кого». Но Хоукинс разъяснил ей, что на островах Карибского моря он обменял этих негров на сахар и кожу, жемчуг и имбирь. И тогда королева…сделала его своим личным торговым партнером.
Именно перевозка рабов сделала Бристоль, судостроительным центром, вторым по значению городом Англии, а Ливерпуль – важнейшим мировым портом. Таким же образом поступали и европейские капиталисты других стран. Кстати, именно нажитые работорговлей капиталы братьев Браун из Провиденса были вложены в литейное производство, на котором и отливали пушки для генерала Дж. Вашингтона во время Войны за независимость. Вот так происходило это гигантское «переливание крови». Так развивались нынешние развитые страны, и так закреплялась слаборазвитость слаборазвитых стран.
Невольники-негры, доставленные в Новый свет, отнюдь, не всегда покорно соглашались на рабство «просвещенных» господ, они восставали, они боролись и героически умирали за свободу. В 1518 г. лиценциат Алонсо Суасо писал королю Карлу V из Санто-Доминго: «Напрасны опасения того, что негры могут взбунтоваться; на португальских островах иные вдовы преспокойно живут, имея под боком по 800 рабов; все зависит от того, как с ними обращаются. По своем приезде я обнаружил, что некоторые негры ленятся, а иные бежали в горы; я велел побить одних, отрезать уши другим, и больше никто не ропщет». Четыре года спустя рабы Санто-Доминго восстали и вскоре почти вся испанская часть острова была уставлена виселицами.
В XVII в. на северо-востоке Бразилии беглые рабы создали собственное королевство Пальмерас и успешно на протяжении 100 лет отражали рейды десятков военных экспедиций, то и дело направлявшихся против них голландцами и португальцами. Штурм за штурмом тысяч солдат разбивался о тактику партизанской войны, делавшим негритянское королевство неуязвимым вплоть до 1693 г. В последнее сражение против повстанцев португальская корона бросила огромную армию. Те из бывших рабов, кто остался в живых, были обезглавлены, сброшены в пропасти или проданы работорговцам из Рио-де-Жанейро или Буэнос-Айреса. Два года спустя пал жертвой предательства вождь Зумби, которого рабы считали бессмертным. Его схватили в сельве и отрубили голову. А в скором времени капитан Бартоломеу Буэно до Прадо вернулся с реки Мортеш после подавления нового восстания, везя с собой в качестве трофеев 3900 пар человеческих ушей.
Ничуть не лучше обстояло дело в колониях самой «цивилизованной» страны того времени, Англии. В начале XVIII в. рабов, обвиняемых в преступлениях, бросали живьем в жернова, перемалывавшие тростник. Работорговля и эксплуатация рабов приносили, как отмечалось, огромные доходы. В то время рядовой англичанин вполне мог прожить на 6 фунтов стерлингов год, а работорговцы Ливерпуля ежегодно получали доход в сумме 1 млн. 100 тыс. фунтов стерлингов, если считать только выручку, поступающую с островов Карибского моря, и не принимать в расчет дополнительную прибыль. Именно накопление капитала в трехсторонней торговле – товар, рабы, сахар – сделало возможным изобретение паровой машины, ибо Дж. Уатта субсидировали дельцы, которые разбогатели на торговле рабами.
А католическая церковь так «отечески» увещевала господ Бразилии: «Управляющим никак не следовало бы бить ногами беременных женщин именно по животу или сильно избивать рабов, ибо в гневе своем они не соизмеряют силу своих ударов и могут разбить голову здоровому рабу, стоящему больших денег, и потерять его».
В начале XIX в. передовая Великобритания стала инициатором антирабовладельческой кампании. Но неграм от этого стало только хуже. Дело в том, что к тому времени английская промышленность уже стала нуждаться в мировых рынках с большой покупательной способностью, и этому должно было способствовать распространение системы заработной платы. Но после установления оплаты труда в английских колониях Карибского моря, бразильский сахар, по-прежнему производившийся руками рабов, стал весьма успешно конкурировать с английским из-за своих низких цен. И потому британская армада бросилась топить суда работорговцев, но торговля неграми продолжалась и даже возрастала, дабы удовлетворить потребности Бразилии и Кубы. Но теперь, если английский корабль настигал пиратское судно, то рабов просто выкидывали за борт, и англичан встречала лишь вонь трюмов, кандалы и другие следы присутствия на корабле сотен человек, и…злорадствующий капитан, поскольку прямых улик, т. е. наличие самого живого товара, не было.
Межамериканские войны в XIX веке зачастую преднамеренно провоцировались Англией. Она неоднократно высаживала морские десанты, бомбила и разоряла латиноамериканские портовые города под предлогом «защиты своих граждан». В 1833 г. англичане оккупировали аргентинские Мальвинские (Фолклендские) острова, выслав их жителей на материк. Когда же Аргентина в 1982 г. после многолетних бесплодных переговоров восстановила там свой суверенитет, Англия быстро «преподала урок» и безжалостно расправилась с аргентинскими вооруженными силами. Вмешательство Англии во внутренние дела стран Латинской Америки было нормой. В 1866–1870 гг. по наущению английских торговцев войска Аргентины, Бразилии и Уругвая практически уничтожили процветающий Парагвай. Чем же не угодила эта маленькая республика, расположенная почти в самом центре Южной Америки самому могущественному государству XIX в.? Судьба Парагвая весьма примечательна с точки зрения целей и методов капитализма.
