тавит?
Она наклонилась к полированному стеклу зеркала, так что видела лишь отражение глаз, и прошептала:
— Помоги мне, мама! Одна я не справлюсь! Я не знаю, чего она хочет, что ей здесь надо, но это не сулит добра никому…
Проговорив это, она погасила свечи, вышла из комнаты, повернула ключ в двери и положила его в карман. В этот момент Потантен выходил из комнаты Артура с ящиком, гвоздями и молотком. Элизабет заметила, что он был очень взволнован.
— Вы повесили произведение искусства? — насмешливо спросила она. — Если бы я не вмешалась, она водрузила бы его в одном из салонов…
— Не думаю, мадемуазель Элизабет. Месье Гийом не позволил бы этого.
— Вы уверены в этом? Мне кажется, эта женщина из тех, кто всегда добивается своего. Видимо, так же, как и ее мать!
Старый мажордом покачал головой и потер подбородок.
— Она совсем не такая, как ее мать. Я знал леди Тримэйн в то время, когда она приезжала в Овеньер. Она была тогда просто большим ребенком, привязанным лишь к одному человеку — вашему отцу. Она хотела лишь время от времени встречаться с ним, а в остальное время — думать о нем. На портрете она очень грустная, если хотите знать мое мнение, ведь там изображена женщина, потерявшая надежду.
— А что вы думаете о нашей прекрасной кузине, ее дочери?
— Я ее совсем не знаю. Ясно лишь одно: она сделана из другого теста. Я лишь надеюсь, что ее визит будет коротким и она уедет, как приехала.
— Я тоже на это надеюсь. Спокойной ночи, Потантен! Передайте мадам Белек, что я больше не спущусь вниз сегодня. Мне никого не хочется видеть…
— Даже меня? Меня не удивляет, что вы не голодны, но, может, все-таки у вас найдется местечко для стакана молока с пирогом? Я вам сейчас принесу… И не переживайте! Я всегда следил за вашим папенькой и сейчас не оставлю его. Я больше не боюсь прекрасных дам, ведь я старик!
Это как-то успокоило Элизабет, и она крепко поцеловала его в обе щеки. У нее стало легче на сердце, и она скрылась за дверью своей комнаты.
Однако Потантен не был бы так спокоен, если бы зашел в желтую комнату. Закутавшись в большой пеньюар из тонкого белого батиста, отделанный кружевами, Лорна сидела перед туалетным столиком, а преданная камеристка ее матери, так долго служившая ей, причесывала ее прекрасные волосы. Серебряные щетки вновь и вновь касались ее длинных волос цвета меди, и они становились все легче и пушистей, образуя сияющий ореол вокруг ее лица.
Прикрыв глаза, она улыбалась своему отражению в зеркале. Потом вдруг довольно вздохнула:
— Я очень рада, что приехала сюда! Ты думаешь, я совершила ошибку, решившись сама привезти сюда подарок сэра Кристофера? Прекрасная страна, великолепное поместье, дом совершенно в моем духе… не говоря о его хозяине, самом обаятельном мужчине, которого я когда-нибудь встречала.
— Я уже говорила вам, что я об этом думаю, мисс Лорна. Зачем снова к этому возвращаться?
— Потому что я хочу, чтобы ты согласилась, что я права.
— Правы в чем? Заставить ждать одного из лучших женихов Англии? Если их светлость устанет ждать, ваша бабушка вам никогда не простит этого.
— А вот это мне все равно! Она просто все завещает моему брату Эдуарду. Тем более что и ей, и этому дорогому герцогу уже вряд ли придется меня увидеть, если я добьюсь своего…
Китти со вздохом бессильно опустила руки. В зеркале она встретилась взглядом с глазами хозяйки.
— Поговорим еще раз о том, чего вы хотите. Уж не думаете ли вы заманить к себе в постель бывшего любовника вашей матушки?
— Вот именно, моя добрая Китти! Я только об этом и думаю! Мать была без ума от него, и я это поняла, когда впервые увидела его в Астуэл-Парке. Мне кажется, я захотела его, едва увидев. Черт возьми! Что за мужчина! Я еще помню, каким он был тогда: он только что вздул Эдуарда, и его глаза метали молнии! Неужели ты думаешь, что после этого я смогу переносить этого глупца Томаса, от которого постоянно пахнет лошадьми и виски? Ни один мужчина на меня не произвел такого впечатления, как Гийом!
— Мне кажется, вы самая испорченная женщина во всем королевстве, мисс Лорна. К несчастью, я вас очень люблю, почти так же, как вашу матушку, но именно поэтому вы должны меня слушать: я знаю, как она страдала из-за этого человека, как она его любила. И все-таки она нашла в себе силы уйти от него и пойти за сэром Кристофером… Послушайте меня, давайте уедем отсюда! Вернемся в Лондон и забудем Гийома Тремэна! Может быть, он поддастся вашим чарам, но скоро пожалеет об этом и бросит вас.
Оскорбленная в своих чувствах, Лорна резко обернулась:
— Бросит меня? Ты просто бредишь! Нет, Китти, я приехала сюда, чтобы выйти замуж!
Выражение ужаса появилось на усталом лице Китти, которая сегодня выглядела старше своих тридцати лет. Она даже поспешно перекрестилась.
— Вы хотите выйти замуж за своего дядю? О, мисс Лорна, подумайте хорошенько, ведь это грех: это же почти кровосмешение.
Молодая женщина рассмеялась, рассеяв несколько сгустившуюся атмосферу.
— Не преувеличивай! Ведь это же все-таки не мой брат!
