ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Анализ всех приведенных, а также не вошедших в данное исследование документов, позволяет сделать вполне определенные выводы.
Во-первых, в 1939 году Советскому Союзу война в Европе не угрожала ни со стороны отдельно взятой державы, ни со стороны блока государств. Тем белее нельзя утверждать, что против нашей страны злоумышляли Англия и Франция, а так же то, что эти две страны пытались создать коалицию с участием Германии и других стран с тем, чтобы уничтожить Советский Союз. Гитлер в 1939 году не имел намерений воевать с Советским Союзом, поскольку Германия, вопреки бытующему вот уже почти восемьдесят лет мнению, не купалась в деньгах, которые ей едва ли не вагонами везли со всего света. У Германии не только денег не было – не было никаких источников, откуда можно было бы эти деньги получить. Германия ни по военным, ни по экономическим, ни по политическим компонентам не была готова к большой войне, тем более, к войне с Советским Союзом, каковая война вполне возможно, могла бы превратиться в войну не только со всей Европой, но и со всем миром, что в действительности и произошло после нападения Германии на Польшу.
Во-вторых, в 1939 году соотношение состояния экономики и военных сил Германии и СССР было куда более выгодным для Советского Союза, чем такое же соотношение в 1941 году. Заключив с Германией мирный договор, Сталин позволил Гитлеру совершить невозможное – перепрыгнуть пропасть в два прыжка. Хотя никаких достоверных данных о том, что Германия в 1939 году намеревалась напасть на Россию нет, даже если допустить, что сразу после разгрома Польши Гитлер собирался продолжить войну, перед нападением на Советский Союз ему все равно потребовалась бы время. Германскому руководству и военному командованию необходимо было:
– обеспечить пополнение личного состава вооруженных сил, причем, таким образом, чтобы не оставить без рабочей силы заводы и транспорт, а с трудовыми ресурсами Германия, еще не начав воевать с Польшей, испытывала серьезные трудности;
– заменить уничтоженные в боях самолеты, пушки и танки на новые;
– отремонтировать ту технику, которая осталось, в частности, заменить моторы практически у всех танков, поскольку они либо уже полностью выработали свой моторесурс, либо его оставалось на сотню километров пути;
– придумать, как будут запускать танковые и авиационные моторы, когда температура окружающей среды будет ниже 25–30º С, и как самолеты будут взлетать с раскисших и занесенных снегом аэродромов;
– пошить для солдат и офицеров зимнее обмундирование и обувь;
– разработать и наладить производство в необходимых количествах зимней ружейной и пушечной смазки;
– пополнить запасы стратегического сырья и боеприпасов – их и перед войной с Польшей было не в избытке, а уж после – и подавно.
Наконец, нужно было силы перегруппировать. Однако нет никаких данных, позволяющих утверждать, что немцы эти вопросы хотя бы ставили.
Во время этой передышки СССР мог, либо, после того, как Красная Армия была бы доведена до численности военного времени и развернута, нанести упреждающий удар, к отражению которого Германия была бы совершенно не готова (и не надо говорить о врожденном миролюбии русских – не та была ситуация: превентивный удар по фашистскому государству был бы оправдан и с восторгом воспринят во всем мире), либо достойно встретить врага на заранее подготовленных рубежах, ведь о какой-то внезапности речи бы не шло. Вот тогда действительно сбылась бы мечта Сталина: и момент для удара выбрал бы он, а не Гитлер, и мировая революция стала бы значительно ближе.
В-третьих, нет ни одного открытого или опубликованного документа, который свидетельствовал бы о том, что Гитлер ставил перед правительством Польши вопрос о пропуске германских войск через польскую территорию к советским границам. А вот документов о том, что Советское правительство, пусть и не напрямую, ставило вопрос о пропуске советских войск к границам Германии, достаточно. Таким образом, нет никаких оснований для того, чтобы утверждать, что Германия в 1939 году намеревалась напасть на Россию самостоятельно либо в союзе с Польшей.
В-четвертых, внешнеполитическое положение Советского Союза в 1939 году было более благоприятным, чем в 1941 году, поскольку перед началом Второй мировой войны у нашей страны было достаточно много потенциальных союзников, с которыми можно было вступить в коалицию, чего, собственно, и опасался Гитлер, не желавший воевать одновременно со всем миром на нескольких фронтах. К началу же Великой Отечественной войны Сталин всех своих союзников или, по крайней мере, нейтральных наблюдателей превратил во врагов, которые либо прямо участвовали в войне в союзе с Германией (Румыния, Венгрия, Финляндия и Словакия), либо, скрипя зубами, едва удерживались от того, чтобы не вступить в войну на ее стороне (Турция). Заключение договора о ненападении между Советским Союзом и Германией, при наличии действующего договора о нейтралитете и ненападении, подписанного в 1926 году и продленного сначала в 1931 году, а потом уже Гитлером в 1936-м, можно рассматривать как сигнал, который Сталин дал Гитлеру к началу Второй мировой войны.