До того, как его превратили в руины, Парагвай представлял собой исключение среди латиноамериканских государств: парагвайцы были единственной нацией континента, не изуродованной иностранным капиталом. Долгие годы (с 1814 по 1840 г.) железной рукой в стране поддерживал порядок диктатор Гаспар Родригес де Франсиа. Словно в инкубаторе он растил независимую и устойчивую национальную экономику, развивавшуюся в полной изоляции от мира. Государство, имевшее неограниченную власть и проводившее политику патернализма, вытеснило национальную буржуазию, заняло ее место и взяло на себя ее роль. Выполняя задачу подавления парагвайской олигархии, Франсиа опирался на крестьянские массы. Он добился мира внутри страны, установив жесткий «санитарный контроль» между Парагваем и остальными странами. Когда Франсиа умер, в стране не было крупных частных состояний, и Парагвай был единственным государством в Латинской Америке, не знавшем нищенства, голода и воровства; немногие иностранные путешественники, которым удавалось проникнуть в Парагвай, с удивлением обнаруживали здесь оазис спокойствия посреди континента, сотрясаемого бесконечными войнами. Побывавший здесь американский торговый агент Гопкинс в 1845 г. информировал свое правительство о том, что в Парагвае «нет ни одного ребенка, который не умел бы писать и читать…».
После Франсии правительства Карлоса Антонио Лопеса и его сына Франсиско Солано Лопеса продолжили и развили дело своего предшественника. Страна переживала экономический подъем. Когда в 1865 г. на горизонте появились агрессоры, в Прагвае уже была своя телеграфная связь, железная дорога и немалое число фабрик по производству строительных материалов, тканей, пончо, бумаги, красок, фаянса, пороха. 200 иностранных специалистов, получавших хорошее жалованье из государственной казны, оказывали стране активную помощь. С 1850 г. на литейном заводе в Ибикуе производились пушки, мортиры и ядра всех калибров. Черная металлургия, так же как и другие основные отрасли промышленности, находились в руках государства. Государство монополизировало внешнюю торговлю, положительное торговое сальдо было неизменным. Парагвай имел устойчивую национальную валюту и располагал достаточными богатствами, чтобы осуществить крупные капиталовложения, не прибегая к иностранной помощи. У страны не было ни сентаво иностранного долга, и она могла позволить себе содержать лучшую в Южной Америке армию. Прибыль, которую здесь давало сельское хозяйство, не проматывалась попусту, и не тратилась на бессмысленную роскошь, не попадала ни в карман алчных посредников, ни в цепкие лапы ростовщиков. И потому империализм, как губка впитывающий в себя богатства других латиноамериканских стран, здесь был лишен такой возможности.
Парагвайское государство проводило политику протекционизма по отношению к национальной промышленности и внутреннему рынку самым ревностным образом, особенно с 1864 г.; реки страны были закрыты для британских судов, заваливших изделиями манчестерских и ливерпульских мануфактур все остальные страны Латинской Америки. Торговые круги Англии стали испытывать серьезное беспокойство не только из-за того, что в самом центре континента оставался неуязвимый очаг национальной независимости, но и из-за того, что парагвайский опыт был убедительным и опасным примером для соседей. Парагвай строил свое будущее без иностранных капиталовложений и без займов английских банков.
Но Парагвай был зажат между Аргентиной и Бразилией, которые вполне могли задушить его, сдавив горло его рек и наложив высокую пошлину на транзит его товаров. Именно так, в итоге, они и поступили. Однако, немалую роль в этом удушении сыграли англичане, которые сыграли роль прямого подстрекателя и финансиста этой войны. Война Тройственного союза (Аргентина, Бразилия, Уругвай) превратилась в настоящий геноцид парагвайского народа. Президент Аргентины хвастливо заявил, что его войска через 3 месяца войдут в Асунсьон, но война шла 5 лет. В итоге, если в начале войны население Парагвая составляло 1,5 млн. человек, то в 1870 г. осталось только 250 тыс., а победители, разоренные расходами, которые потребовала эта затяжная война, оказались в полной зависимости от английских банкиров. Таков был триумф буржуазной «цивилизации».
Международный капитализм неоднократно выступал и против других стран Латинской Америки, идя на многочисленные провокации. В 1861–1867 гг. объединенные войска Англии, Франции и Испании, использовав временную приостановку Мексикой выплаты им долга, оккупировали и навязали ей в качестве императора австрийского эрц-герцога Максимилиана. На деле же интервенты стремились покончить с буржуазно-демократическими реформами, которые проводил президент Бенито Хуарес.