Независимо от обязательств, вытекающих из настоящего Договора, напоминается вместе с тем, что, согласно советско-французскому пакту о ненападении от 29 ноября 1932 года и притом без ущерба для универсальности обязательств этого пакта, в случае, если бы одна из Сторон подверглась нападению со стороны одной или нескольких третьих европейских держав, не предусмотренных в вышеназванном тройственном соглашении, другая Договаривающаяся Сторона должна будет воздерживаться в течение конфликта от прямой или косвенной помощи или поддержки нападающему или нападающим, причем каждая из Сторон заявляет, что она не связана никаким соглашением о помощи, которое находилось бы в противоречии с этим обязательством»372.
О том, что договор подписан, советские газеты сообщили 4 мая 1935 года, однако публиковать его текст не стали, даже к приезду в Москву Лаваля 13 мая, хотя Договор о взаимопомощи с Чехословакией, подписанный 16 мая того же года в Праге, был опубликован 18 мая, причем, вместе с Протоколом подписания, в котором говорилось, что Советский Союз оказывает помощь Чехословакии только тогда, когда такую же помощь окажет Франция.
Стоит обратить внимание на то обстоятельство, что ратификация договора сильно затянулась: и в Москве, и в Париже почему-то хотели, чтобы партнер по договору ратифицировал договор первым. В конце концов, первыми сдались французы: палата депутатов ратифицировала договор 27 февраля 1936 года373, однако требовалась еще и подпись президента страны. Эта волынка продолжалась до тех пор, пока хилые во всех отношениях германские войска 7 марта 1936 года не вошли в Рурскую область, находившуюся в то время под протекторатом Франции. Буквально на следующий день ЦИК СССР договор ратифицировал. Президент Франции Альбер Лебрен сделал это 26 марта374, а уже на другой день в Париже состоялся обмен ратификационными грамотами375.
На практике договор никогда не применялся, да и не мог применяться, ведь у СССР и Франции не только не было общей границы, но и не было ни одного соседа, который бы имел общую границу и с СССР, и с Францией.
«Забывчивость» автора статьи, или же умысел, желание позлить своих потенциальных союзников, заставить их нервничать и суетиться, как, впрочем, все содержание и тон статьи, не остались незамеченными. Уже в день выхода статьи к Молотову, чтобы избежать возникновения каких бы то ни было недоразумений и кривотолков, примчался перепуганный Пайяр. Он спросил, будет ли после отставки Литвинова политика Советского Союза такой, какой она изложена в советских предложениях от 17 апреля. Молотов ответил, что отставка Литвинова на советской политике не скажется, ведь Пайяру хорошо известно, что во Франции и Англии куда чаще происходят смены министров, не вызывая особых осложнений.
На вопрос Пайяра, можно ли считать, что опубликованная сегодня в «Известиях» статья «К международному положению» выражает мнение Кремля, Молотов с большевистской прямотой ответил, что это только мнение газеты. (Ответ, по меньшей мере, не разумный. Официоз верховной власти страны, коим по факту являлись «Известия», в передовой статье по такому вопросу, как международное положение, выражал не собственную точку зрения газеты, тем более, что у советских газет своего мнения не было по определению, а то, что положено выражать официозу – точку зрения Кремля. Получив такой ответ, Пайяр понял все правильно, тем более что сталинские уши, торчащие из каждой фразы статьи, были даже невооруженным взглядом видны за версту. Последовавшая вслед за этим неуклюжая ссылка Молотова, на то, что «Известия» раньше были органом Центрального Исполнительного Комитета СССР, – высшего органа власти в Советском Союзе, – а теперь выступают как рупор местных органов власти, а потому газета считаться официозом не может, выглядит и вовсе несостоятельной. Любой, кто хотя бы раз держал в руках эту газету, знает, что «вопросы местного значения» поднимались там далеко не в первую очередь, тогда как вышеназванная статья была опубликована на первой полосе. Такой ответ Молотова лишь подтвердил опасения, высказанные французским дипломатом. – Л.П.).
Пайяр сказал, что по его впечатлению, в статье главный акцент сделан на вопросе о взаимности, на что Молотов ответил утвердительно. Пайяр спросил, почему в статье говорится, что СССР и Франция и Англия не связаны пактом о взаимопомощи, тогда как у Франции и Советского Союза есть действующий договор о взаимопомощи. Не означает ли эта фраза, что в Кремле рассматривают политику Англии и Франции как одну, общую, англо-французскую политику? Молотов ответил, что такое обобщение ошибочно. Англия есть Англия, Франция есть Франция. Что же касается фразы в «Известиях» то она формально не точна. У СССР нет договора о взаимной помощи с Англией, но есть такой договор с Францией. Более существенным является вопрос о том, эффективен ли советско-французский договор. Эффективность договора более важна, чем его формальное существование.
