[196], который прописал мне какую-то гадость и велел сегодня ещё не вставать, чтобы поберечь маленького: как и подобает почтенному и любящему сыну, он сильно капризничает, оттого что у него отняли его обожаемого папашу; всё-таки сегодня я чувствую себя совсем хорошо, но не встану с дивана и не двинусь из дому; барон окружает меня всевозможным вниманием, и вчера мы весь вечер смеялись и болтали. Граф[197] меня вчера навестил, я нахожу, что он действительно сильно опустился; он в отчаянии от всего случившегося с тобой и возмущён до бешенства глупым поведением моей тётушки[198] и не сделал ни шага к сближению с ней; я ему сказала, что думаю даже, что это было бы и бесполезно. Вчера тётка мне написала пару слов, чтобы узнать о моём здоровье и сказать мне, что мысленно она была со мною; она будет теперь в большом затруднении: так как мне запретили подниматься на её ужасную лестницу, я у неё быть не могу, а она, разумеется, сюда не придёт; но раз она знает, что мне нездоровится и что я в горе по случаю твоего отъезда, у неё не хватит духу признаться в обществе, что не видится со мною; мне чрезвычайно любопытно посмотреть, как она поступит; я думаю, что ограничится ежедневными письмами, чтобы справляться о моём здоровье. Idalie приходила вчера на минуту с мужем[199]; она в отчаянии, что не простилась с тобою; говорит, что в этом виноват Бетанкур[200]: в то время, когда она собиралась идти к нам, он ей сказал, что уж будет поздно, что ты, по всей вероятности, уехал; она не могла утешиться и плакала, как безумная. М-me Загряжская умерла в день твоего отъезда в семь часов вечера[201].
Одна горничная (русская) восторгается твоим умом и всей твоей особой, говорит, что тебе равного она не встречала во всю свою жизнь и что никогда не забудет, как ты пришёл ей похвастаться своей фигурой в сюртуке. Не знаю, разберёшь ли ты мои каракули, во всяком случае не много потерял бы, если бы и не разобрал; не могу сообщить тебе ничего интересного; единственную вещь, которую я хочу, чтобы ты знал её, в чём ты уже вполне уверен, это — то, что тебя крепко, крепко люблю и что в одном тебе всё моё счастье, только в тебе, тебе одном, мой маленький S-t Jean Baptiste. Целую тебя от всего сердца так же крепко, как люблю. Прощай, мой добрый, мой дорогой друг; с нетерпением жду минуты, когда смогу обнять тебя лично.
Это письмо было впервые опубликовано П. Е. Щёголевым в его книге «Дуэль и смерть Пушкина» по копии, присланной ему из семейного архива Геккеренов. (Щёголев. С. 337). Письмо в полной мере характеризует Екатерину Николаевну, ослеплённую любовью к Дантесу. Как писал Геккерен-старший сестре Дантеса: «Поведение жены Жоржа было безукоризненно при данных обстоятельствах: она ухаживала за ним с самою нежною заботливостью и радуется возможности покинуть страну, где счастливой уже быть не может» (Щёголев. С. 216). Из письма явствует, что перед отъездом Дантесу разрешили проститься с женой и бароном Геккереном.
Письмо барона Якоба ван Геккерена барону Жоржу Геккерену (Дантесу), в Тильзит
Копия
Je ne t'écris que peu de mots, mon cher Georges, et après la manière dont on t'a fait partir hier, tu comprendras ma reserve; ta femme et moi étant encore ici, j'ai des ménagements à garder; Dieu veuille que tu aie pu supporter cet horrible voyage, malade comme tu étais et avec les deux blessures ouvertes; t'aura-t-on permis ou plutôt donné le temps en route de penser tes blessures, c'est ce que je ne crois pas et c'est là toute mon inquiétude; soigne-toi pendant que tu es à nous attendre, et si tu veux, vas à Königsberg, où tu sera mieux qu'à Tilsit; je ne te nomme pas les personnes qui nous témoignent de l'intérêt pour ne pas les compromettre, car il paraît que décidément nous sommes destinés àêtre offerts en… (нрзб.) au parti qui commence à se montrer à découverte, et dont quelques organes excitent le pouvoir contre nous. — Tu sais de qui je veux parler et te dirai, que mari et femme sont parfaits et nous soignent comme des parents et ce qui vaut mieux comme des amis. Dès que Gevers sera arrivé, nous partons, mais il se passera toujours quinze jours avant que nous soyons avec toi. Si tu ne reste pas à Tilsit laisse nous un mot à la poste pour avoir de tes nouvelles. Voici dans tous les cas un passe-part de Barante avec le visa prussien. Ta femme est bien ce matin, mais le médécin ne lui permet pas de se lever, et elle doit rester coucher pendant deux jours, pour ne pas provoquer une fausse couche qu'on a craint un moment cette nuit; elle est bien gentille, bien douce, bien obéissante et très raisonable; je te donnerai de ses nouvelles tous les jours de poste et compte sur moi pour la bien soigner. Adieu; les Barantes te font bien des amitiés, ils sont parfaits pour ta femme; je t'embrasse de cœur à revoir bientôt. La vieille Zagratzky est morte hier au soir. Mlle Z[agratzky], la tante, est une accariâtre et obstinée personne; mais j'ai entreposé mon autorité, en ne permettant pas que ta femme passe la journée à lui écrire pour satisfaire sa curiosité, car ses soins et son affection ne sont que de l'ostentation et rien autre chose. Le docteur sort de chez ta femme et me dit, que tout va bien.
