись некоторые шансы на повторение судетского сценария, однако его надежды длились недолго889.
25 августа был опубликован подписанный накануне М.И. Калининым Указ Президиума Верховного Совета СССР о созыве 28 августа в Москве внеочередной Четвертой сессии Верховного Совета СССР890. Вероятнее всего, «приглашения» депутатам прибыть в столицу были разосланы много ранее, иначе они бы не успели за трое суток преодолеть тысячи километров: в то время воздушного сообщения не было даже со многими крупными городами, а на оленях, верблюдах и собачьих упряжках народные избранники в Москву и к Новому году бы не успели.
26 августа Майский писал в Москву, что в Англии продолжаются ускоренные и даже, для оказания нужного психологического эффекта на население, демонстративно шумные военные приготовления. Однако со вчерашнего дня стали определенно ощущаться мюнхенские настроения. Правительство, Рузвельт, папа римский, бельгийский король и другие лихорадочно пытаются нащупать какую-либо почву для «компромисса» в польском вопросе. Гендерсон прилетел сегодня в Лондон на самолете и передал правительству какое-то сообщение от Гитлера, содержание которого пока хранится в тайне. Только что закончилось заседание британского правительства, обсуждавшего сообщение, но ни к какому решению кабинет пока не пришел. Завтра утром состоится новое заседание правительства891.
В тот же день Майский записал в своем секретном дневнике, что шок, вызванный советско-германским пактом, проходит. Консерваторы ведут себя очень сдержанно, и Чемберлен перед заседанием парламента 24 августа просил Гринвуда быть осмотрительным и не слишком атаковать Советский Союз в связи с пактом. Действительно, Гринвуд и другие ответственные лейбористы, выступавшие на этом заседании, вели себя относительно прилично. Зато рядовые члены парламента не стесняясь «кроют» СССР. Однако гнусное выступление независимого депутата Макговерна не встретило в палате большого сочувствия. Впрочем, в последние два дня страсти остывают, и лейбористы мало-помалу приходят в сознание. На каждом шагу слышно: «Как это Советский Союз мог вступить в соглашение с нацистами»? До чего нелепы эти лейбористы! Они не понимают азбуки советской внешней политики. Либералы понимают это гораздо лучше, и занимают совсем неплохую позицию. Чемберлен сообщил Гринвуду, что якобы во время московских переговоров французы открыли свои военные секреты. Англичане были осторожнее и рассказали очень мало892.
26 августа Даладье направил Гитлеру личное письмо.
«Посол Франции в Берлине передал мне Ваше личное послание.
В тот момент, когда Вы говорите о самой тяжелой ответственности, которая может лечь на двух глав наших правительств за то, что будет пролита кровь двух великих народов, желающих только мира и труда, моим долгом перед Вами и перед нашими двумя народами является заявить, что судьба мира по-прежнему находится только в Ваших руках.
Вы не можете сомневаться ни в моих чувствах к Германии, ни в мирных чувствах Франции к Вашему народу. Ни один француз никогда не сделал больше меня, чтобы укрепить не только мир между нашими двумя народами, но и искреннее сотрудничество в их собственных интересах и в интересах Европы и мира.
Если только Вы не считаете, что у французского народа не столь высокое представление о национальной чести, как то, которое сам я признаю за немецким народом, Вы отнюдь не можете сомневаться в верности Франции лояльным обязательствам по отношению к другим государствам, таким, как Польша, которые, я уверен, также хотят жить в мире с Германией.
Эти две уверенности полностью согласуются между собой. Сегодня еще нет ничего, что могло бы помешать мирно разрешить международный кризис к чести и достоинству всех народов, если желание мира равно существует у всех сторон.
Констатируя добрую волю Франции, я отмечаю наличие ее у всех ее союзников. Я даю личную гарантию по поводу предрасположенности, которую всегда проявляла Польша в отношении обоюдного обращения к методам свободного примирения, какие только могут существовать у правительств двух суверенных государств. С высокой ответственностью я могу Вас заверить, что нет ни одной претензии, выдвигаемой Германией против Польши относительно Данцига, которая не могла бы быть рассмотрена такими методами в целях полюбовного и справедливого урегулирования. Я также могу засвидетельствовать своей честью, что ясная и лояльная солидарность Франции с Польшей и ее союзниками не содержит ничего, что каким-либо образом затрагивало мирные намерения моей страны. Эта солидарность никогда не мешала нам и тем более не помешает сегодня поддерживать Польшу в ее мирных намерениях.
В такой важный час я искренне считаю, что ни один честный человек не мог бы понять, что разрушительная война может начаться без того, чтобы не была предпринята последняя попытка мирного урегулирования между Германией и Польшей. Ваше стремление к миру может с полной уверенностью найти проявление в такой попытке без какого-либо ущерба для заботы о германской чести. Я, глава французского правительства, который, как и Вы, желает только доброго согласия между французским и немецким народами и, с другой стороны, связан с Польшей узами дружбы и данным словом, готов предпринять все усилия, которые может сделать честный человек, чтобы обеспечить успех этой попытке.
Как и я, Вы были участником последней войны. Как и мне, Вам известно, что в памяти людей навсегда останется отвращение к ужасам и бедствиям войны, каков бы ни был ее исход. Мое представление о Вашей выдающейся роли главы немецкого народа, ведущего его дорогами мира к полному осуществлению его миссии в общем деле цивилизации, заставляет меня просить у Вас ответа на это предложение. Если французская и немецкая кровь прольется вновь, как это было 25 лет назад, в еще более длительной и смертоносной войне, каждый из двух народов будет сражаться с уверенностью в победе, но самой вероятной будет победа разрушения и варварства»893