Исчез ли? Или снова заполз куда-то в самые тайные уголки подсознания?
— Как ты? — спросила мать, усаживаясь на соседнюю койку. — Всё нормально?
— Нормально, — сказала Настя.
Её так и подмывало спросить, спала ли действительно мать в ту страшную ночь в кресле в её комнате, очень хотелось спросить именно об этом, но Настя почему-то так и не решилась спросить. Закрыв глаза, она тихо лежала под одеялом и старалась ни о чём не думать, совершенно ни о чём не думать… ни о чём вообще…
А потом она и в самом деле уснула, и проспала спокойно, без всяких сновидений почти до самого вечера, проснувшись только тогда, когда медсестра пришла делать ей очередной укол.
Из больницы Настю выписали уже в начале лета, бледную, осунувшуюся, молчаливую, с потухшим взглядом. Она стала бояться темноты, категорически отказывалась спать одна в комнате… но даже в спальне матери, где спали теперь они обе, всю ночь до самого рассвета горел тусклый ночник. Разумеется, такое поведение дочери очень тревожило мать, но она молчала, всё воспринимая как должное. В больнице мать предупредили, что некоторое время это будет продолжаться, а потом пройдёт, по крайней мере должно пройти обязательно, и мать терпеливо ждала, втайне надеясь на лучшее. Впрочем, больше ей ничего и не оставалось, как только ждать и надеяться.
И это действительно начало постепенно проходить.
Сначала Настя согласилась на выключение ночника, потом, ибо отпуск, который мать оформила за свой счёт, подошёл к концу, Настя не стала возражать против того, чтобы оставаться одной в квартире на весь рабочий день. Правда, она, тотчас же после ухода матери на работу, запирала входную дверь на все мыслимые запоры и по пятнадцать раз на дню трезвонила матери на работу, просто так, чтобы услышать только её голос, удостовериться в самом её существовании. Мать не возражала, она и сама звонила домой всякий раз, когда, по её мнению, Насте пора было звонить, а она почему-то задерживалась с этим.
Но Настя по-прежнему сторонилась людей, даже своих одноклассников она почти не видела. Впрочем, в городе их мало осталось, большинство разъехалось кто куда на летний период. Мать и сама несколько раз намекала Насте о поездке к бабушке в деревню, но Настя ехать к бабушке отказывалась самым категорическим образом. Она даже в истерику впадала всякий раз, когда мать начинала очередной разговор на эту тему, и мать в конце концов смирилась и больше об этом с Настей не разговаривала.
О Веронике Настя спросила только один раз, да и то, поинтересовалась она единственно тем, где, на каком кладбище похоронили подругу, Узнав, что Веронику похоронили на старом, закрытом уже кладбище, возле могилы матери, Настя вздохнула, помолчала немного и вдруг спросила, где похоронили отца Вероники.
— Не знаю! — мать пожала плечами. — Где-то в другом месте.
Больше они этой темы не касались.
А в середине июля уже Настя вдруг сама попросила мать, чтобы та отпустила её к бабушке. Впрочем, перед этим случились некие события, которые, собственно, и привели Настю к необычной этой просьбе…
Глава 6НА КЛАДБИЩЕ
— Здесь! — сказал Олег и остановился.
Виталик тоже остановился и внимательно осмотрелся вокруг. Несмотря на здоровый скептицизм, ему всё же было немного не по себе.
— Неуютное место, — заметив это, пробормотал Олег… потом он криво улыбнулся и добавил негромко: — Тут и так, и без всего этого…
Место и в самом деле было неуютным, если, вообще, выражение это можно применить в отношении старого заброшенного кладбища. Самих могил, правда, из-за высокой густой травы и ещё более густых зарослей колючего шиповника и мелкорослой одичавшей сирени, почти не было видно. Там-сям виднелись только покосившиеся полусгнившие кресты, ещё больше их валялась прямо на земле. Но в одном месте, совсем недалеко от друзей, печально желтел единственный здесь на сплошном зелёном фоне песчаный четырёхугольник с невысоким продолговатым холмиком в центре. Да и крест, прочно возвышавшийся над этим холмиком, был почти новый, окрашенный даже, и краска эта лишь местами начала уже отслаиваться и осыпаться.
— Это здесь? — тихо спросил Виталик, не отрывая пристального взгляда от свежей этой могилы, единственной недавней могилы на старом заброшенном кладбище. Он вдруг ощутил, как какой-то холодный неприятный озноб пробежал по коже, он уже почти верил словам Олега… он уже верил им без всякого этого «почти»…
— Ближе подойти надо! — не проговорил а прошептал почему-то Олег. Он двинулся вперёд, потом, подойдя почти вплотную к желтеющему холмику, оглянулся, посмотрел на неподвижного Виталика. — Ну, чего застыл как истукан! Сюда иди, оттуда не услышишь!
Виталик пожал плечами и, подойдя к товарищу, остановился рядом с ним. Внутри у него всё было напряжено до предела, он очень надеялся, что это внутреннее его состояние никоем образом не отразилось внешне, и что он, Виталик, выглядит так же спокойно и уверенно, каким видится ему сейчас Олег.