Молотов заявил французскому дипломату, что Москва считает, что английские контрпредложения согласованны с Францией. Пайяр ответил, что он немедленно запросит об этом свое правительство. Лично ему кажется, что здесь какое-то недоразумение, и он выяснит истинное положение вещей. Вместе с тем Пайяр удивился, что в коммюнике не упомянуто о контрпредложениях Франции от 25 апреля, которые значительно шире и идут дальше английских. Впрочем, добавил Пайяр, Англия об этих контрпредложениях знает, но это вовсе не означает, что Англия с ними согласна. Пайяр отметил, что Сидс, рассказывая о своей беседе с Молотовым, сказал, что упомянул о колебаниях Польши по вопросу о согласии на альянс с Советским Союзом. На это Молотов, будто бы возразил, что мнение Польши за последнее время изменилось. Отвечая Пайяру, Молотов сказал, что в связи с заявлением Сидса, сделанным им 8 мая при вручении английских контрпредложений, будто бы Польша отрицательно относится к советским предложениям, было сказано Сидсу, что у Советского правительства имеются другие сведения по этому вопросу376.
11 мая, выступая с правительственным сообщением на заседании французского парламента Даладье заявил, что французское правительство, французский народ, стоят за мир, но за мир достойный. Они стоят за сотрудничество народов, они против того, чтобы под покровом слов о мире совершались захваты и насилия. Даладье говорил о гарантиях, данных французским правительством Румынии и Греции, о действенности союзного договора вежду Францией и Польшей, о солидарности Англии и Франции, о переговорах между Францией и Турцией в интересах поддержания мира в восточном бассейне Средиземного моря. Касаясь отношений с СССР, Даладье заявил, что правительство считает весьма желательным участие Советского Союза в общем деле взаимной помощи. Даладье уже успел прочитать статью в «Известиях», и, чтобы ни у кого иллюзий не возникло, подчеркнул, что заключенный в 1935 году франко-советский пакт является одним из постоянных элементов деятельности французской дипломатии377.
По странному стечению обстоятельств 11 мая, в день публикации в «Известиях» судьбоносной статьи, на другом конце континента начался советско-японский военный конфликт на реке Халхин-Гол. «Известия» и «Правда» в те дни об этом событии ничего не писали: газетные площади были отданы рассказу о трагической гибели и похоронах летчиков Полины Осипенко и Анатолия Серова, разбившихся под Рязанью во время учебного полета. Газеты печатали Указы о награждении лучших учителей сельских школ и работников химической промышленности, о развитии Новосибирской области, о том, что японские самолеты трижды бомбили собственные позиции на китайском фронте. Войне в Китае в те годы пресса вообще уделяла много внимания. А вот о том, что японская военщина предприняла новые провокации против дружественной Монгольской Народной Республики, с которой СССР 12 марта 1936 года подписал Протокол о взаимопомощи378. В соответствии с этим Протоколом Советский Союз, по сути, принял на себя обязанности по военной защите МНР, и разместил на ее территории части Красной Армии.
14 мая Молотов принял посла Японии Сигенори Того, но в беседе были затронуты лишь вопросы рыболовства и концессий на Сахалине379. Первая официальная реакция Советского правительства на события на Халхин-Голе последовала только 19 мая: Молотов сделал Того невнятное и достаточно мягкое заявление, а тот столь же невразумительно ответил380.
Все это говорит о том, что Сталин пока не выработал четкой позиции, и не понимал, какую линию поведения избрать в этом конфликте. Год назад, примерно в то же время, когда разворачивался Судетский кризис, на Дальнем Востоке, на озере Хасан, которое не на всякой карте-то найдешь, начался пограничные столкновения все с той же Японией. Я сейчас не буду разбирать, кто был инициатором конфликта – японцы, или советские пограничники, то ли по прямому указанию из Москвы, то ли по недомыслию исполнителей, то ли из глупого рвения этих же исполнителей, перенесших на пару метров вглубь японской территории проволочные заграждения на сопках Безымянная и Заозерная. Но в СССР этот мелкий локальный инцидент, не стоивший, по большому счету, и ломаного гроша, раздули чуть ли не до вселенского пожара. Все газеты печатали гневные статьи под устрашающими заголовками. А на Халхин-Голе конфликт был куда более масштабным, с обеих сторон участвовало в нем значительно больше войск, чем на Хасане, и официальная реакция правительства сильно запаздывало, и газеты молчали, словно в рот воды набрали, хотя, казалось бы, вот он – повод, кричать о возможной войне на два фронта.