Когда я вошла в спальню госпожи, она сидела перед зеркалом и смотрела на себя с какой-то излишней внимательностью. Она казалась настороженной и как будто бы немного напуганной. Я тихо подошла к ней, остановилась за спиной и стала аккуратно извлекать шпильки из её причёски. Я боялась разговаривать, так как не хотела выдать того, что знаю её тайну.
– Как ты думаешь, Бетти, – миссис Вильерс заговорила первой. – Я очень старая?
– Что вы, госпожа, – ответила я с деланым удивлением. – Вы ещё молоды, и, как сегодня не раз отмечали гости, ваша красота совершенно не увядает.
Мои слова нисколько не обрадовали миссис Вильерс, а, скорее, привели её в ещё большую задумчивость. Она нервно теребила в руках гребень и тревожно поглядывала на меня в зеркало.
– Мистер Оливер Браун сегодня предложил мне выйти за него замуж, – наконец, после непродолжительного молчания, сказала госпожа.
Я замерла.
– И что вы ему ответили? – спросила я с некоторой осторожностью.
Миссис Вильерс как-то нервно усмехнулась и отложила гребень в сторону.
– Я думала, ты посчитаешь это шуткой, – сказала она.
В этот момент я испугалась, не догадалась ли госпожа о том, что я подслушивала их беседу в кабинете.
– Ну, вы красивая женщина, – торопливо пояснила я. – Совсем не удивительно, что мужчины могут пожелать сделать вас своей супругой.
Миссис Вильерс снова улыбнулась, но улыбка эта не была похожа на ту, которая могла бы проступить на лице счастливой возлюблённой.
– Мистер Оливер Браун очень молод, – сказала госпожа. – Я старше его на много лет.
– Всякое бывает, – ответила я, пожав плечами и продолжая разбирать причёску хозяйки. Страшно и стыдно мне было смотреть ей в глаза.
Миссис Вильерс снова замолчала. Она протянула руку, взяла со стола кружевную салфетку и смяла её в руке. Несколько секунд она смотрела на свой сжатый кулак, затем вдруг расслабилась, расправила салфетку у себя на коленях и принялась разглядывать её с такой внимательностью, словно бы видела впервые. Я тоже молчала. Мне очень хотелось знать, что ответила госпожа мистеру Брауну, но спрашивать я боялась.
Наконец, отложив салфетку в сторону так резко, словно бы она внезапно стала обжигающе горячей, госпожа поднялась. Причёска её была уже разобрана, но волосы, ещё не расчёсанные и не собранные в косу, в беспорядке разметались по плечам. Вид её сейчас живо напомнил мне ту странную ночь перед днём, когда госпожа получила известие о гибели брата. Она быстро прошлась от одного конца комнаты до другого, затем вернулась обратно, вдруг поджала плечи, будто её резко охватил озноб, а затем также внезапно расслабилась.
– Я приняла его предложение, – почти выкрикнула она и, внезапно схватив меня за руку, с неожиданной силой притянула к себе. Взгляд её был безумен.
Через секунду, выпустив меня из своих рук, она разразилась смехом. В нём не было и тени веселья. Лишь боль и отчаяние. От этого жуткого, словно бы потустороннего смеха вся моя кожа покрылась мурашками. Госпожа была ужасна в этот миг. Мне хотелось бежать прочь от неё, но, сделав над собой усилие, я сдвинулась с места лишь для того, чтобы крепко обнять госпожу и осторожно усадить её снова на стул, стоявший перед зеркалом.
– Госпожа, – очень ласково обратилась я к ней. – Вы, верно, утомились сегодня. Приём гостей – дело нелегкое. Вам нужно хорошо отдохнуть, выспаться…
– Ты мне не веришь? – миссис Вильерс попыталась снова вскочить, но я сумела удержать её.
– Я вам верю, госпожа, – сказала я, торопливо протягивая ей бокал с водой. – Я верю. И я очень рада, что вы снова обретаете любовь и счастье. Но я волнуюсь, как бы волнения сегодняшнего дня не ослабили ваше здоровье. Ваш будущий супруг, наверное, не обрадуется, если сразу же после обручения вы заболеете.
Слушая мои слова, миссис Вильерс притихла. Она выпила воды и позволила мне расчесать волосы и уложить её в постель. И всё же я видела, что госпожа неспокойна. То и дело я замечала, как она бросает напряжённые взгляды в плохо освещённые углы спальни, словно бы боясь различить в их тени что-то или кого-то постороннего.
– Если хотите, – сказала я, укладывая госпожу в постель и поправляя ей одеяло, – я отошлю Гвен на всю ночь, а сама останусь здесь, с вами, и прослежу за вашим покоем?
– Да, – торопливо ответила миссис Вильерс, снова бросив подозрительный взгляд теперь уже на дверь. – Было бы хорошо. Останься здесь, Бетти. Останься. Только я не хочу спать. Наверное, и не усну сегодня, но полежу просто. Обещаю, что полежу тихонечко. А ты… Ты почитай мне что-нибудь. Как раньше. Помнишь?
– Конечно, госпожа.
Я поправила ей подушки, а затем подошла к столику у окна, где у госпожи всегда лежала книга. Была она там и сейчас. Я взяла маленький томик и вернулась к постели госпожи. Читать мне не пришлось, миссис Вильерс уже спала.
18 января 1857 года. Одиннадцать часов после полудня.
