Они останавливались еще три раза, Грошев фотографировал насыпь и сгнившие столбы, следы когда-то существовавшей дороги.
Лес постепенно менялся, делался севернее и чище. Сама местность начала подниматься, и Боренька ехал с натугой, порой зарываясь в песке.
Синцову нравилось это путешествие. С каждым километром он чувствовал себя отчего-то спокойнее.
– Держись!
Синцов перехватился крепче, стукнулся шлемом о спину Грошева. Грошев добавил газу, мотоцикл влез на плоский бугор.
– Приехали. – Грошев заглушил двигатель.
Когда-то здесь прошел пожар. Сосны выгорели до половины, а сверху засохли, и вокруг раскинулся сплошной Марс, таким Синцов его всегда представлял после «Аэлиты», и могила самой Аэлиты тоже наверняка скрывалась где-то здесь.
– Разъезд семь, – пояснил Грошев. – Путь шел от Гривска в сторону Козыревских торфяных разработок, каждый день здесь по двадцать торфяных составов проходило, два запасных пути было, стрелки и склад с горючим.
Из земли торчали шпалы, промасленные и мало поддающиеся гниению, но уже все-таки обгнившие по торцам, из-за шпал издали казалось, что разъезд вдумчиво бомбили или что тут открыли кладбище великанов, но хоронили кое-как, не проверив, и великаны пытались выбираться, но только лишь выставили почерневшие пальцы. Грошев это тоже сфотографировал, но, как показалось Синцову, уже не для сайта «Узкоколейки Империи», а для души, потому что тут красиво, потому что странно, Грошев любит такое.
Чуть поодаль на высоком берегу ручья стоял мотовоз, похожий на мертвого носорога. Носорог умер, и санитары саванн его изрядно почистили, оставив лишь кости да обрывки мяса и шкуры. Черметчики. С мотовоза было снято все, что можно, и кое-где начали срезать автогенами то, что нельзя. Синцов подумал, что пройдет совсем немного времени, и локомотив догрызут до конца. А еще подумал, что природа чрезвычайно быстро занимает утраченные позиции – недавно, каких-то двадцать лет назад здесь была жизнь, возделывался лес, ходили дрезины, а теперь о промышленном прошлом почти не вспоминалось, кроме шпал о нем говорили лишь ржавые и смятые железные бочки. Бочки валялись вокруг, постепенно врастали в землю и походили на сморчки.
Сам ручей на изгибе разливался в небольшой плес, вода скользила быстро и мелко, отлично просматривалось дно, и только под кустами, буйно разросшимися на противоположном берегу, тянулась темная полоса глубины. Синцов подумал, что там, наверное, сидят рыбы. Ельцы. Здесь должны водиться ельцы.
– Станция была прямо здесь, – топнул Грошев. – На этом берегу сосновые делянки, на другом, наоборот, высаживали лес. По узкоколейке каждый день подвозили рабочих из Гривска и продукты для столовой. Потом сгорело все в девяностые.
– Почему?
– Потому. Кто знает, почему… Торф стал никому не нужен, а лес стали ближе к городу рубить. Экономика, однако, все в этом мире экономика.
– Интересно, – кивнул Синцов. – Дальше поедем?
– Нет, это здесь, приехали уже. Вот прямо здесь…
Грошев показал пальцем. От ручья поднимался песчаный склон – от воды прямо к корням сосен, песок белый, вымытый и хрустящий, как сахар.
– И что здесь такого интересного?
– Перспективное место, – сказал Грошев. – Давно к нему приглядываюсь, никак руки не доходили. Да и одному, честно говоря, ехать не хотелось. Лба не потащишь опять же…
– Почему одному не хотелось? – на всякий случай спросил Синцов.
– Да так…
Грошев принялся разгружать багаж. Он вытащил две лопаты с зелеными рукоятями, жестяное ведро, белый пластиковый контейнер и моток веревки, сделал это обстоятельно, не торопясь, оглядываясь, словно разминаясь.
– Я же говорю, тут была контора лесного участка, – рассказывал Грошев, разгружая багаж. – Столовая, лавка, пиво рабочим привозили по субботам. И так почти пятьдесят лет. Добра накопилось, думаю, немало…
– И как мы его будем искать? – поинтересовался Синцов. – Копать будем, что ли?
– Зачем копать? Копать тут бесполезно, да я и не копарь, я же говорил…
Грошев открыл пластиковый футляр и вытряхнул из него блестящую толстую шайбу с железными петлями, одна сверху, другие по периметру.
– Что за штука?
– Магнит, – объяснил Грошев. – Довольно хороший, кстати, магнит, немецкий. Сам магнитит.
– А что магнитить-то будем?
Грошев вручил магнит Синцову. Синцов сделал неосторожное движение, и магнит прилип к пряжке ремня.
– Опа…
Синцов попробовал оторвать, но не получилось, магнит впился крепко.
– Я же говорю, немецкий, – подмигнул Грошев. – Надо резче дергать.
Синцов дернул резче, но и резче не получилось.
– Не так.
Грошев подошел, взял магнит за ушки, дернул.
Отцепить магнит удалось с четвертого раза.
– Там, – Грошев махнул рукой в сторону запада, – там Сендега и болота. Когда снежный год, ручей разливается и подмывает берег, все, что тут собралось за пятьдесят лет, все смывает в ручей.
– А что смывает-то?
– Советы. Советские монеты, тут их много, думаю. Монеты, пуговицы, пряжки разные, жетоны, возможно…
– Жетоны? – переспросил Синцов. – Тут тоже были жетоны?