Но время шло, а они так и стояли рядом с могилой в полном и абсолютном молчании. Ничего не происходило, ничего абсолютно…
— Не слышно! — с явным облегчением проговорил Виталик и, искоса взглянув на друга, широко и несколько плутовато ему улыбнулся. — Это ты нарочно, да? Пошутить решил? — он ткнул Олега в бок локтем. — Можешь считать, что получилось! Я даже купился в какой-то момент!
И он весело рассмеялся, но в это же самое время Олег, ничего ему не отвечая, вдруг с силой ударил кулаком по кресту. И смех сразу же оборвался, волосы сами собой зашевелились на голове у Виталика, ноги стали какими-то ватными, а грудь мгновенно обжёг изнутри непонятный какой-то ли жар, то ли лютый февральский холод, ибо снизу, из-под земли послышался вдруг приглушённо-слабый, но в то же время совершенно отчётливый человеческий голос. Женский голос.
— Помогите! — еле слышно то ли простонал, то ли прохрипел из-под земли таинственный этот голос. — Хоть кто-нибудь!
Виталик совершенно инстинктивно отпрянул в сторону, и уже там, опомнившись немного, взглянул на Олега. Тот остался на прежнем месте, но сомнений не было: он тоже слышал этот голос из могилы.
— Ну что, убедился теперь?
— Я… она… — губы отказывались повиноваться, изо рта у Виталика вырывались сейчас только какие-то короткие, почти нечленораздельные звуки… потом он немного овладел собой. — Она что… живая?! Она живая там?!
Олег ничего не ответил. Он стоял, молчал и всё смотрел и смотрел на приятеля. Странно как-то смотрел.
— Надо копать! Выкопать её скорее! — засуетился Виталик, вновь заговорив путано и невнятно. — Надо найти кого-то, позвать… лопаты надо… поскорее, она задохнётся там… — он замолчал на полуслове. — Что с тобой, Олег? Что ты на меня так уставился?
— Ты на дату посмотри! — губы Олега странно дрожали, когда он попытался улыбнуться… потом он всё же улыбнулся, если гримасу, перекосившую надвое его лицо, можно было принять за некое отдалённое подобие улыбки. — Там дата смерти, на кресте, на неё посмотри!
Ещё не всё понимая, Виталик, тем не менее, послушно взглянул на маленькую фанерную табличку, аккуратно приколоченную к кресту. Смирнова Вероника… год рождения… год смерти… Немного недотянула до семнадцати, ей бы ещё жить да жить… умерла… умерла восемнадцатого мая…
Восемнадцатого мая!
Теперь была середина июля!
— Дошло? — Олег по-прежнему не сводил тревожно-озабоченного взгляда с лица друга. — Она просто не может быть живой! Это невозможно, понимаешь!
— Невозможно… — машинально повторил Виталик… так же машинально он перевёл взгляд на невысокий желтоватый бугорок перед собой, там уже пробивалась кое-где первая редкая ещё трава, видно было, что бугорок этот насыпался не вчера, не месяц тому даже. Он насыпался раньше, гораздо раньше.
Олег по-прежнему молча смотрел на Виталика.
— Невозможно… — вновь повторил Виталик, тихо, одними губами, — Это невозможно…
И, словно в ответ ему, из-под земли вновь послышался всё тот же измученный охрипший женский голос.
— Хоть кто-нибудь! — явственно и жутко хрипел этот голос. — Хоть кто-нибудь…
А может, она всё же каким-то образом смогла выжить, остаться живой там, внизу… — мысли Виталика были сумбурными и лихорадочными… вернее, не мысли даже, какие-то обрывки мыслей в беспорядке метались в голове, исчезали, появлялись… вновь исчезали. Может, она уснула и крепко спала, а её взяли и похоронили на старом заброшенном этом кладбище… похоронили, а она всё спала и спала, все эти долгие два месяца она всё продолжала спать. А потом, позавчера, этот идиот Олег случайно или может по какой-то странной иронии судьбы забрёл на заброшенное это кладбище и каким-то своим словом или движением смог её разбудить. И она, поняв, осознав, наконец, что же такое с ней произошло, принялась кричать, звать на помощь, а этот идиот убежал, испугавшись. И двое суток, бесконечно долгие двое суток она всё ждала этой помощи…
Судорожно вздохнув, Виталик попытался представить себе всё то, что пережила, через какие невыносимые адские муки должна была пройти эта девочка за долгие, мучительно долгие эти сорок восемь часов. Сколько раз должна была она, переходя от надежды к отчаянью и от отчаянья опять к надежде, сколько раз должна была она умирать, воскресать вновь… и вновь медленно умирать. Он попытался представить себе это, но так и не смог это себе представить…
Олег подошёл к Виталику, осторожно тронул его за локоть.
— Пошли отсюда! — произнёс он негромко и, отпустив локоть Виталия, первым направился в сторону выхода.
— Подожди!
Олег обернулся.
— Она живая! — голос Виталика вдруг сорвался на крик, замолчав, он быстро провёл языком по пересохшим губам. — Она живая там, понимаешь!
— Она не может быть живой! — рот Олега вновь перекосила улыбка, скорее напоминающая гримасу. — Так не бывает, так просто не должно быть!
— Но ведь она зовёт нас, просит о помощи!