В связи с этим обсуждают информацию о том, что и Германия, и Италия перед подписанием «Стального пакта» попытались привлечь к союзу Японию. Правительство Японии якобы ответило, что оно не хочет быть втянутыми в европейскую войну и готово подписать пакт лишь при том условии, что Японии обеспечат поддержку в случае военного конфликта с Советским Союзом. Японцев вполне устраивает антикоминтерновский пакт, и пока они не намерены придавать ему более широкого толкования как направленного против демократических государств. Говорят, что японцы намекали при этом, что не желают, чтобы их идеологию отождествляли с фашистской. В то же время никто не сомневается в том, что разговоры на этом не прервались и будут в дальнейшем продолжены.
По поводу польско-германского конфликта, Астахов отмечал, что поляки не торопятся разделять предположений об отсрочке германской акции против Польши на август и считаются с вероятностью более раннего развития конфликта. Польское правительство даже было бы не против того, чтобы конфликт, уж если его не удастся избежать, начался скорее. Об этом прямо заявил Астахову советник польского посольства. По мнению Астахова, правительство Польши очень пугают маневры английского правительства по достижению компромисса, каковые маневры в сочетании с экономической напряженностью, испытываемой Польшей, вынужденной держать длительное время под ружьем большую мобилизационную армию, смогут создать предпосылки для разрешения вопроса по мюнхенскому типу. (Поляки не были трусами, как их рисует советская пропаганда: они были готовы отстаивать независимость своей родины с оружием в руках. Они боялись именно того, что Англия, Германия и Советский Союз договорятся за их спиной, и им придется разделить участь Чехословакии. При этом в Польше понимали, что без Советского Союза такие договоренности невозможны. При наличии же общей советско-польской границы, Сталин вряд ли удержится от того, чтобы не вмешаться, используя свою военную силу. А такое вмешательство неизбежно влекло за собой вооруженное столкновение между Германией и Советским Союзом на польской территории со всеми сопряженными с эти последствиями, ведь и Сталин, и Гитлер мало заботились бы о том, чтобы нанести Польше поменьше ущерба, а в результате все равно была бы оккупация. И уж точно для поляков не было бы никакой разницы, германская это была бы оккупация, или советская.
Кстати говоря, от границы с Германией до Варшавы было, в среднем, 250 километров. Варшава капитулировала 27 сентября, то есть, вермахт продвигался со среднесуточным темпом чуть больше 9 километров – очень медленно, если учесть соотношение сил, а так же то обстоятельство, что немцы одновременно наступали со стороны Восточной Пруссии, собственно Германии и протектората Богемия и Моравия. К тому же с 17 сентября Польша фактически воевала на два фронта. В июне 1941 года 250 километров от границы до Минска немцы прошли за 6 дней, 600 километров до Смоленска – за 25. Среднесуточный темп продвижения вермахта вычислите сами, и при этом, помимо количественного показателя, не забудьте учесть качественный – реки, текущие перпендикулярно движению германских войск, разницу в состоянии автомобильных и железных дорог в Западной Польше и в Советском Союзе: пропускная способность советских путей сообщения серьезно сдерживала наступательный порыв врага, ведь любая автодорога в России – это фортификационное сооружение. – Л.П.).
В области улучшения двухсторонних отношений между Германией и Советским Союзом немцы фабрикуют самые фантастические и нелепые небылицы, одна из которых – слух о поездке в Москву бывшего премьер-министра Чехословакии Яна Сыровы с проектом советско-германского военного союза. Не известно, делал ли какие-нибудь авансы Шуленбург в Москве, но в Берлине единственным заслуживающим внимания фактом остается изменение тона германской прессы, которая продолжает вести себя достаточно корректно. В карикатурах, которые иногда еще появляются в германских газетах, Советский Союз предстает уже не в виде уголовника семитского вида, но в образе медведя с красной звездой, причем главный упор делается на англичан как основных виновников «окружения» Германии. Появились заявления об уважении целостности территории Советского Союза, его права на суверенитет. Даже демарш Советского правительства по вопросу Аландских островов, ранее вызывавший в Берлине большое раздражение, сейчас подается преимущественно в плане показа английских интриг в районе Балтики. (20 октября 1921 года в Женеве представители Великобритании, Германии, Дании, Италии, Латвии, Польши, Финляндии, Франции, и Швеции и Эстонии подписали Конвенцию о статусе Аланского архипелага в Балтийском море. Финляндия получила суверенитет над этими островами, однако ей запрещалось строить на островах укрепления и размещать артиллерийское вооружение. Советская Россия Конвенцию не подписывала и никогда не признавала437. В январе 1939 года правительства Финляндии и Швеции после предварительного соглашения между собой, довели до сведения Советского правительства, хотя могли этого и не делать, что собираются поставить в Совете Лиги Наций вопрос об изменении статута Аландского архипелага, то есть просить разрешить им демилитаризацию островов и разрешить Финляндии совместно со Швецией возводить на них укрепления. Это решение скандинавы объясняли тем, что опасаются агрессии со стороны Германии. Кремль противился и всячески препятствовал демилитаризации Аландских островов, закрывающих вход в Ботнический залив Балтийского моря, под тем надуманным предлогом, что артиллерия на островах будет создавать трудности советскому судоходству в Балтике, в частности, перекроет вход в Финский залив438. Однако эти острова, хотя бы и вооруженные, судоходству у южного побережья Балтийского моря не мешают, потому что от них до южных берегов больше 100 миль. – Л.П).
