еских отношений, и к поездке Шнурре. Астахов ответил, что содержание беседы Шуленбурга с Молотовым известно ему лишь в общих чертах. Поэтому он не стал интерпретировать заявления наркома. (В то, что Астахова, по сути, исполняющего обязанности главы советской дипломатической миссии в Берлине, не проинформировали о содержании беседы Молотова с германским послом, поверить крайне сложно – секретность секретностью, но здравый смысл никто не отменял. Даже в СССР. – Л.П.). Астахов сказал, что у него нет оснований утверждать, что Молотов безоговорочно отрицательно относится и к приезду Шнурре, и к торговым переговорам. Он сказал, что тут же запросит Москву и уже после того даст точное разъяснение.
Астахов отметил, что и Мерекалов часто в разговоре с Вайцзеккером употреблял выражение «экономика есть конденсированная политика» (Так в тексте, хотя сентенция, принадлежащая В.И. Ленину, звучит с точностью до наоборот: политика есть концентрированное выражение экономики. – Л.П.), тем самым, устанавливая связь политики и экономики. Сам Астахов 27 января лично спрашивал у Шуленбурга, не считает ли он, что начинающиеся переговоры связаны с улучшением политических отношений между Советским Союзом и Германией, на что посол ответил, что он считает улучшение политических отношений возможным в результате этих переговоров. Наконец, само германское правительство установило связь между экономическими переговорами и международной политической ситуацией, когда заявило об отказе от первоначального намерения послать Шнурре в Москву, причем этот отказ был вызван целиком политическими мотивами. Астахов подчеркнул, что Советское правительство не придавало предполагавшейся первой поездке Шнуре политического значения, однако отказ германского правительства от нее был, несомненно, политическим актом, и это могло произвести соответствующее впечатление.
Вайцзеккер, похоже, был настолько удивлен таким ответом, что не сумел скрыть своей неготовности к этому доводу и лишь повторил ссылки на заявления Мерекалова. Затем он сказал, что для полного выяснения точки зрения Советского правительства желательно, чтобы Астахов запросил точную интерпретацию заявления Молотова Шуленбургу, и сообщил ее правительству Германии. Астахов обещал это сделать, повторив, что все сказанное им носит лишь условный и предположительный характер.
Уточнив, что с этого момента беседа переходит в неофициальное русло, Вайцзеккер развил свои личные соображения о советско-германских отношениях, которые до последнего времени не были ни тесными, ни навязчивыми. Однако сейчас наметились положительные тенденции. Пресса изменила тон в отношении Советского Союза. Пакт с Польшей Германия аннулировала, поскольку именно Польша этот пакт нарушила, и еще пробовала создать впечатление, будто Германия имеет какие-то виды на Украину. Германия исчерпывающе ответила на это, Карпатскую Украину ликвидировав. Фюрер в последней речи не допустил никаких высказываний против Советского Союза. Все эти моменты создают хорошую возможность для дальнейшей нормализации отношений, и выбор зависит от Советского правительства. Вайцзеккер использовал образное сравнение, сделанное Гитлером: «В нашей лавке много товаров, но нет одного – симпатий к коммунизму. Но и от Вас мы не ждем никаких симпатий к национал-социализму. Таким образом, по этой линии мы имеем полную взаимность». Помимо этого товара имеется много других, не менее ценных – укрепление торговых связей, дальнейшая нормализация двухсторонних отношений и т. д. Вайцзеккер вновь настойчиво повторил, что именно от выбора Советского правительства, зависит, какие будут отношения между двумя странами. Он уточнил, что не хочет специально касаться англо-франко-советских переговоров и участия Советского Союза в политике «окружения» Германии, но если Советский Союз хочет стать на сторону противников Германии, то Германия готова к такому повороту событий.
В ответ Астахов сделал ряд замечаний, подчеркнув, что они также являются исключительно его личным мнением. Он указал, что отмеченные признаки изменения отношения Германии к Советской России, говорят в лучшем случае о сокращении негативных моментов, однако не вносят ничего положительного. Гитлер ничего не сказал о Советском Союзе в последней речи, однако в прошлом году он подчеркнул, что СССР является единственной страной, с которой он не хочет улучшения отношений. Советское правительство никогда не считало, что расхождения в идеологиях должны непременно стать причиной ухудшения государственных отношений. Советский Союз не исключал возможности сохранения советско-германских отношений на прежнем уровне и после установления нынешнего режима. Лучшее тому подтверждение – десятилетние ровные хорошие отношения, поддерживаемые с Италией. Советское правительство всегда заявляло, что оно готово к улучшению отношений, но в последнее время перестало говорить об этом, поскольку сочло это делом бесперспективным. После Мюнхена Германия пошла на резкое ухудшение отношений с Советским Союзом, начав распространять слухи о походе на Украину, об экспансии на Восток и тому подобные. Об этом, не стесняясь, писали германские газеты, об этом заявляли многие ответственные деятели. Затем осложнились отношения с Англией и Францией, и эта тактика изменилась. Астахов сказал, что он не намерен касаться англо-советских переговоров, но напоминает, что еще до заключения пактов с Францией и Чехословакией Советское правительство предлагало в числе прочих Германии и Польше договор о взаимопомощи. Вайцзеккер заявил, что не знал об этом, чего, безусловно, быть не могло, однако вовремя спохватился. В заключение Астахов сказал, что выбор зависит не от Советского Союза, а от Германии.
