Не хочу рассказывать тебе о своих сердечных делах, так как пришлось бы писать столько, что никогда бы не кончил. Тем не менее всё идёт хорошо, и лекарство, что ты мне дал, оказалось благотворным, миллион раз благодарю тебя, я понемножку возвращаюсь к жизни и надеюсь, что деревня исцелит меня окончательно: несколько месяцев я не буду видеть её[160].
Ты помнишь, что Жан-Вер просил руки сестры красавицы графини Борх и ему, как и следовало ожидать, отказали. Что же, его соперник победил и вскоре получит её в жёны[161].
Прощай, мой драгоценный друг, единственный поцелуй в щёку, но не более, потому что остальные мне хочется подарить тебе по приезде.
Дантес
После этого письма наступает семимесячный перерыв в эпистолярном общении Дантеса с Геккереном, так как последний вернулся в Петербург и приступил к исполнению своих обязанностей. Он сообщает всем, что привёз с собою акт об усыновлении Дантеса, теперь должного именоваться бароном Геккереном, акт, подписанный 5 мая королём Нидерландов Вильгельмом I. 21 мая Геккерену была дана частная аудиенция Николаем, во время которой он обращается к императору с просьбой о совершении необходимых формальностей в отношении его приёмного сына. На следующий день, 22 мая, Геккерен обращается, видимо, по указанию Николая I, с официальным письмом к министру иностранных дел графу Нессельроде, которым ставит его в известность в отношении акта об усыновлении Дантеса, высочайшем согласии на то императора, и просит, чтобы в полковых и прочих официальных документах его приёмный сын именовался впредь бароном Георгом Карлом де Геккереном. В действительности Дантес получил от короля Нидерландов только право носить фамилию Геккерен, да и то только по истечении года. Таким образом, все были введены в заблуждение. Подробно об этом см. в Приложении.
Пушкин на другой день, 23 мая, возвращается в Петербург прямо на каменноостровскую дачу и узнаёт, что несколькими часами раньше у него родилась дочь Наталия. 26 мая в кругу семьи Пушкин отмечает день своего рождения.
Наталия Николаевна с конца марта не выезжала в свет, так что всякие встречи её с Дантесом были исключены. Зато сохранились свидетельства встреч сестёр Гончаровых с Дантесом. Так, 27 мая они участвуют в увеселительной прогулке в Парголово в компании с С.Н. Карамзиной, Мещерскими, Н.И. Трубецким, Н.И. Мальцовым и Дантесом. Очевидно, что Дантес к этому времени входит в карамзинский кружок. Об этом говорят, прежде всего, письма Карамзиных. В письме от 5 июня 1836 г. С.Н. Карамзина сообщает брату Андрею: «Наш образ жизни, дорогой мой Андрей, всё тот же: по вечерам у нас бывают гости. Дантес почти ежедневно, измученный двумя учениями в день <…>, но, невзирая на это, весёлый, забавный, как никогда, и ещё умудряется сопровождать нас в кавалькадах». (Пушкин в письмах Карамзиных 1836—1837 годов. М.—Л., 1960. С. 59).
Ещё с весны 1836 г. Дантес стал постоянным посетителем дома князей Барятинских, одного из самых светских в столице. В тот сезон впервые появилась в свете младшая дочь хозяев семнадцатилетняя княжна Мария Барятинская, которой Дантес стал оказывать явные знаки внимания, что не прошло в обществе незамеченным. Дневниковые записи юной княжны, а ещё более — зачёркнутые места, дают представление о том, что ухаживания Дантеса льстили её самолюбию. Эти же записи говорят о том, что Геккерен на этот раз явно поощрял ухаживания своего приёмного сына.
Вместе с тем сохранилось одно свидетельство того, что в узком карамзинском кругу Дантес по-прежнему обнаруживал свои чувства к Наталии Николаевне, но это, судя по реакции окружающих, пока не вызывало никакой тревоги. Свидетельство относится к 1 июля, дню рождения императрицы, отмеченному традиционным праздником в Петергофе, на который Пушкин со свояченицами не поехал, сославшись на траур по матери. Софья Николаевна Карамзина, сообщая брату Андрею подробности этого дня, писала: «Я шла под руку с Дантесом, он забавлял меня своими шутками, своей весёлостью и даже смешными припадками своих чувств (как всегда, к прекрасной Натали)».
Наталия Николаевна в это время до конца июля безвыездно жила на даче Каменного острова. Сёстры Гончаровы посещали только вечера на Островах, ожидая, когда Наталия Николаевна сможет выезжать. Это произошло 31 июля, когда они втроём отправились в Красное Село, где впервые после долгого перерыва увиделись Наталия Николаевна и Дантес. Вот как описала эту поездку Екатерина Николаевна в письме брату Д.Н. Гончарову от 1 августа: «Мы получили твоё письмо вчера, в карете, в тот момент, когда нам перепрягали лошадей в городском доме, чтобы нам отправиться в лагерь, где мы должны были присутствовать на фейерверке, устраиваемом гвардией, и который из-за непогоды должен состояться сегодня, но мы не поедем. Мы выехали вчера из дому в двенадцать с половиной пополудни и в 4 часа прибыли в деревню Павловское, где стоят кавалергарды, которые в специально приготовленной для нас палатке дали нам превосходный обед, после чего мы должны были отправиться большим обществом на фейерверк. Из дам были только Соловая, Полетика, Ермолова и мы трое, вот и все, и затем офицеры полка, множество дипломатов и приезжих иностранцев, и если бы испортившаяся погода не прогнала нас из палатки в избу к Соловому, можно было бы сказать, что всё было очень мило. Едва лишь в лагере стало известно о приезде всех этих дам и о нашем, императрица, которая тоже там была, сейчас же пригласила нас на бал, в свою палатку, но так как мы все были в закрытых платьях и башмаках, и к тому же некоторые из нас в трауре, никто туда не пошёл и мы провели весь вечер в избе у окон, слушая духовой оркестр кавалергардов. Завтра все полки вернутся в город, поэтому скоро начнутся балы. В четверг мы едем танцевать на Воды». (Вокруг Пушкина. С. 243—244.)
