Рёв рога Речница услышала раньше, чем увидела хесков у дороги, - и не сразу поняла, что сигнал предназначен ей. Нингорс, махнув хвостом, выписал широкий круг, постепенно снижаясь. Теперь Кесса увидела всё – и прижала руку с поводьями ко рту, содрогаясь от горя и ужаса.
Четверо полосатых хесков и один белый ящер лежали на взрытой земле, чёрной от крови. Их тела были так изрублены и истоптаны, что сосчитать их Кесса смогла только по головам – их отнесли к обочине. Рядом, бесстрастно водя пером по листу Улдаса, стоял писец стражи. Один из воинов-стражников что-то пояснял ему, кивая на кучку связанных пленников. Четверо воинов окружили их. Один из пленных катался по земле, пытаясь порвать путы, другие сидели тихо, изредка вздрагивая и мотая головами. Стражник, беседующий с писцом, снова поднёс ко рту рог и нетерпеливо замахал путникам копьём с бахромой флажков.
- Ваак, - проворчал Нингорс, припадая к земле и стряхивая Кессу со спины. В этот раз Речнице удалось спешиться с достоинством – на две ноги, а не на четыре.
- Ваак, - стражник обшарил пришельцев цепким взглядом, недоумённо мигнул на Кессу и повернулся к Нингорсу. – Откуда и куда?
- Из Хелы. Летим в Рат, - ответила Речница. – Что тут было? Это Волна сделала? А это её воины? Агаль и сюда докатился?!
- Где ещё ты видел Волну? – стражник резко развернулся к ней. – Ты авларин или Акаи?
- Я – знорка, - сказала Кесса. – Волна пришла в Хелу той ночью. На нашем постоялом дворе убили двоих. Мы видели стаю Клоа, летящую в Рат. Надо задержать её. Агаль летит на их крыльях.
Стражник фыркнул.
- Агалю крылья не нужны, - отмахнулся он, обменявшись несколькими словами на непонятном наречии с клыкастым писцом. – Летите, куда летели. С Клоа не связывайтесь.
На закате последняя дорога, вильнув, пропала в чаще, и лес сомкнулся над тёмными реками. От края до края неба, сколько Кесса ни вглядывалась, она видела лишь острые верхушки хвощей и перистые листья гигантских папоротников. Крылатая тень скользила по ним, и навстречу ей взлетали потревоженные стервятники. Широколистные деревья окутались облаками розового пуха, при каждом дуновении срывающегося с ветвей. Розовые волокна липли к крыльям Нингорса, лезли в нос, и хеск сердито фыркал, смахивая их с усов. Пролетев ещё немного над распушившимся лесом, он сложил крылья и нырнул в папоротники. Кесса прижалась к его спине, пропуская над собой разлапистые ветви, свисающие с них лианы и жгучие щупальца вездесущих медуз.
- Слезай, - велел Нингорс, опускаясь на пружинистые подушки странного синеватого мха. Он кустился тут повсюду, покрывая гниющие ветки и груды сброшенной коры. Чахлые папоротнички – едва по колено Кессе – торчали из него, и их белесые листья просвечивали насквозь.
- Тут мы заночуем? – Речница потопталась по моховым подушкам. – Мягко…
- Нет, - ответил хеск, выбираясь из сбруи, и сел на выступающий из земли корень. – Твои водяные стрелы крепко бьют. А есть такие, что пробивают насквозь? И можно ли налить в существо столько воды, что его разорвёт?
Кесса вздрогнула.
- Нет! Вода не убивает, - сердито мотнула головой она. – Вода добра к существам. Она несёт жизнь.
- Вот оно что, - задумчиво протянул Нингорс, разглядывая Кессу, как диковинного зверька. – А что несут лучи?
- Они сжигают то, чего быть не должно, - не сомневаясь ни мгновения, ответила Речница. – И разгоняют мрак. Так ты научишь меня своей магии?
- Посмотрим, что выйдет, - проворчал хеск. – Дай руку, детёныш. Нет, не так, - ладонь пусть ляжет под ладонью, пальцы – под пальцами. Теперь смотри и запоминай. Ни-куэйя!
Он вскинул руку с зажатой в ней ладонью Кессы, и травянисто-зелёный луч впился в толстую ветку и взорвал её изнутри. С гулким треском она раскололась, и обугленный обрубок упал в мох. Запястье Кессы налилось жаром, тёплая волна прокатилась от плеча к пальцам. Сердце на миг замерло – и забилось быстрее.
- Повтори, - Нингорс чуть сдвинул ладонь – теперь пальцы Кессы выглядывали из его кулака.
Она зажмурилась, собирая жар в запястье и сбрасывая его вниз по руке.
- Огонь, текущий в крови… - прошептала она, чувствуя, как наливаются теплом костяшки. – Ни-куэйя!
Стиснуть зубы она успела, но слёзы брызнули из глаз против воли. Подушечки пальцев нестерпимо жгло. Золотой свет прокатился по ним и угас, оставив жгучую боль. Нингорс раскрыл ладонь, лизнул обожжённую руку Речницы и одобрительно фыркнул.
- Лучу нужна цель, - он указал на мёртвый побег, торчащий изо мха. – Ещё раз.
Кесса подняла руку, и ладонь Нингорса легла на её запястье.
- Ни-куэйя!
Облако жара скатилось по пальцам и сорвалось с них золотистым лучом. Мёртвая ветка почернела и задымилась, и синеватый мох скукожился. Кесса прижала руку к груди, потирая ноющее запястье. Её глаза горели.
- Вот это магия так магия! Даже эльфы так не умеют! Ни-куэйя!
