— Ну конечно, — усмехнулся я. — Разумеется, этот тип прав. Тогда, если никто и ничего не может противопоставить Братьям Силы Синего Шара, что мы здесь делаем?
— Рагниты распространяются по Галактике, как чумные вирусы, — сказал Герт, вставая и отряхивая колени. — Пока они на самом деле не встретили достойной преграды на своём пути. Но, думаю, появится некий фактор, и они всё-таки расквасят свои длинные носы о стену.
— Какой фактор?
— Это же очень просто. — Герт склонился над рагнитом и вновь сделал несколько движений над его головой. Пленник приоткрыл глаза.
— Что ты хочешь? — прозвучала конструкция усталости и злости.
— Если воины Силы так могучи и непобедимы, если вам нет преград, то скажи, почему твои собратья, а не мои лежат мёртвыми? И почему я задаю вопросы тебе, а не наоборот?
— Такова воля Силы. — Конструкция смирения.
— Слова, враг мой, это всего лишь слова, которые, если не соответствуют истине, пусты и лишены смысла. — Конструкция презрения и иронии. — Сила вот в этих руках.
— Да, вы великие воины. Хоть и коварно, из засады, а не лицом к лицу, но вы справились с отборными воинами Братства. — Конструкция невольного уважения.
— Насчёт засады ты врёшь. Бились мы честно.
— Ладно, я готов признать это. — Силы рагнита убывали, аура его снова стала неустойчивой и текучей. Пленник использовал сложную замысловатую конструкцию, чтобы выразить гордость, ненависть, вынужденное согласие. — Но будь вы хоть самые сильные воины на планетах миллиарда солнц…
— Возможно, так оно и есть.
— Сумей вы даже выгнать нас с этой планеты, всё равно это ничего не изменит. На вас уже опустились крылья смерти. Огневое оружие и защитные поля, техника, боевые порядки — всё это не имеет никакого значения. Этот мир наш, и никто не сумеет оспорить это. Даже ваши временные успехи обратятся против вас. Я вижу вашу погибель. Я знаю, что так и будет.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я, почувствовав, что рагнит проговорился и выложил нечто действительно важное, имеющее для нас огромное значение.
Пленник с трудом повернул голову и посмотрел на меня. Будто рентгеном просветил и увидел во мне нечто, скрытое от иных взоров.
— А вот и он. — Конструкция злорадства и победы. — Ему будет лучше, чем вам всем.
— Почему?
— Тебя выбрал Казагассс. Тебе не избежать встречи с ним, ибо ты отмечен. Неужели ты не чувствуешь, как шею твою всё сильнее стискивают ласковые пальцы Казагассса? Неужели тебе не нравятся лёгкие объятия смерти? Смерть отдохновение. Смерть — благо. Приближается час Казагассса!
— Конструкция ликования, ненависти и жалости.
— Я ухожу, — прохрипел рагнит. — Придёт время, и вы будете завидовать тому, что я ушёл легко. Грядёт час Казагассса.
Аура рагнита поблекла, затем последовала лёгкая вспышка — и некая серебристая субстанция устремилась в чёрный проход иного мира.
Как он сказал — чувствую ли я на шее ласковые пальцы Казагассса? Он совсем близко, и свидание с ним (интересно, с кем?) — дело нескольких часов…
ЛАБИРИНТ. 29 МАРТА 2138 ГОДА
Пещера, в которой лежал труп рагнита, давно осталась позади. Мы вновь петляли в лабиринте, становившемся всё запутаннее. Часа через три мне показалось, что мы окончательно заблудились. Здесь просто невозможно ориентироваться. В принципе, используя возможности уникальной памяти суперов, можно найти обратную дорогу, припомнив каждый поворот и изгиб пути. Но как здесь ориентируются цитиане? А они не забывали бодро сообщать, что всё хорошо и мы идём к цели.
Несколько раз мы натыкались на идеально круглые туннели, определённо являющиеся творением чьих-то рук (или щупалец — смотря кто их строил). Один раз увидели железяку, похожую на изъеденную временем и водой зубчатую передачу. Ещё пару раз натыкались на наскальные рисунки.
— До форта недалеко. Скоро выйдем, — сообщили цитиане.
На привале цитиане вновь запалили костёр и расселись вокруг него. На этот раз обошлось без напевов. Они методично жевали свои пищекубики, видать, без особого удовольствия. Впрочем, наш пищеэнерган тоже не отличался изысканным вкусом и крепко осточертел за последние дни.
— Можно попробовать? — попросил Маклин.
— Думаем, можно… — загалдели цитиане.
— У нас схожий метаболизм…
— Наша пища для вас не вредна…
Маклин взял кубик, провёл по нему анализатором, внимательно рассмотрел, затем зажал в ладони, пытаясь уловить исходящие от него токи опасности, но вроде не уловил. Только после этого он бросил кубик в рот и стал меланхолически его пережёвывать. Потом сделал вывод:
— Удивительная пакость. Смесь навоза и берёзовой коры. Но безвредно, и энергоёмкость, похоже, будет побольше, чем у нашего пищеэнергана. Надо взять на радость нашим «головастикам» кусочек.
— Обязательно, — кивнул Ковальский. — При исследовании можно узнать что-то интересное.
