— Он очень похож на замок, но не беспокойтесь, я сумею привыкнуть… Кстати, ведь мы кузины, поскольку мой отец, сэр Ричард Тримейн, был вашим дядей…
Слегка удивленный таким неожиданным и забавным обменом колкостями, Гийом счел необходимым вмешаться: молодая и, как всегда, очаровательная хозяйка усадьбы могла превратиться в драчливого петуха.
Но он частично оправдывал ее. Прекрасная англичанка вела себя, как в завоеванной стране. К тому же упоминание о его сводном брате, этом предателе и ненавистном сэре Ричарде, да еще под его собственной крышей, было ему неприятно, но приходилось все-таки соблюдать обычаи гостеприимства. Положив руку на плечо дочери, он умиротворяюще улыбнулся ей и сказал:
— Будьте, пожалуйста, снисходительны, племянница, к этой юной хозяйке дома, которой пришлось пережить тяжелый день и которая никогда не забывает об усталости своих людей. И все же мы рады вам. Усаживайтесь поудобнее, а мадам Белек позаботится о Китти. Рекомендую ее вам, Клеманс. Это наш старинный друг…
Мисс Тримэйн позволила увести себя в салон, приказав Кола внести за ней большой сверток, завернутый в толстую ткань и перевязанный кожаными ремнями.
— Это подарок, который я собиралась вручить тебе сегодня же, — сказала она, обращаясь к брату и взяв его за руку. — Мы развернем его вместе.
— А что это такое? — спросил мальчик, но она лишь улыбнулась в ответ.
Он был одновременно счастлив, взволнован и обеспокоен поворотом событий. Он никогда не предполагал даже, что Элизабет может быть столь откровенно недоброжелательной по отношению к женщине, которую она не знала, но которую он любил. Однако, вспомнив свою собственную реакцию при встрече с Александром де Варанвиль, он задался вопросом, не испытывала ли девушка подобных чувств.
Уют и тепло маленького салона, серо-зеленая обшивка стен и гиацинты, стоящие на их фоне, вызвали у гостьи невольный возглас восхищения:
— Как здесь хорошо! Прелестно!
Она протянула руки к пламени камина, а когда молодой слуга принес и прислонил к столу сверток, то пригласила Артура помочь ему распаковать его.
— Осторожней! Это настоящее произведение искусства…
Опасаясь, как бы молодые люди не испортили вещь, она расстегнула крючки на своей шубке и бросила ее на кресло, потом встала на колени, чтобы руководить операцией. Возможно, это было и небесполезно, ибо Артур, как все дети, получающие подарок, слишком решительно его распаковывал. Гийом, Адам и Джереми стояли поодаль и наблюдали: первый — с интересом, второй — с любопытством, а третий — со смутным беспокойством, которого он никак не мог бы объяснить. И вдруг все трое застыли. Когда упало последнее полотнище, они увидели портрет женщины в фас, от которого стоявший на коленях Артур отшатнулся с криком «Ах!». Это был портрет его матери, которого он никогда не видел.
Это действительно была великолепная вещь! Портрет был небольшой, но превосходный! И столь волнующий! На фоне романтичного парка в легком тумане Мари-Дус появилась вдруг в этом доме, куда она всегда мечтала войти, но он для нее остался запретным.
На женщине было платье из тафты цвета увядающих нежно-розовых лепестков розы, отделанное пеной белоснежных легких кружев, закрывающих ее грудь, руки и обрамлявших ее шелковистые волосы, к которым была прикреплена бледная, почти белая роза. Пять ниток дорогого жемчуга обвивали ее шею. Казалось, что свет в комнате вдруг померк.
У Гийома от волнения пересохло в горле и слезы выступили на глазах. Этот образ как бы повернул время вспять. Это было то недостающее звено, которого не могло себе представить его воображение в последние годы. Это была леди Астуэл, знатная дама, очень еще красивая, но очень хрупкая и даже немного болезненная. Она не была уже беззаботной и сияющей хозяйкой дома в Овеньере, которая всеми клетками своего тела впитывала любовь, но и не та бледная тень женщины, которую он увидел в ее последний час. На портрете болезнь уже наложила печать на ее прелестное лицо.
Артур оставался стоять на коленях, и из его широко открытых глаз катились слезы, взволновавшие Гийома. Нагнувшись над ним, он поднял мальчика и прижал к себе, устремив на племянницу жесткий взгляд:
— Мне кажется, рождественский подарок должен вызывать улыбку, а не слезы. А вы как думаете?
Молодая женщина не успела ответить. Вытирая ладонью слезы, Артур воскликнул:
— Не сердитесь, отец! Лорна хотела доставить мне удовольствие, я уверен в этом, но я никогда не видел этого портрета, поэтому меня он так взволновал…
— Мне надо было об этом подумать, — глухо проговорила мисс Тримэйн, — я очень огорчена, что мой жест произвел такое тяжелое впечатление. Мы нашли его в комнате сэра Кристофера в день его смерти в начале месяца…
— Боже мой! — прошептал Гийом. — Я никогда не мог подумать, что он так скоро последует за ней!