Свадьба миссис Вильерс и мистера Брауна прошла на удивление мирно, хотя первая весть о том, что мистер Оливер Браун сделал предложение миссис Вильерс, была воспринята окружением хозяйки весьма неоднозначно. Миссис Вильерс рассказала детям о помолвке на следующий день после своего дня рождения.
Наутро она была совершенно спокойна и сдержанна. В облике её не было и следа ночного безумия. Я провела у её постели всю ночь, но она крепко спала, проснувшись только с рассветом. Утро принесло ей успокоение, но не радость. Госпожа была грустна и никак не походила на счастливую невесту. Тем не менее, собрав детей за завтраком, она объявила им о своей помолвке и предстоящей свадьбе.
Юный мистер Джордж Вильерс воспринял весть о предстоящем браке матери без всякой радости. Ему шёл восьмой год, а в этом возрасте детям ещё сложно воспринимать союз двух взрослых людей как нечто важное и общественно значимое. Он был слишком мал для того, чтобы осознавать социальные сложности подобного союза, но на интуитивном, доступном лишь детям, уровне ощущений чувствовал, что союз этот не принесёт его семье ничего хорошего. Ему не нравился мистер Оливер Браун, хотя к его отцу, старому священнику, молодой Джордж относился очень тепло. И это было понятно, ведь, навещая миссис Вильерс, отец Браун нередко приносил угощения детям, уделял много внимания беседам с ними, а иногда даже соглашался поиграть с Джорджем в саду. Мистер Оливер же, напротив, словно и не замечал никогда присутствия в доме детей. Если Джордж попадался ему на глаза, мистер Оливер проявлял холодность и равнодушие, что, конечно же, вызывало недоумение у привыкшего к постоянному вниманию и заботе мальчишки.
В отличие от брата мисс Джоан обрадовалась скорому замужеству своей матери. Конечно, её несколько смущала разница в возрасте жениха и невесты, но тревогу эту побеждала мысль о том, что мать более не будет одинока. Женщины смотрят на мир совсем не так, как мужчины. Мужчины практичны. Им важно, чтобы действия подчинялись структурной логике, чтобы они имели весомый социальный или материальный след. Мир женщин совсем иной. Это мир чувств и страхов, а больше всего на свете женщины боятся одиночества.
Женщина – сущность, сотканная из противоречий. В ней удивительным образом сочетаются абсолютная слабость и невероятная сила. Женщина поразительно сильна духом и телом, но только тогда, когда у неё есть кто-то или что-то, ради чего стоит быть сильной. Ей обязательно нужно ощущать этот стимул, эту опору рядом с собой. Но если она вдруг теряется, то могучая женская сила вдруг превращается в абсолютную, всепоглощающую слабость.
Не по годам мудрая мисс Джоан понимала, что миссис Вильерс некогда потеряла две свои самые важные духовные опоры – мужа и брата. Эти потери на долгие годы утянули её в пучину страхов и одиночества. Конечно, у миссис Вильерс оставались дети. Но дочь выросла и готовится к замужеству, совсем скоро она уедет в имение мужа и лишь изредка будет навещать мать. Молодой Джордж был ещё мал, но он уже проявлял такие качества натуры, из которых можно было предположить, что и он не станет надолго задерживаться в родовом поместье. Через несколько лет и Джордж покинет мать, и тогда она останется совершенно одна в огромном доме, каждая деталь которого с горечью напоминает ей об утерянном прошлом.
Эти размышления пробудили в мисс Джоан искреннюю радость, когда она узнала, что мать встретила человека, пожелавшего дать ей опору для духа до конца дней. Мисс Джоан плохо знала мистера Оливера Брауна, но, как и Джордж, была хорошо знакома с отцом Брауном и очень его любила. Следуя собственной логике, она полагала, что сын священника просто создан для того, чтобы быть хорошей опорой для души и прекрасным собеседником для ума.
Мистер Марлоу, который после дня рождения госпожи задержался в усадьбе на несколько дней, был, в отличие от своей невесты, человеком практичным. Он почти не знал мистера Оливера, но его смущала существенная разница в возрасте и положении между будущими супругами. Правда, это, как он однажды выразился, «социальное недоразумение» нисколько не отражалось на его личном положении в обществе, что вполне его устраивало, и открыто препятствовать свадьбе он не собирался. Тем более что в союзе миссис Вильерс и мистера Брауна был и ещё один положительный для мистера Марлоу момент – он надеялся, что окрылённая новыми чувствами миссис Вильерс смягчится в отношении дочери и её жениха и позволит молодым влюблённым заключить свой союз чуть раньше, чем планировалось. Собственно, по этой причине мистер Марлоу, постаравшись на время скрыть присущий ему скептицизм, принял самое активное участие в подготовке свадьбы миссис Вильерс и мистера Брауна.
На свадьбу были приглашены немногие. Миссис Вильерс не хотела большого торжества, да и мистер Браун тоже. Утром назначенного дня я, а не Гвен, помогла миссис Вильерс собраться. Так захотела госпожа. Она очень нервничала, а моё присутствие рядом отчего-то действовало на неё успокаивающе.
С самого утра госпожа была молчалива и задумчива. Если её о чем-то спрашивали, она отвечала, но односложно и иногда невпопад, словно бы и не слышала вопроса. Меня это очень тревожило. Я беспокоилась, не пробудит ли волнение этого дня в душе хозяйки заснувшее на время безумие.