В Асгарде полно всякого барахла, собранного со многих планет Галактики, где побывали наши разведгруппы. Наш исследовательский центр работает день и ночь, не успевая перерабатывать поступающую информацию и исследовать доставленные отовсюду образцы.
Меня, конечно, не особенно волновало, будут ли цитиане рассыпаться в изъявлениях благодарности за жизнь спасённого Дорнста и поблагодарит ли он сам за то, что находится сейчас в так любимом им лабиринте, а не на базе рагнитов. Но всё же было интересно. Наконец цитиане решили заговорить на эту тему. И их отношение оказалось совершенно неожиданным. На очередном привале они затараторили:
— Вы отлично сражались с рагнитами…
— Мы никогда не видели ничего подобного…
— Но вы поступили неправильно…
— Вы поставили под угрозу всё дело…
— Не понимаю, о чём вы? — удивлённо произнёс Герт.
— Вам нужно было оставить меня рагнитам… — произнёс Дорнст.
— Логический и математический анализ показывает, что шансы победить рагнитов и сбить их боевой глайдер были почти равны нулю.
— Это был очень сильный риск…
— И он не стоил жизни Дорнста…
— Им надо было пожертвовать…
— В следующий раз вы должны сделать именно так…
— А не идти на поводу у непродуктивных эмоций…
— Вы что, утверждаете, что мы должны были оставить Дорнста на съедение рагнитам? — криво усмехнулся Герт.
— Рагниты не едят людей…
— Я имел в виду — отдать им Дорнста.
— Это было бы разумно…
— Но мы должны защищать друг друга! — вспылил Маклин. — Разве для вас ничего не значит жизнь вашего товарища?
— Жизнь товарища значит для нас много…
— Это была бы большая потеря…
— Но успех всех важнее жизни одного из нас…
— И я согласен с этим… — завершил тираду Дорнст.
— Мы так не привыкли, — устало произнёс Герт.
— Если друг попал в пекло, сделай всё, а вытащи его, не занимаясь подсчётами шансов на успех. Это долг! А кроме того, тогда ты будешь знать, что, когда сам попадёшь в пекло, друзья сделают всё, чтобы вытащить тебя.
— Нерационально совмещать дело и чувства…
— Это ещё как посмотреть, — возразил Герт. — Ну а если речь зашла о рациональности, представьте — рагниты захватывают Дорнста и выбивают из него всё, что ему известно о наших замыслах.
— Нет, никто никогда не заставит цитианина сказать то, что он не должен сказать…
— Мы можем поставить в своём сознании заслон для боли, психотропных веществ и энергоинформационных воздействий…
— В крайнем случае мы можем усилием воли уйти в новое воплощение…
— Мы уже говорили об этом…
— И вы должны были запомнить…
— Мы запомнили, — усмехнулся Маклин. — Но мало ли кто что говорит.
— Цитиане говорят мало, и только то, что есть на самом деле… торжественно произнёс Сарн. Он запустил руку в костёр, и в его ладони запылал красный уголёк. Привычка по делу и без дела хватать из костра угли — у цитиан это нечто вроде клятвы, подтверждения благих намерений.
— Мы верим вам. — Маклин запустил руку в костёр и сжал в руке другой уголёк.
***
Наши опасения, что теперь рагниты долго не успокоятся и будут тщательно патрулировать окрестности, не оправдались. Видимо, они решили, что цитиане, раздолбав три глайдера и перебив кучу солдат, надолго убрались назад в пещеры, а выкурить их оттуда не поможет никакая техника. Поэтому просто нет смысла тратить силы и энергию на бесполезное патрулирование. Это было очень кстати, поскольку нам надо было опять выбираться на поверхность.
Звёзды на чёрном небе сегодня светили как никогда ярко. Погода испортилась, дул холодный ветер, но он не был неприятен, даже бодрил. Во мне оживало какое-то атавистическое чувство радости, когда ветер бьёт в лицо. Может, среди моих предков были флибустьеры, которые вели сквозь штормы пиратские бриги, пронизывающий ветер продирал их до костей, а на губах ощущался вкус солёных брызг… Белые пики гор напоминали сказочные дворцы титанов. Над этим миром царили тишина и спокойствие.
Я поднял голову. Стая стервятников опять кружилась над нами.
— Эти перепёлки-переростки прямо-таки прилипли к нам, — усмехнулся я. Что, надеются поживиться? Вряд ли им сейчас это удастся Я не чувствую опасности.
— Я тоже, — произнёс Герт, напряжённо озираясь.
— Стервятников притягивает запах смерти. Они ощущают её приближение, пожалуй, даже лучше, чем мы, — заметил Одзуки.
При всей моей нелюбви к подземельям я был рад, когда мы преодолели, наконец, трёхкилометровый переход и опять нырнули в пещеру.
В течение часа мы углубились так, как никогда. В почти идеально круглом зале было прохладно, откуда-то сверху падала вода. В этом месте мы и устроились на привал.
Цитианам нужно было одиннадцать часов для сна, но сейчас мы просто не могли позволить им такой роскоши.
Ковальский, тщетно пытавшийся поуютнее устроиться на земле, недовольно пробурчал:
— Разве уснёшь рядом с этой Ниагарой?
— Нельзя другое место… — запричитали цитиане.
— Здесь безопасно…
— Как говорил погибший рагнит, приближается Казагассс…