— Но это брат вашего отца!
— Его сводный брат! Удивительно, как мы любим в нашей семье половинное родство. Во всяком случае, такой уровень родства совсем не страшен. И здесь я совершенно права!
— Нет, я никогда с этим не соглашусь! И душа вашей матушки и все вокруг с этим не согласятся. Впрочем, все это просто слова, и мне стоит успокоиться. Даже если месье Тремэн дойдет до того, что согласится удовлетворить свою страсть, он никогда не женится на вас!
— А это мы еще посмотрим! И запомни, пожалуйста, следующее: я всегда добиваюсь того, чего я хочу. А здесь я получу все, — добавила она, широко раскинув руки и как бы охватывая пространство, — мужчину, его богатство, его дом… и… то сокровище, которое он получил во время войны и хранит его на случай каких-нибудь несчастий. Он говорил однажды о нем моей матери после ночи любви. Это драгоценные камни, которые он привез из Индии, и, конечно же, они меня очень интересуют. Просто возмутительно, что ему даже не пришла в голову мысль хоть одну драгоценность подарить матушке!
— Она бы не захотела ее взять! Может быть, даже почувствовала бы себя оскорбленной! Вот если бы он женился на ней! Но вы-то, вы-то! А вы подумали о детях? Мне кажется, надо думать и о них. Особенно о девочке: она презирает вас и не доверяет вам.
Молодая особа как бы отбросила небрежным жестом это препятствие:
— Фу!.. Ее выдадим замуж. Что касается маленького Адама, он довольно глуповат и, как собачка, следует за Артуром. А с ним, согласись, у меня не должно быть никаких проблем. Ну хватит, перестань дуться и заканчивай меня причесывать! Мне нужно очень хорошо выглядеть в ближайшие дни, я должна быть все красивей и красивей!
— Вы и так очень красивы! Позвольте мне задать вам еще один вопрос.
— Какой?
— Под каким предлогом вы собираетесь остаться здесь? Вы уже вручили подарок, и, если вас не пригласят остаться погостить, вам будет трудно задержаться здесь против воли всех.
— Но ведь я могу пожить здесь несколько дней возле моего младшего брата? Что за манера все драматизировать! Здесь живут воспитанные люди, и я не думаю, что завтра на рассвете мне предложат покинуть этот дом. К тому же я еще не закончила здесь свои дела. Я собираюсь съездить в Овеньер, посмотреть, в каком состоянии дом, доставшийся Артуру, и что там можно сделать, чтобы он стал обитаемым. Я могла бы выразить желание пожить там некоторое время…
— Как вы можете! Ведь там ничего не осталось! Ведь перед нашим отъездом мы с леди Мари вынуждены были там все продать, потому что у нас совсем не было денег… Я не представляю, что вы там будете делать.
— Почему бы там не посадить розмарин?
Увидя изумленное лицо своей горничной, Лорна снова рассмеялась, потом продекламировала голосом, полным нежности: «Вот розмарин на память. Любовь моя, прошу вас, не забывайте меня…».
Тебе никогда не приходилось видеть «Гамлета» в театре?
— У меня никогда не было на это времени, да и мы с миледи почти все время жили в деревне…
— Жаль! Это прекрасная пьеса, и я вообще люблю Шекспира… Вот видишь, — добавила она, сладко потягиваясь, — я совершенно уверена, что мне все удастся, если я буду лелеять воспоминания. А ты мне будешь хорошей помощницей, ведь ты жила там с ними.
— Вам это не удастся. Нельзя разжечь золу.
— Нет, но иногда там остаются тлеющие угли, и стоит подуть… Ну, хватит болтать! Я просто падаю от усталости и хочу спать. Помоги мне лечь и иди спать сама!..
В этот вечер, когда все разошлись по своим комнатам, Клеманс и Потантен засиделись у огня в кухне, как они частенько делали, когда шум в доме стихал. Они жарили каштаны и грызли их, запивая горячим сидром. После длинного трудового дня они отдыхали и обменивались впечатлениями. Потантен курил трубку, Клеманс вязала, и им было хорошо вдвоем. Они не были официально зарегистрированы, но это была прекрасная пара пожилых людей, которых объединяла их общая любовь к Гийому Тремэну и его детям. С возрастом они стали меньше спать и продлевали день, сидя вдвоем в дружбе и согласии. Они чувствовали себя ангелами-хранителями дома, оберегающими семейство, когда все уже спали…
Однако в эту ночь благодатный покой в доме не наступил. Внезапный приезд этой иностранки нарушил гармонию вечера. Клеманс и Потантен — особенно он, который чаще бывал у Мари-Дус, — чувствовали, как будто грозовая туча сгущается над их головами. Они долго сидели молча, углубившись в свои собственные мысли, потом мадам Белек, которая не могла долго держать на сердце то, что ее волновало, проговорила:
— Если бы она не была так похожа на бедняжку покойницу!
И продолжила уже громче:
— Когда месье Гийом ввел ее в вестибюль, у него был какой-то растерянный вид. Я никогда не видела его таким. Как будто он вдруг увидел привидение…
— А это и есть привидение! Привидение его старой страсти. Если бы не глаза и волосы, то это одно лицо, но только ярче, что вполне понятно: мисс Тримэйн на десять лет моложе, чем была Мари-Дус в тот момент, когда они вновь встретились… Пожалуй, эта мисс еще красивее, если это возможно, но и еще опаснее. В той женщине жила любовь. А в этой? Я бы дорого заплатил, если бы знать, что ей здесь надо.