— А он был в этом уверен. Вспомните, как он вел себя на похоронах матери! Ведь он почти радовался. А теперь вернемся к портрету. Он заказал его через два года после своей женитьбы сэру Томасу Лоуренсу, но лично для себя, как он признался мне перед смертью. И мать согласилась с тем, чтобы этот портрет его обожаемой супруги, которую он так любил, никогда ничего не прося взамен, висел только у него в комнате, только для него.
— Вы сказали, что он висел в его комнате?
— Если это можно было назвать комнатой! Монастырская келья или что-то в этом роде! Никаких ковров, никакой обивки на голых камнях стен! Кое-какая мебель, которая не подошла бы и апартаментам управляющего, но зато напротив простой дубовой кровати висел этот портрет, и все остальное исчезало. Это на нее он смотрел по вечерам, перед тем как уснуть — пока он еще мог спать! — и на нее бросал первый взгляд, просыпаясь утром.
Артур вдруг вырвался из объятий отца, бросился к сестре и обнял ее.
— О, Лорна, как мне благодарить вас за то, что вы привезли мне этот портрет? Ведь вы могли оставить его у себя! Это произведение знаменитого художника!
— Вы ошибаетесь, Артур. Я просто доставила его вам. Вам его подарил сэр Кристофер. Он отдал его мне для вас перед смертью…
С благоговением он взял портрет, который так и стоял прислоненным к ножке стола, и поставил его у зеркала, чтобы получше рассмотреть его.
— Какая она была красивая, — со вздохом сказал он. — Вы очень на нее похожи, Лорна!..
— У нее были ангельские глаза и волосы. У меня все иначе, и это хорошо. А теперь, месье, я очень хотела бы, чтобы занялись усталой путешественницей.
Говоря это, она уселась у огня, грациозно расправив на своих длинных стройных ногах мягкие складки своего платья. В этот момент в салон вошла Элизабет в сопровождении Валентина, который нес поднос с серебряным прибором.
— Вот и чай! — объявила она. — Надеюсь, что он придется вам по вкусу, мадам, и что…
Она не закончила фразу, так велико было ее удивление. Она увидела портрет, перед которым застыл Артур, и ее серые глаза стали почти черными. Ее взгляд перебегал с портрета на кузину, эту занесенную вечерним ветром нежданную гостью, которую она все больше и больше боялась. Сходство было поразительным. Это, конечно, была мать этой женщины. Ее вторжение в их дом не сулило ничего хорошего.
Борясь против непреодолимого желания схватить этот портрет и выбросить его вон, а за ним и прекрасную Лорну, Элизабет глубоко вздохнула, чтобы немного успокоиться. Уверенным тоном она отдала распоряжения молодому слуге, как надо сервировать стол, и подошла к Артуру. Он обернулся и улыбнулся ей:
— Вот моя мама! — сказал он, как во сне. — Правда, она красивая?
Сердце Элизабет сжалось. Ни за что на свете она не хотела бы обидеть своего младшего брата, свалившегося с неба, который стал ей так дорог. С другой стороны, отрицать красоту покойной было бы тоже детской глупостью. Она взяла под руку Артура и проговорила:
— Мало сказать! Я уверена, что в жизни она была еще прекрасней! Это замечательный подарок, ты теперь будешь чувствовать себя не таким оторванным. Я скажу Потантену, чтобы его повесили в твоей комнате. И она всегда будет рядом с тобой.
Артур радостно обнял ее. А Лорна, отставив чашку с чаем, который она медленно смаковала, как-то небрежно заметила:
— Разве это так срочно? Это, напоминаю, произведение большого художника, и оно не нарушит гармонии этого салона. Я думаю, многие были бы горды повесить его на почетном месте, а не в глубине спальни…
Это был явный вызов, и опытная женщина отбила бы этот удар шпаги острым словцом или какой-нибудь уловкой, но Элизабет была слишком молода и не искушена в салонных тонкостях.
— Не понимаю, почему он будет хуже выглядеть в комнате сына этой женщины? Ведь вы привезли его именно ему, а не нашей семье?
— А почему бы и нет? В конце концов, дитя мое, это ведь ваша тетя.
— Может быть, но бывают родственники, которых предпочитают не афишировать. Кроме того, как вы убедились, проходя через наши парадные комнаты, у нас нигде нет портретов моей матери. Ее краткое пребывание в этом доме проходило в бурную эпоху переворотов и насилия, и у нее не было времени позировать художнику. Поэтому никто из наших друзей не поймет, почему леди Астуэл властвует в салонах мадам Тремэн. Если вы этого не понимаете, мне очень жаль вас, но знайте, что я этого не потерплю! А теперь доброй ночи, мадам!
Девушка слегка кивнула головой и вышла из комнаты под смех прекрасной англичанки. До нее долетели ее слова, прежде чем она закрыла за собой дверь:
— Какой импульсивный ребенок! Я никак не ожидала такой реакции! Я совсем не собиралась кого-нибудь обидеть здесь…
— Я прошу у вас прощения за ее поведение, — строго проговорил Гийом. — Но это она, как хозяйка дома, должна решать, что ставить или вешать в общих комнатах. После смерти матери этим занимается именно она, к моему глубокому удовлетворению… Во всяком случае, напомню ваши же слова: этот портрет сэр Кристофер завещал Артуру. Судя по тому, какое место он занимал в его жизни, мне кажется, он не одобрил бы, если бы мы сделали его просто украшением салона. Артур, я надеюсь, ты не обиделся на сестру за то, что…