ы о соглашении, если вскоре предстоит новый опасный политический и военный кризис. Таким образом, получается порочный круг, так как, с одной стороны, нельзя успокоить общественное мнение сообщением о предстоящих переговорах, как раз потому, что такое сообщение нанесет вред переговорам, но, с другой стороны, правительство Германии отказывается сделать успокоительные заявления, пока нет ясной картины в отношении переговоров. Демократический строй в Англии мешает Чемберлену обратиться к общественности с умиротворяющим заявлением, ибо он будет вынужден тогда вместе со своим правительством уйти в отставку. Этот порочный круг мог быть разорван, если бы фюрер, которому нечего бояться никаких внутриполитических нападок, по своей инициативе выступил с таким умиротворяющим заявлением. Фюрер тем более может это сделать, что является не только великим политическим деятелем, но и преуспевающим государственным мужем, который в сознании своей силы и достигнутых успехов может сказать свое веское слово, не подвергая опасности свой престиж и не страшась внутренних потрясений.
На эту тираду Вильсона Дирксен ответил, что запланированные германским правительством большие военные маневры не идут ни в какое сравнение с военными мероприятиями, которые уже осуществляются другими государствами: Польша на протяжении четырёх месяцев мобилизовала 1 млн. человек, и крупные польские воинские формирования стоят на границе с Германией. Вильсон возразил, что миллион, это, пожалуй, многовато, но цифру 900 тысяч опровергать не стал. Английские вооруженные силы, как наземные и воздушные, так и морские, в той или другой степени мобилизованы. (Вряд ли посол умышленно упустил из виду, что за то время, что прошло с момента введения в Англии конскрипции, развернуть военную промышленность (рынок вооружений в те годы был развит слабо, оружия на экспорт в другие страны выпускалось мало, поэтому и военных заводов было не так уж и много), и подготовить по-настоящему боеспособную армию просто невозможно. В то же время, у Германии был повод заявить о гигантских военных приготовлениях Англии, которая всего за три месяца в несколько раз увеличила численность своих вооруженных сил. И это было бы истинной правдой, с той лишь оговоркой, что три месяца назад у Англии, по сути дела, не было сухопутной армии: при наличии 100 дивизий рост в 10 % означает 110 дивизий, при наличии одной дивизии рост вооруженных сил в три раза означает всего 3 дивизии. Для того, чтобы не то, что превзойти, а, хотя бы выйти на сопоставимый с Германией уровень сухопутной армии, Англии в мирное время потребовалось бы 10–15 лет, при том непременном условии, что Германия перестала бы наращивать свои вооружения. – Л.П.). Франция осуществила обширные мобилизационные мероприятия. Невозможно же требовать от Германии, чтобы она отменила свои мероприятия или отказалась от маневров.
Вильсон возразил, что он вовсе не хотел сказать, что германское командование должно отменять свои заранее запланированные военные мероприятия, но есть существенное различие в формах и способах проведения маневров. Их можно так организовать и провести, что другая сторона сочтет их за вызов и непосредственную угрозу, а можно проводить, как обычные маневры мирного времени.
Дирксен еще раз сказал, что Германия в вопросе о будто бы обманутом доверии придерживается совершенно другого мнения, чем Англия. Во всяком случае, несомненным фактом является то, что политика английского правительства в последние месяцы была направлена на организацию всемирной коалиции, направленной против Германии, и что она держит по сей день отдельных членов этой коалиции в состоянии финансовой и военной готовности выступить против Германии при возникновении определенных условий. Причем именно Англия взяла на себя право определять характер этой эвентуальности и момент, когда она наступит. Однако германское правительство должно достоверно знать, как английское правительство согласует эту политику с возможностью договоренности с Германией. Фюрер, конечно, ни в коем случае не может сделать успокоительные или дружественные заявления, не зная, на какое отношение Англии к справедливым германским требованиям он может рассчитывать.
Вильсон еще раз повторил, что «политика окружения» утратит свою актуальность в результате заключения Германией с другими государствами договора о ненападении. Что же касается вопроса, насколько фюрер должен быть уверенным относительно уступок, которые должны быть сделаны английским правительством раньше, чем он мог бы отбросить прежние разногласия и предложить Англии вести дела на основе мира и добрососедства, то и здесь имеется трудность, состоящая в том, что требуется предварительно прийти к конкретным результатам. Правительство Германии, во всяком случае, должно быть достаточно уверено в том, что оно полностью осведомлено о программе переговоров, поскольку правительство Англии не скрывает своей готовности обсудить все предложенные германским правительством пункты соглашения. В какой мере окажется возможным договориться, пока еще, конечно, сказать нельзя.
Далее Вильсон коснулся формы, в которой должны быть продолжены переговоры, начатые с Вольтатом, если Германия хочет их продолжить, в противном случае, не останется ничего иного, кроме как быстро двигаться навстречу катастрофе. Поэтому он чрезвычайно заинтересован в том, чтобы узнать, как была принята в Берлине его беседа с Вольтатом.