Вайцзеккер, не отводя ряда замечаний Астахова, и даже, как будто соглашаясь со многими из них, заметил, что одним из факторов, способствующих возможному изменению советско-германских отношений, является устранение коммунистической опасности в Германии, поскольку это дает правительству большую свободу действий во внешней политике.
Астахов сказал, что в Берлине сейчас гуляют самые вздорные слухи об отношениях между Германией и Советским Союзом. Нелепость этих слухов несомненна, но самый факт появления их именно в Берлине заставляет задуматься об их первоисточнике и о целях, с которыми их измышляют и распространяют. Формулируя пожелания Вайцзеккера, предназначенные для передачи в Москву, Астахов предложил передать первые два вопроса, но заметил, что последнюю часть беседы сформулировать трудно, поскольку Вайцзеккер предупредил о ее неофициальном характере. Немецкий дипломат поспешно ответил, что надо передать все, ибо он не стал бы говорить, если бы не рассчитывал, что сказанное им будет доложено в Кремль.
В своей телеграмме в Москву Астахов отмечал, что «содержание этой длинной демагогии сводится, таким образом, к трем вопросам, каковые немцы, теряя всякое чувство пропорций, пытаются увязать воедино:
1. Добиться от Советского правительства заявления о намерении расширять (или хотя бы поддерживать) на представительском уровне экономические отношения в протекторате Богемия и Моравия, увязывая с этим свое согласие на сохранение в Праге отделения торгпредства.
2. Получить точную интерпретацию заявления Молотова Шуленбургу и в зависимости от этого разрешить вопрос о поездке Шнурре в Москву и о кредитных переговорах.
3. Весьма осторожно позондировать возможность переговоров с Советским правительством об улучшении отношений и удержать СССР от сближения с Англией. Характерно при этом, что они воздерживаются пока от каких бы то ни было обязывающих заявлений, избегая даже термин «улучшение отношений», каковой Вайцзеккер прямо употреблять избегал, предпочитая всякие обходные пути для выражения этого понятия»442.
Беседа в который раз показала, что именно Гитлер проявляет большую заинтересованность в скорейшем и кардинальном улучшении отношений с Советским Союзом. Сегодня мы можем проследить эту взаимосвязь.
Сразу после наступления нового, 1939 года Германия предложила возобновить переговоры по кредиту, прерванные в марте 1938 года.
12 января Гитлер тепло беседовал с Мерекаловым на приеме в своей резиденции, хотя раньше такие беседы были огромной редкостью. Вполне возможно, что и сам «новогодний» прием через почти две недели после Нового года был устроен для того, чтобы продемонстрировать всем стремление улучшить отношения с Советским Союзом.
30 января, выступая в рейхстаге, Гитлер ни слова не сказал о СССР.
1 марта Гитлер пригласил Мерекалова с супругой к себе на обед, на котором присутствовала вся верхушка третьего рейха.
11 апреля Гитлер подписал план «Вайс», в котором Советский Союз упоминался лишь вскользь, затем решил, что военная операция начнется не позднее 1 сентября, то есть, нападения на СССР он в 1939 году не планировал, поскольку воевать в России зимой невозможно.
Далее в двухсторонних отношениях Германии и Советского Союза стали происходить изменения, которые не заметить мог только слепой: сперва – 28 апреля в совей речи Гитлер разорвал договоры с Англией и Польшей, но о Советском Союзе снова ни в каком качестве не упомянул. Сталин сделал ответный ход, уволив Литвинова. Смену курсов увидели все и в Москве, и в Лондоне, и в Париже, и в Варшаве. В Москве могли не знать как о самом плане «Вайс», так и о его целях, деталях и сроках. Но столь резкие и необъяснимые при очевидных идеологических, политических и экономических расхождениях двух систем изменения в политике Германии не могли не насторожить Сталина. Германия проявляла слишком большой интерес в том, чтобы нейтрализовать Россию, интерес большой настолько, чтобы Сталина не задумался, зачем Гитлеру нужен советский нейтралитет. Сталин задумался и принял решение, которое казалось ему правильным, но привело Европу ко Второй мировой войне, а сам Советский Союз – на порог катастрофы, к неисчислимым жертвам населения, гигантским разрушениям во всех областях экономики и, ставшей пирровой победе над Германией. Потому пирровой, что, во-первых, результаты войны были куда меньшими, и в абсолютном выражении, и относительно понесенных жертв, чем те, на которые рассчитывали, и которых могли добиться, учитывая первоначальное соотношение сил вермахта и Красной армии. Во-вторых, потому, что, в конце концов, Советский Союз постигла та же участь, что и нацистскую Германию – этой страны больше нет на политической карте мира.