– Ну да, жетоны, – кивнул Грошев. – Краеведение – чудесная вещь, краеведы – святые люди, они для меня кое-что раскопали. Здесь были жетоны на торфяные брикеты и на дрова, ориентировочно в пятидесятые годы их выдавали на местных гривских фабриках, на швейной, в частности…
Синцов попытался представить жетон на дрова, не представлялось, жетоны на дрова, талоны на солому, карточки на кизяк.
– Попробуем потралить магнитом, – сказал Грошев. – Ты – магнит, я – лопата, только смотри не прилипни опять.
Они спустились к воде, и Синцов увидел, что и у этого берега имеется глубокая промоина, что тянется она далеко, метров на пятнадцать вдоль и только после этого переходит в отмель. Все просто.
Грошев вытряхнул из ведра инструмент, похожий на алюминиевый совок, только дырявый, как дуршлаг.
– Это скуб, – пояснил Грошев. – Вроде сита, все, кто ходит по пляжам, такие используют. Сам сделал. Попробуем дно пощупать.
Грошев подхватил лопату, спрыгнул в воду и стал ковырять лопатой по дну. Поднялась разная муть, ее вынесло на отмель, и из глубин тут же поднялись некрупные ельцы. Грошев же шагал вдоль и работал лопатой.
Синцов понял, что пора и ему включаться, он привязал к магниту плетеный капроновый линь и забросил магнит в промоину. Чтобы тащилось удобнее, пришлось тоже зайти в воду.
Магнит тянулся, цепляясь за неровности дна. Синцов думал, что будет, если магнит зацепится за что-нибудь солидное? Ядро или старые пушки. Не вытащить ведь ядро. Но магнит не цеплялся, Синцов протянул его до конца промоины и вытащил из воды.
С уловом.
Гайка и два гвоздя. И то и другое в хорошо проржавевшем виде. Грошев подошел, посмотрел.
– Нормально, – сказал он.
Грошев вытащил бронзовый нож, отковырнул от магнита гайку и гвозди, выкинул в сторону.
– Так всегда и бывает, – сказал он. – Первый раз закинул старик невод, явился невод с травой морскою. Лет пять назад я залез под наш мост с таким магнитом и прошарил дно. В основном блесен наискал, решил в последний раз закинуть. Пистолет вытащил.
– Пистолет?
– Ага. Револьвер то есть. «Наган».
– И что?
– Что-что, обратно выкинул. К чему мне такая радость?
– Ну да, правильно.
Грошев принялся опять баламутить промоину лопатой. Синцов забросил магнит и поволок его по дну. В этот раз он избрал другую технику – сдвигал немного магнит на расстояние ладони и останавливался, предоставляя ему возможность как следует осмотреться, потом снова потягивал. На середине промоины магнит заметно отяжелел, и Синцов поднял его на поверхность.
Магнит вытащился с шариками от подшипника, с бородой, напомнившей Синцову лягушачью икру. Грошев поглядел на шарики без интереса, хрястнул бороду об берег, шарики разлетелись.
Двинулись дальше, но опять ничего не подняли, кроме шариков, ну, да еще в конце вытянули топорище. Не древнее, семидесятого года.
Повернули на третий заход.
В этот раз Грошев немного разозлился и поднимал грунт ручья усерднее. Синцов тянул магнит, как обычно. Шарики в этот раз не прицепились, остановившись в середине промоины, Синцов проверил магнит.
В этот раз улов оказался интереснее. К магниту прилип рубль восемьдесят первого года. Тусклый и пятнистый.
– Тут рубль, – сказал Синцов.
Грошев уже подбежал, отбросил лопату, схватил рубль. Рубль не отлип.
– Это что такое…
Грошев разглядывал рубль, приставший к магниту. И очень этот рубль его интересовал.
– Шутка?
Грошев уставился на Синцова.
– Что за шутка? – не понял тот.
– Это шутка? – снова спросил Грошев.
– Не понимаю…
– Ты нашел тут гагаринский рубль?
Грошев отлепил монету бронзовым ножом, перевернул.
Гагарин, Синцов его узнал, в шлеме, по бокам ракеты.
– Да, – сказал Синцов. – Нашел. И что?
– Ты не мог его найти, – сказал Грошев.
– Почему это?
– Гагаринский рубль – немагнитный. Вся советская юбилейка немагнитная. То есть он не мог физически прилипнуть к магниту.
– Но прилип, – Синцов указал на магнит. – Значит…
– Ты представляешь, сколько магнитный рубль может стоить?! – Грошев подкинул монету. – Если честно, я раньше и не слышал про магнитные. Вполне может быть, это даже рарик…
– Рарик?
– Раритет. Такая монета может стоить… гораздо дороже. Я же говорю – удача идет за тобой по пятам. Если честно, я не ожидал здесь юбилейный рубль…
– Да еще и гагаринский.
– Что?
– Ты же гагаринские рубли собираешь, ты же тогда рассыпал…
– Я? Нет, с чего ты взял… А, ну да, собираю. Видишь ли, я хочу проверить одну теорию…
Грошев замолчал, подышал на рубль.
– Есть предположение…
Грошев замолчал, быстро соврать не получилось.
– Ладно, давай еще погребем.
Он взял лопату и полез в ручей. В этот раз Грошев стал грести сильнее, лопата погружалась в воду полностью и еще на полруки Грошева, сам Грошев раззадорился и работал энергичнее. По течению, привлеченный мутью, поднялся голавль, остановился метрах в двадцати и перехватывал с поверхности неудачливых насекомых.