— Разумно, я тоже полагаю, убийц было двое, но, наверно, не больше, ибо двое и поместятся в кабине грузовика, — согласился профессор и спросил Алеся: — Так вы не заметили за собой слежки?
— Нет, — пожал он плечами. — Я даже не оглядывался…
— Ладно, — Дайнович вернулся к окну и посмотрел в голубое небо. — Теперь реконструируем, что произошло в доме вашего друга-адвоката. В подъезде вы встречаете бездомного и отдаете ему свой плащ. Почему его тоже убили? Приняли его за вас из-за плаща? Не знаю. Как вы рассказали, его убили выстрелом в спину. А всем остальным стреляли в грудь. Это выходит, как кажется, за рамки правил. И когда его убили? Раньше адвоката и его соседа, с которыми вы встречались, или до этого? То есть тогда, когда вы были в квартире адвоката?
— Да, вот это интересно, — поднял голову контрразведчик. — Мне не совсем понятно, как и что там произошло.
— Я вижу это так, — повернулся к нему профессор. — Один из убийц оставался за рулем грузовика, поставленного метрах в двадцати или тридцати от дома. Не дальше, иначе жильцы дома не услышали бы шум машины, да и нести трупы на своих плечах пришлось бы далеко. Возможно, грузовик потом подъехал ближе к дому… А второй убийца, который был в полицейской форме, следил за паном журналистом до подъезда. За ним к дому следовал и грузовик. И есть интересная подробность в том, что рассказал пан Алесь. Бродяга не просто убит выстрелом в спину, а лежал, раскинув в стороны свои руки. Такая поза, полагаю, присуща человеку, которого убили на бегу. Если бы его убили стоящим, то руки были бы возле тела или под ним.
— Логично, — кивнул Янович.
— Выходит, что бездомный в плаще Алеся Минича бежал, а убийца пытался его догнать и стрелял ему в спину, — продолжил рассуждения Чеслав Дайнович. — Убил в дверях подъезда. Отсюда моя такая ретроспектива: убийца в форме полицейского зашел вслед за Алесем в подъезд и, возможно, сказал бездомному на первом этаже убираться куда подальше. Затем поднялся в квартиру адвоката, дверь которой была открытой, и подслушал разговор. Из него следовало, что то, что ищется, не находится здесь. Но эти люди знали теперь то, что рассказал им Минич об убийствах в Музее восковых фигур. Потому их следовало тоже убить. Пока пан журналист снова был в ванной комнате, убийца застрелил этих нежелательных свидетелей и пошел искать его самого. Но они разминулись в большой квартире, или — что более вероятно — на пороге убийца увидел бродягу, который вошел в коридор и тоже пытался что-то подслушать. Убийца за ним погнался по лестнице в подъезде и пристрелил на первом этаже.
— Не совсем так, — закурил новую папиросу Алесь. — В подъезде было темно, и когда я туда вошел, этот бездомный там спал. А вот когда за мной еще кто-то вошел бы, то этот дикарь при звуке шагов наверняка бы спрятался в темноте. И убийца его бы не заметил.
— Ну, тогда второй вариант, — походил по комнате Дайнович. — Он все расставляет по своим местам! Убийца в коридоре квартиры адвоката принял убегающего бездомного за вас, ведь он был в вашем плаще. Погнался за ним и, стреляя в него в подъезде, хотел убить именно вас.
— Вот сейчас все логично, — согласился Ян Янкович. — На бродяге был серый плащ пана журналиста.
— Возможно, возможно… — продолжал думать вслух профессор. — Не исключаю, что было принято решение дальше не возиться с Алесем и пустить его тоже в расход. Пока убийца ушел к своему грузовику, чтобы доставить его к подъезду и забрать трупы, в это время и спускался по подъезду наш пан журналист. Вы, Алесь, были в шоке, увидев уже шестой труп за ночь, и отправились ко мне — ибо вам больше и не было куда идти. А едва ушли, как вернулись убийцы и забрали все тела убитых. Вот такая получается картина событий.
— Получается! — согласился Минич.
— И кто в здравом уме во все это поверит? — встав рядом, строго посмотрел на него Чеслав Дайнович. — Вы сами в это верите?
Алесь от растерянности выронил свою папиросу. Руки дрожали после трех дней кутежа…
— Не обижайтесь, мой друг, — объяснил профессор. — Это не мои слова. Это так мне сказали в полиции. Повторяю: нет мертвого тела — нет преступления. А здесь ничего нет, кроме вашего рассказа. Заинтересовало кое-кого, — он посмотрел на Яна Янковича, — только одно в вашей странной истории. Упоминание о черной ленте. Как я понял, никакого официального расследования не будет. В том смысле, что все это секретно.
— Мало того, — добавил, сощурившись, Янкович, — не будет и никаких статей на эту тему в вашем журнале, уважаемый пан Минич. Вы ни строчки об этом не напишете. Я делегирован здесь и намерен сейчас вас об этом предупредить. Все это касается национальных интересов нашего государства, поэтому ни слова.
Алесь в растерянности посмотрел на своих собеседников.
— Я опять ничего не понимаю, — честно признался он, переводя взгляд с одного лица перед ним на другое. — Панове, в чем вообще дело? Что вы от меня скрываете? Какая такая секретность?