Tout à toi de cœur.
L'officier G. m'a fait demandéà me parler; mon Dieu, Georges, quel souvenir m'a tu légué là; ce qui me fait le plus de peine dans cette affaire, c'est ton manque de confiance; je ne veux pas te le cacher, mon cœur en a été blessé; je ne croyais pas avoir mérité ceci de ta part.
[Петербург, 20 марта 1837][202]
Я пишу тебе несколько слов, милый мой Жорж; судя по способу, которым тебя выслали, ты легко поймёшь мою сдержанность; раз твоя жена и я ещё здесь, надо соблюдать осторожность; дай Бог, чтобы тебе не пришлось много пострадать во время твоего ужасного путешествия, — тебе, больному, с двумя открытыми ранами; позволили ли, или, вернее, дали ли тебе время в дороге, чтобы перевязать раны? Не думаю и сильно беспокоюсь о том; береги себя в ожидании нас и, если хочешь, поезжай в Кёнигсберг, там тебе будет лучше, чем в Тильзите. Не называю тебе лиц, которые оказывают нам внимание, чтобы их не компрометировать, так как решительно мы подвергаемся нападкам (нрзб.) партии, которая начинает обнаруживаться и некоторые органы которой возбуждают преследование против нас. Ты знаешь, о ком я говорю; могу тебе сказать, что муж и жена[203]относятся к нам безукоризненно, ухаживают за нами, как родные, даже больше того — как друзья. Как только прибудет Геверс[204], мы уедем. Всё же пройдёт недели две, прежде чем мы будем с тобой, если ты не остаёшься в Тильзите; оставь нам на почте весточку о твоём здоровье. Во всяком случае, вот паспорт Баранта с прусской визой[205]. Твоей жене сегодня лучше, но доктор не позволяет ей встать; она должна пролежать ещё два дня, чтобы не вызвать выкидыша: была минута в эту ночь, когда его опасались. Она очень мила, кротка, послушна и очень благоразумна. Каждую почту я буду тебя извещать о состоянии её здоровья. Положись на меня, я позабочусь о ней. Прощай; Баранты очень тебе кланяются, они прекрасно относятся к твоей жене; от души обнимаю тебя; до скорого свидания. Старуха Загряжская умерла вчера вечером. M-lle Z.[206], тётка, сварливая и упрямая личность; но я употребил в дело свой авторитет и запретил твоей жене проводить целые дни за письмами к ней, лишь бы удовлетворить её любопытство, потому что её заботы и расположение — только одно притворство. Сейчас выходит доктор от твоей жены и говорит, что всё идёт хорошо.
Всем сердцем с тобой.
Офицер G.[207] хотел меня видеть: Боже мой, Жорж, что за дело оставил ты мне в наследство! А всё недостаток доверия с твоей стороны. Не скрою от тебя, меня огорчило это до глубины души; не думал я, что заслужил от тебя такое отношение.
Настоящее письмо впервые, как и предыдущее, было опубликовано П. Е. Щёголевым по копии, присланной ему из семейного архива Геккеренов. Таким образом, оба письма посланы одновременно вослед Дантесу на другой день. Высылка Дантеса происходила следующим образом. В 9 часов утра на гауптвахту в здании Адмиралтейства к Дантесу явился унтер-офицер жандармского дивизиона Яков Новиков, назначенный сопровождать его до границы. К 11 часам жандарм привёз Дантеса на Невский в дом Влодека, где ему было дозволено проститься с женой и Геккереном. Единственное документальное свидетельство об этом свидании — это донесение, которое может служить своеобразным комментарием как к письму Екатерины Николаевны, так и к письму Геккерена Дантесу. Свидание продолжалось один час. Исполняющий обязанность вице-директора Аудиторского департамента докладывал по начальству: «Во всё время свидания рядовой Геккерен, жена его и посланник Геккерен были совершенно покойны; при прощании их не замечено никаких особых чувств. Рядовой Геккерен отправлен мною в путь с наряженным жандармским унтер-офицером в 1 3/4 часа пополудни» (Русская Старина. 1880. Т. X. С. 430). А.И.Тургеневу, сопровождавшему траурный кортеж с телом Пушкина в Святые Горы, суждено было повстречаться с Дантесом, покидавшим Петербург. 19 марта А. И. Тургенев записал в своём дневнике: «Встретил Дантеса, в санях с жандармом, за ним другой офицер, в санях. Он сидел бодро, в фуражке, разжалованный и высланный за границу…» Дантес выехал из Петербурга по той же дороге, по которой следовал и траурный поезд с телом Пушкина.