Статьи в «Известиях» и в «Правде» об Аландских островах передаются в достаточно сносном для здешней обстановки виде. Эта тактика заигрывания прессы сама по себе немцев ни к чему не обязывает, поскольку переменить они ее могут в любой момент. Такая тактика не может служить доказательством серьезного изменения германской политики по отношению к Советскому Союзу, если она не будет подкреплена какими-то более конкретными действиями. Возрастающее влияние Риббентропа, которого сейчас называют главным гражданским советником Гитлера наряду с военными – Кейтелем и Браухичем, и заметное ослабление влияния Геринга, который по слухам, выступает против антипольского курса, – эти факты не являются симптомами эволюции германской политики в сторону улучшения отношений с Советским Союзом, хотя ухудшающаяся международная обстановка толкает германское руководство именно в эту сторону439.
27 мая Риббентроп предложил итальянскому послу в Берлине Бернардо Аттолико передать послу Италии в Москве Аугусто Россо, чтобы он посетил Потемкина, и рассказал ему, что германское правительство переоценивает значение хороших отношений с Советским Союзом440.
28 мая варшавский корреспондент газеты «Санди таймс» сообщал, что англо-польские военные переговоры протекают удовлетворительно, и будут продолжены в Лондоне, в связи с чем в ближайшее время туда прибудет польский военный министр или маршал Рыдз-Смиглы441.
30 мая Вайцзеккер пригласил Астахова, и почти час беседовал с ним. Он задал вопрос об открытии в Праге отделения советского торгового представительства. Благополучное для Советского Союза решение этого вопроса наталкивается на некоторые принципиальные соображения. Прежде чем соглашаться, в Берлине хотели бы знать, означает ли постановка вопроса об открытии отделения торгпредства, что Советский Союз намерен развивать экономические отношения в протекторате Богемия и Моравия. Об этом говорил и Риббентроп в беседе с Гитлером. Мерекалов, когда был в Берлине, также подчеркивал, что от решения этого вопроса зависит и дальнейшее развитие экономических отношений. (Мерекалов был вызван в Москву и больше в Берлин не возвращался, хотя и оставался на своем посту вплоть до 2 сентября 1939 года. Отъезд полпреда на родину не был обставлен как демарш Советского правительства, и о нем нигде не сообщалось. Вполне вероятно, что нового наркома иностранных дел просто не удовлетворял профессиональный уровень полпреда, который по образованию был химиком, до назначения в Берлин опыта дипломатической работы за границей не имел, да к тому же почти не владел языком страны пребывания, что совершенно недопустимо: любой дипломат – это еще и разведчик, а какой шпион из человека, который не понимает, о чем говорят окружающие его иностранцы? – Л.П.).
Германия учла это обстоятельство, разрешив вопрос о договорах с фирмой «Шкода» в пользу СССР. В Берлине хотят знать, намерен ли Кремль действительно расширять эти отношения. Астахов ответил, что в настоящее время у СССР, помимо «Шкоды», имеется много экономических вопросов для оправдания существования в Праге отделения торгпредства. Советское правительство не намерено впустую тратить деньги на содержание учреждения за границей, которое оставалось бы без дела. Дальнейшее развитие зависит от условий, выдвигаемых германскими и чешскими фирмами. Для ответа на вопрос о сроке, в течение которого Советскому Союзу понадобится отделение торгпредства в Праге, а также о дальнейших намерениях Кремля, Астахов обещал запросить Москву.
Вайцзеккер сказал, что вопрос об открытии пражского торгпредства важен не сам по себе, но как повод к дальнейшим переговорам. Это важно знать потому что возникла неясность по поводу поездки Шнурре в Москву. Молотов заявил Шуленбургу, что развитие экономических отношений невозможно без улучшения отношений политических. Это, несомненно, противоречит тому, что ранее утверждал Мерекалов: экономические отношения могут развиваться сами по себе, независимо от политики. Исходя из этой позиции Советского правительства Германия пошла на переговоры. Сейчас советская позиция изменилась, и получается, что Советской Союз вообще отрицательно относится и к развитию экономич