— А вот такая, — сказал всем Дайнович. — Я вчера сварил хороший грибной суп, по рецепту моей бабушки. Предлагаю пообедать. Давайте за супом и продолжим разговор…
…Разогрев на примусе кастрюлю, профессор налил каждому по тарелке и положил в каждую по ложке сметаны. Сели вокруг стола на кухне, и Янович, отведав ложку супа и откусив черного хлеба, с восторгом сказал, жуя:
— Какой фантастический суп! Вот секреты беларуской кухни!
А Минич, тоже попробовав блюдо, заметил:
— Суп славный, но везде одни секреты…
— Секретов тут нет, — профессор помешал ложкой суп в своей тарелке, разбалтывая там сметану. — Грибы до варки надо обжарить на сливочном масле. Потому у них и особый вкус… Овощи тушатся отдельно, а пассировка добавляется, когда все готово, почему мы и чувствуем яркий вкус жареного лука. Вот секрет букета вкусов этого супа. Но хотелось бы перейти от секретов кулинарных к секретам национальной безопасности нашей страны…
И он кивнул Яну Янковичу, отправив в свой рот ложку супа.
— Пока не доем, ничего говорить не буду, — ответил тот, все забыв.
И только когда он опустошил тарелку, то откинулся на спинку стула и расслабился.
— Это суп супов! — провозгласил он. — Ну а теперь можно и поговорить…
Глава четвертая,в которой читают письмо мертвеца
Они вернулись в комнату, которая служила профессору одновременно гостиной и кабинетом. В одном ее конце располагались диван с журнальным столиком и креслами, рядом с ними радиола, а в другом — письменный стол с кипой литературы на нем и лампой. Все стены заняты книжными стеллажами до потолка, одна дверь открывалась в спальню, другая в коридор, ведущий к кухне, ванной и входной двери в квартиру. Жилище небольшое, но вполне уютное и достаточное для одинокого ученого.
— Продолжим наше совещание, — сказал Янкович, усаживаясь в кресло и закуривая. — Но все, о чем мы, панове, будем говорить, должно остаться в этих стенах.
Сев на диван, Алесь тоже достал папиросу.
— Я понял, — кивнул он, зажигая спичку и глядя на офицера Дефензивы. — Но объясните мне, наконец, что такое эта ваша странная лента.
— Черная лента, — поправил его Дайнович, который открыл окно, чтобы проветрить комнату от табачного дыма, и глубоко вдохнул свежий воздух первого летнего дня. С улицы стали слышны приглушенные звуки городской жизни: шум моторов проезжавших машин, перестук по брусчатой мостовой колес подводы извозчика, издалека звучала какая-то музыка.
— Около месяца назад случилась история, я бы сказал, крайне темная, — понизив голос, продолжил тему контрразведчик. — Один из сотрудников Генерального штаба, майор Стебловский из Второго отдела, в своем телефонном сообщении сказал, что получил крайне важную информацию о тайной организации Абвера на нашей территории, которая называется «Черная лента» и в которой завербованы многие наши граждане, даже высокий чин в МИДе.
— Постойте, — перебил его Минич. — Второй отдел — это Экспларитура?
— Вот именно, военная разведка, — кивнул Янкович. — Но большего он рассказать не смог, так как его нашли повешенным в собственной квартире. И висел он на черной ленте.
— Но почему черная, и почему лента? — удивился журналист. — Кстати, у пана профессора его знаменитые очки тоже на черной ленте…
Они невольно взглянули на хозяина квартиры, который стоял у открытого окна. На его груди покоились золотые очки на широкой черной ленте, он приподнял их пальцами и повертел в воздухе:
— Действительно, на черной ленте. Но я их ношу уже лет двадцать…
Ян Янкович усмехнулся:
— Если каждого, у кого увидим черную ленту, мы будет подозревать в связях с Абвером, то далеко не уедем. Наши аналитики нашли одно из высказываний Гитлера, в котором он призывал этнических немцев вне Германии, то есть в первую очередь в Чехословакии, Франции и Второй Речи Посполитой, душить врагов черной лентой тайного сопротивления. Мол, лента связывает всех этнических немцев, а черный цвет — это траур по государствам соседей Рейха, которые якобы «будут скоро и неизбежно наказаны и уничтожены».
— Ах, вот оно что! — задумался Алесь. — Теперь я кое-что понимаю. Значит, вы, пан Янкович, и расследуете это дело о смерти майора военной разведки… Понимаю, что вас заинтересовало в моей странной истории. Но уверяю вас, я до сегодняшней ночи ничего не слышал о «Черной ленте».
— Вы уверены в этом? — посмотрел на него контрразведчик. — Еще раз прошу вас подумать, пан Алесь.
Тот молчал, перебирая в памяти то да се. Ничего, связанного с «Черной лентой», он не мог вспомнить. В итоге снова покачал головой.
— Покажите ему журнал, — вмешался в разговор профессор.
— Ладно, — затушил окурок и поднялся с кресла Янкович. — Перейдем ко второму пункту нашей беседы.
Он прошел в коридор, к вешалке, где достал из кармана своего плаща журнал. Вернулся с ним в руках и бросил его на журнальный столик.
— Ваш журнал? — спросил он.