Гнилая палка треснула пополам, испуская зловонный дым. Рука Речницы налилась свинцовой тяжестью, и она с недоумением посмотрела на ладонь. Вены на тыльной стороне вспухли и окутались неярким светом.
- Знай меру, - Нингорс понюхал руку Кессы и лизнул горячее запястье. – Утром продолжишь. Будешь кидать лучи в деревья, а когда научишься – в рыб и ящеров.
- Не надо в ящеров, - нахмурилась Кесса. – Так и убить можно.
- Тогда сжигай канзис, - ухмыльнулся хеск. – От этого сплошная польза. Ну, чего ты дожидаешься? Разомни ноги, поешь, - нам ещё лететь и лететь.
- Да? Ещё одну ночь? – огорчилась Речница. – Так далеко до города?
Нингорс мигнул.
- Какого ещё города?!
- Делгин говорил, что он называется «Хеш», - ответила Кесса с растерянной усмешкой. – Где-то в лесу, недалеко от границы. Хеш – город белых ящеров, и они рады гостям…
Хеск выразительно фыркнул.
- Одного города тебе не хватило?
Кесса, растерянно мигая, заглянула ему в глаза.
- Нингорс! Разве тебя обидели в Хеле? Кто-то ранил тебя? Если ты – торговец кожами, то тебе должны быть привычны города…
- Торговец – Икеми, - качнул головой Нингорс. – Её тут нет. Мы нарвёмся однажды, детёныш, и хорошо, если выберемся живыми…
Кроны папоротников расстилались внизу непроницаемым пологом, и лучи рассвета скользили по ним, отражаясь от блестящих мокрых листьев. На чешуйчатых замшелых ветвях шонхоры чистили перья, оглашая лес визгливыми криками. Высоченный хвощ нависал над папоротниковой порослью, как скала, а сомкнувшиеся у его ствола резные листья качались не от ветра – среди них возился, заставляя колыхаться деревья, огромный пернатый ящер.
- Нингорс! Там пернатый холм! – вскрикнула Кесса, прижимаясь к спине Алгана. Осторожно она выглянула из-за его плеча – ящер не видел её, да и едва ли она была ему нужна.
Тяжёлый пласт коры отслоился от гигантского ствола, но упасть не смог – так и остался висеть в тени папоротников, новая кора нарастала под ним и вновь отслаивалась, вода затекала в трещины, солнце не проникало в них, - и теперь весь истрескавшийся ствол покрыли грибы. Серые, округлые, они лепились к мёртвой коре со всех сторон, прорастали под ней, приподнимая новые слои, выели в стволе дупла. Пернатый ящер, поддев когтистой лапой кору, неторопливо скусывал грибы. Снаружи их почти уже не осталось – и он просунул морду в нишу, расширяя дупло когтями, но сор запорошил ему глаза, и он отдёрнул голову, обрушив дождь грибов на землю. Что-то зашелестело у его лап, и он опустил шею, заглядывая под папоротники. Несколько грибов выпало из его пасти.
- Ой! Там кто-то ещё, в его тени! – встрепенулась Кесса. – Я видела серые перья!
Нингорс медленно кружил над гигантским хвощом, и его тень упала на зурхана, когда тот поднял голову. Ящер угрожающе вскинул лапы и гулко вздохнул. Хеск лениво вильнул хвостом, уходя в сторону. Спустя мгновение хвощ остался позади, но Кесса долго ещё оглядывалась, высматривая среди деревьев пёстрое оперение.
…Над посадками плетеницы неспешно расходились облака, и солнце заглядывало в разрывы испепеляющим оком. Раскалённый воздух струился над широкими дорогами, сливающимися в одну, чахлые придорожные деревца дрожали от топота сотен лап. По самой большой дороге, выстроившись в две колонны, мчались панцирные ящеры, и солнце играло на серебристо-серой броне и багровыми искрами вспыхивало на шипах. Кессе показалось, что Нингорс, нагнав их, повис в воздухе, но нет – он летел так же быстро, но ящеры шли с ним вровень. Все, кто гнездился на придорожных деревьях, в панике взвились в небо и теперь кружили там, пронзительно вопя.
- Великое войско, - прошептала Кесса, выглядывая из-за крыла Нингорса. Хвост колонны скрылся в поднятой сотнями лап пыли, и над ней, над золотистым маревом полуденного зноя, сверкнула белым огнём игла, пронзившая небо. Сияющий пик поднимался над равниной, а под ним поблескивали чёрной черепицей раскалённые крыши, теснящиеся друг к другу по склонам невысокого холма. Под холмом выстроились ровными рядами строения пониже, но пошире, засверкали на солнце пёстрые шары и паруса небесных кораблей. Между ними и голой, ничем не засаженной пустошью, воздух над которой странно дрожал и рябил, мешая вглядываться, поднималась стена. Её основание, обложенное тёмным кирпичом, простояло тут много лет, и даже с неба Кесса видела, что на него так просто не влезешь; но сейчас её спешно достраивали, возводя поверх камня и кирпича бревенчатые башни и утыкивая вал под стеной острыми кольями. Башня над воротами уже была готова, и на её четырёхскатной крыше, обтянутой светлым лубом, чернели знаки трёх лун.
У Хеша было пять ворот. Самые большие, по центру, только что пропустили на главную улицу две колонны Двухвосток и анкехьо, теперь в город вползали невысокие, но на редкость широкие вайморские повозки, по самые трубы заваленные брёвнами, корой, листьями и ворохами стеблей плетеницы. Кесса, дрожа от восторга и волнения, привставала на цыпочки, чтобы увидеть улицу, - какой же ширины должна быть мостовая, чтобы всё это по ней проехало?! Нингорс молча скалил клыки, и его грива как поднялась, так и стояла дыбом, выдавая растерянность и тревогу.