Дирксен ответил, что не может сказать пока ничего определенного об этом. Он и сам не представляет себе ясно, как с чисто технической точки зрения возможно продолжение этих переговоров. В частности, о новой поездке Вольтата в Лондон из-за неосмотрительности Хадсона не может быть и речи. (Почему бы тогда не предположить, что Хадсон намеренно допустил утечку информации о переговорах с Вольтатом, чтобы таким нехитрым способом их сорвать, исключив тем самым самою возможность договориться с Гитлером, и снова не запятнать Англию такой договоренностью? – Л.П.). Вильсон сказал, что нужно еще раз попытаться договориться. Можно организовать встречу на нейтральной территории, например в Швейцарии или в другом подходящем для этого месте.
Из беседы, изложенной выше в общих чертах, постепенно стали вырисовываться несколько определенных вопросов, которые Вильсон обобщил следующим образом:
1. Какие инструкции дал фюрер относительно дальнейшего обсуждения представленного Вольтатом доклада о его переговорах с Вильсоном и что думает германское правительство касательно ближайших шагов, которые в свете этого следует теперь предпринять?
2. Хочет ли и сможет ли фюрер повлиять на события ближайших недель так, чтобы они не привели к обострению положения? (Завуалированное предложение Гитлеру не торопиться с решением польской проблемы. Оттяжка же в решении этого вопроса вела, в свою очередь, к оттяжке нападения на Советский Союз, о котором твердят уж столько лет отечественные историки – ведь напасть на СССР не через Польшу, а через Литву и Латвию означало очень сильно сократить ширину полосы вторжения, заранее обрекая войну с Советским Союзом на неудачу. – Л.П.).
3. Исходя из предположения, что программа и отдельные подлежащие обсуждению ее пункты уже разработаны, как фюрер мог бы объявить о своем решении взять на себя инициативу для создания атмосферы, дававшей шансы на успех для обсуждения программы переговоров?
Дирксен спросил, каким будет предварительный вклад со стороны Англии для оправдания подобного предварительного вклада со стороны Германии. Вильсон ответил, что Англия уже проявила свою добрую волю и инициативу тем хотя бы, что обсудила вышеупомянутые вопросы с Вольтатом, уведомив тем самым Берлин о своей готовности к переговорам.
В результате беседы Дирксен пришел к выводу, что программу переговоров Вильсон рассматривает как официальный зондаж со стороны английского правительства, на который ожидается ответ правительства Германии. Дирксен увидел тяжкую озабоченность правительства Англии в связи с положением, до которого оно довело страну своими маневрами. С одной стороны – общественное мнение, взбудораженное правительственной политикой и антигерманским воздействием на него. С другой стороны – стремление путем соглашения с Германией предотвратить войну, которую иначе считают неизбежной. Беспокойство о том, что политика окружения Германии может пострадать, стоит на втором плане. Здесь преобладало впечатление, что возникшие за последние месяцы связи с другими государствами являются лишь резервным средством для подлинного примирения с Германией и что эти связи отпадут, как только будет действительно достигнута единственно важная и достойная усилий цель – соглашение с Германией. Точно так же привлечение Франции и Италии имело в беседе только подчиненное значение: Вильсон сказал, что соглашение должно быть заключено между Германией и Англией, а при обоюдном желании можно было бы, привлечь к нему Италию и Францию976.
Таким образом, на этих переговорах, если их можно считать таковыми в общепринятом смысле и значении, Вильсон вновь подтвердил позицию английского правительства. Позиция эта уже неоднократно излагалась Чемберленом и Галифаксом: лишь после того, как Германия заключит со всеми своими соседями мирные договоры, исключающие агрессию как средство ведения международной политики, и, следовательно, делающие невозможным нападение соседей Германии, а также на Россию и Турцию, английское правительство согласится вести с Берлином переговоры по улучшению двухсторонних отношений и по экономическим вопросам. Однако, поскольку никаких документов о том, что переговоры имели продолжение, или хотя бы о том, что была намечена еще одна встреча Вильсона с германским послом, а также учитывая то, как твердо и однозначно Дирксен отверг возможность нового визита Вольтата в Лондон, можно вполне уверенно утверждать, что стороны ни о чем не договорились, что Гитлера предложения Уайтхолла не заинтересовали.
В августе Далерус организовал новую встречу Геринга с английскими бизнесменами. Но это не была «личная дипломатия» Далеруса – Галифаксу Дельруса рекомендовал президент англо-шведского общества Г. Вернер. Когда Далерус изложил Галифаксу идею встречи Геринга с представителями деловых кругов Англии, глава форин офиса в первую очередь настаивал на ее секретности и поставил условие, чтобы «он (Галифакс) ничего официально об этом не знал», а вся корреспонденция о переговорах, «результаты которых он хотел бы узнать», посылалась бы ему не прямо, а только через Вернера.