Итак, 31 июля Дантес снова увидел Наталию Николаевну и возобновил свои ухаживания. Косвенное подтверждение этому мы находим в дневниковой записи, сделанной в этот день княжной Марией Барятинской, очевидно разочарованной отношением к ней Дантеса, занятого только Наталией Николаевной: «Я не очень веселилась на балу». Несколькими днями раньше её настроение было совсем иным. Совсем иное происходит через несколько дней, 2 августа, когда после вечера в их загородном доме в Павлине под Петергофом, на котором Дантес вновь стал любезным кавалером, она записала в дневнике: «…мне было весело». Наконец, 3 августа за обедом в Павлине: «Дантес с Геккереном меня очень смешили», как запишет княжна. Во время многолюдного бала она танцевала «попурри с Дантесом, вальс с Огарёвым, который был очень безмолвен. Предпоследний за мной ухаживал и сказал мне, что я очень мила».
В четверг 6 августа состоялся долгожданный бал в помещении здания Минеральных Вод, открывший сезон на Островах. Наталия Николаевна с сёстрами были на этом балу, Пушкин, скорее всего, сопровождал их. К этому балу или к одному из последовавших за ним относится рассказ петербургского студента Н.М. Колмакова: «Помню, на одном из балов был и Александр Сергеевич Пушкин со своею красавицею женою, Наталией Николаевной. Супруги невольно останавливали взоры всех. Бал кончился. Наталия Николаевна в ожидании экипажа стояла, прислонясь к колонне у входа, а военная молодёжь, по преимуществу из кавалергардов, окружала её, рассыпаясь в любезностях. Несколько в стороне, около другой колонны, стоял в задумчивости Александр Сергеевич, не принимая ни малейшего участия в этом разговоре…»
И это впечатление стороннего человека, к свету не принадлежащего, было не единственным. Как писал позднее К.К. Данзас, «после одного или двух балов на Минеральных Водах, где были г-жа Пушкина и Дантес, по Петербургу разнеслись слухи, что Дантес ухаживал за женою Пушкина». Последовала и реакция Марии Барятинской, записавшей свои впечатления от очередного бала в Павлине 17 августа: «Вначале я веселилась». Потом следует 13 зачёркнутых строк, где речь явно идёт о Дантесе. После этого запись: «Раухи пригласили Александра Трубецкого и Геккерна сесть за наш стол. Я почти словом с ними не обмолвилась». И снова уже 34 зачёркнутые строчки.
XXIV
Mon cher ami, je voulais te parler ce matin, mais j'ai eu si peu de temps qu'il m'a été impossible de le faire. Hier j'ai passé toute la soirée par hasard en tête-à-tête avec la Dame en question, et quand je dis tête-à-tête, moi seul d'homme au moins pendant une heure entière, chez la princesse Viazemski. Tu peux te figurer mon état, enfin j'ai pris mon courage et j'ai assez bien joué mon rôle et j'ai été même assez gai. Enfin j'ai tenu bon jusqu'à 11 heures, mais alors mon énergie m'a abandonné et il m'a pris une telle défaillance que je n'ai eu que le temps de sortir de la chambre et, arrivé dans la rue, je me suis mis à pleurer comme une grande bête, ce qui du reste m'a beaucoup soulagé car j'étouffais, puis rentré dans ma chambre, je me suis trouvé une fièvre de cheval et je n'ai pas fermé l'œil de la nuit et j'ai souffert moralement à en devenir fou.
Aussi suis-je décidéà avoir recours à toi et à te supplier de faire ce soir ce que tu m'as promis. Il faut absolument que tu [lui] parles et que je sache définitivement à quoi m'en tenir.
Elle va ce soir chez les Lerchenfeld et, en renonçant à la partie, tu trouveras le moment de lui parler.
Voilà mon avis: je crois que tu dois t'adresser franchement à elle et lui dire, de manière à ce que la sœur ne t'entende pas, que tu as absolument besoin de lui parler sérieusement. Alors demande-lui si, par hasard, elle avait été hier chez les Viazemski; et quand elle t'aura dit que oui, tu lui diras que tu t'en étais douté et qu'elle pouvait te rendre le plus grand service; tu lui diras ce qui m'est arrivé hier, comme si tu avais été témoin de tout ce qui m'était arrivé hier en rentrant, que mon domestique s'était effrayé et était venu te réveiller à deux heures du matin, que tu m'avais beaucoup questionn