Может, если уж войны и в самом деле было не избежать, Сталину следовало начать ее в куда более выгодных для себя условиях, совместно с союзниками, которые атаковали бы Германию с запада, создав второй, а, возможно, и первый фронт. Гитлер бы в этом случае оставался практически в полной изоляции, поскольку Италия в военном отношении была очень слаба, и практически в первый день войны заявила о том, что в военных действиях участвовать не будет. Даже летом 1940 года Муссолини объявил войну Англии и Франции только 10 июня, то есть тогда, когда Германия уже выиграла войну, и до падения Парижа оставалось четыре дня. (Очевидно, поэтому Гитлер не пригласил дуче в Компьен на подписание перемирия с Францией). Так называемые «страны – сателлиты» – Венгрия, Румыния, Болгария в 1939 году еще не были столь сильно привязаны к Германии, как в 1941 году, а о присоединении Финляндии к «оси» перед началом Второй мировой войны даже речи не было: в 1940 году Финляндия твердо отказалась подписать «пакт трех держав», после начала войны заявила о своем нейтралитете, и войну Советскому Союзу объявила только после того, как 25 июня советские самолеты нанесли удар по финским городам и аэродромам.
На Дальнем Востоке Япония, конечно, при очень большом желании и при удачном стечении обстоятельств, могла создать второй фронт против Советского Союза. Но ведь и для Японии это был бы второй фронт – японцы почти десять лет воевали с феодальным, раздробленным, раздираемым внутренними противоречиями, отсталым и в экономическом, и в военном отношении Китаем, но не особо в этом преуспели. В довершение ко всему, японские вооруженные силы на реке Халхин-Гол на голову были разгромлены Жуковым, и Япония вряд ли пошла бы на новую военную конфронтацию. Даже через год после начала Второй мировой войны начальник морского штаба Японии принц Хироясу Фусима советовал императору не спешить с вступлением в войну, поскольку Япония к этому не готова. 10 августа 1940 года под общий хохот присутствовавших, он произнес саркастическую фразу, ставшую теперь хрестоматийной: «Мы получили начальное образование на Хасане, среднее – на Халхин-Голе, как люди азиатские с получением высшего можем подождать, пусть его получает Гитлер». Одним словом, ни желания не было, ни возможности, да и обстоятельства были не в пользу Японии.
В-пятых, в ходе начавшихся в марте 1939 года англо-франко-советских переговоров о создании системы коллективного безопасности, Англия и Франция со своей стороны делали все возможное для того, чтобы преодолеть недоверие между этими демократическими странами, с одной стороны, и тоталитарным Советским Союзом – с другой.
Здесь необходимо иметь в виду, что Англия и Франция стояли перед весьма непростым и совсем вовсе неоднозначным выбором между двумя режимами, которые своей главной целью открыто провозгласили достижение мирового господства, только в Советском Союзе это называлось мировой революцией, но сути дела не меняло. Разница между этими двумя людоедскими режимами состояла лишь в том, что в России людей на «чистых» и «нечистых», на «своих» и «чужих» делили по социальному признаку, а в Германии – по расовому. В Германии осуществлялся геноцид, в Советском Союзе – социоцид, и там и там был подневольный труд, и там и там власть безраздельно принадлежала одной партии и ее вооруженному отряду – тайной полиции, и там и там были концентрационные лагеря
Причина же такого деления была одна – собственность: в СССР крестьяне были единственной большой группой населения, у которой можно было забрать движимое и недвижимое имущество, средства производства и результаты труда, не дав ничего взамен и не вызвав при этом социального взрыва. Если же случались время от времени маленькие локальные конфликты, то их жестоко подавляли, не гнушаясь использовать войска и удушающие газы. В Германии такой группой людей были евреи, обладавшие большим промышленным и финансовым капиталом, и их уничтожали не только руками государства, но и руками народа. Славянские же страны рассматривались на перспективу как территории с большими запасами природных ресурсов им дешевой рабочей силы.
Выбор у Англии и Франции, таким образом, был невелик: выбирать приходилось между плохим и очень плохим. Наличие такой альтернативы не гарантировало никакого выигрыша, а лишь сулило призрачные надежды на минимизацию ущерба. Тем не менее, правительства Англии и Франции, отчетливо понимая ту опасность, какую таит в себе новая европейская война, пошли на переговоры именно с Советским Союзом. Найти достоверных данных о том, что в 1939 году Франция и Англия вели сколько-нибудь серьезные системные и регулярные переговоры с Германией мне не удалось. Ведь нельзя же всерьез считать таковыми эпизодические встречи отдельных чиновников вроде Вольтата, Вильсона и Хадсона, или Бакстона и Кордта, на которых англичане занимали весьма жесткую позицию, требуя от Германии заключения пакта о ненападении со всеми странами в Европе, а Германия не проявляла никакой заинтересованности в улучшении отношений с демократическими странами. «Переговоры» между Герингом и английскими бизнесменами, или между Розенбергом и шарлатаном и авантюристом до Роппом даже на анекдот не тянут, потому что не смешно.