Вопли, крики...
Вспышки, грохот и пороховой дым накрыли поляну. Но пули миновали всадника. Быстро, словно в кошмарном сне, упырь понёсся туда, где стоял каштелян. Дыдыньский услышал нарастающий гул копыт, а затем свист воздуха, рассекаемого лезвием рейтарского палаша. Яцек отбросил пистоль, выхватил саблю и вихрем помчался за нападавшим.
Не поспел!
Упырь налетел чёрной бурей на побледневшего Лигензу, закрутил палашом свистящую мельницу и рубанул!
Каштелян успел заслониться. Конь под ним взвился на дыбы, Лигенза опрокинулся навзничь, а падающий скакун придавил его своей тяжестью.
Чёрный рыцарь осадил коня, его могучий жеребец взвился свечой, заплясал на задних ногах. Упырь огляделся, его очи за прорезями забрала метнулись вправо, влево...
— К оружию! Бей нечистого! — грянуло разом несколько голосов.
Холоп каштелянский подскочил ближе, занёс рогатину над головой да метнул в бок чёрному. Остриё скользнуло по доспеху, а всадник рванулся вперёд, размахнулся и рубанул слугу прямо по темени. Развернулся; сзади на него налетел Барщевский — верный прихлебатель Лигензы. Тотчас рубанул саблей в лицо, сокрытое забралом. Клинок звякнул, соскользнул по шлему, всадник отбил следующий удар шляхтича, а после молниеносно перешёл от защиты к обманному выпаду, вонзил остриё в грудь Барщевского, вогнал глубже и пронзил насквозь. Шляхтич захрипел, обмяк безвольно в седле, а после рухнул наземь бездыханным.
Упырь окинул взором поляну.
Заклика настиг его слева, Дыдыньский — справа. Оба ударили почти одновременно. Всадник отбил удар Дыдыньского, а удар Заклики принял на обёрнутый вокруг руки плащ.
Заклика снова занёс клинок. Всадник изготовился к защите, и тогда шляхтич нанёс удар, молниеносно перебросив оружие в левую руку. «Какой искусный приём!» — промелькнуло в головах у очевидцев. «Вот если бы он так сражался во время поединка с Дыдыньским...»
Клинки разминулись, но в тот же миг вороной конь прыгнул в сторону, разделяя сражающихся. Чёрный всадник замер на мгновение, словно нашёл то, что искал.
— Каштелянка! — пронзительно прозвучало в воздухе.
Побледневшая девушка в отчаянии рвала поводья скакуна, вонзая шпоры ему в бока. Её белый жеребец заржал и помчался галопом сквозь чащобу. Призрак метнулся следом. Вороной конь всхрапнул и понесся, будто сама буря. А за ним, отставая на несколько шагов, летел с развевающейся гривой гусарский конь Дыдыньского.
Деревья слились в размытую пелену, камешки и песок из-под копыт хлестали по лицам. Они вылетели на длинную поляну, усыпанную жёлтыми листьями и заросшую высохшей травой. Как ни старался конь Дыдыньского, он не мог сократить расстояние до вороного скакуна ни на пядь. А чёрный всадник с каждым прыжком настигал белого жеребца.
Каштелянка вскрикнула. В порыве отчаяния она выхватила пистолет, обернулась в седле и выстрелила в преследователя!
Промах! Пуля пролетела над плечом призрака. Яцек инстинктивно пригнулся — свинец просвистел над его головой, пробив шапку.
Чёрная стальная перчатка сомкнулась на плече каштелянки. Всадник вырвал Еву из седла и прижал к луке. Девушка отчаянно рванулась. Застёжки делии и жупана с треском разорвались, а каштелянка в последнем порыве что было сил ударила рукоятью пистолета по забралу рыцаря.
Удар пошатнул нападавшего. Он ослабил хватку, и Ева вырвалась, оставив в его руке делию. Рухнув между лошадьми, она перекатилась по траве и замерла.
Всадник развернул коня у самого края поляны. Едва он пришпорил скакуна, как его настиг Дыдыньский.
Они сошлись под засохшим дубом. Огромное дерево тянуло к небу оголённые ветви с облезающей корой. Яцек закрутил саблей мельницу над конской шеей. Противник был слева, поэтому он рубанул с этой стороны — наотмашь. Чёрный рыцарь отразил удар плоским блоком, держа клинок палаша наклонённым к земле. В тот же миг он ударил эфесом в висок Дыдыньского. Яцек уклонился — этот приём был ему хорошо знаком! Развернул коня к врагу.
Они сошлись вновь, теперь уже в затяжной схватке. Призрак рубанул влево, в последний момент отвёл клинок над защитой Дыдыньского и сделал ложный выпад для укола.
— Не вышло! — выкрикнул Яцек.
Он отбил клинок, отбросил в сторону, сам рубанул от локтя — сабля заскрежетала, соскальзывая по забралу шлема. Кони отпрянули друг от друга, всадники вновь направили их навстречу. Рыцарь ударил первым, Дыдыньский принял удар на защиту — чуть отвёл саблю, а затем провёл быстрый и короткий ответ. Призрак замахнулся, ударил справа, и тогда Яцек рубанул слева, метя в кисть. Уже во время движения он перехватил саблю обеими руками и со свистом нанёс сокрушительный удар прямо по клинку противника!
Палаш, выбитый из чёрной перчатки, прочертил дугу в воздухе и вонзился в ствол дуба.
Чёрный рыцарь пришпорил коня. Дыдыньский подскочил к лежащей каштелянке, развернул коня и замер, не спуская глаз с противника, готовый защищать её до последней капли крови. Долго они мерили друг друга взглядами.
Вдалеке разнёсся собачий лай.
Призрак медленно склонил голову. Объехав Дыдыньского широкой дугой, он помчался прочь, на скаку выдернув вонзившийся в дуб палаш. Осадив скакуна на задние ноги, он бросил последний взгляд на Дыдыньского, отсалютовал затянутой в перчатку рукой по-рейтарски и растворился меж деревьев в сгущающемся вечернем тумане.
Дыдыньский спрыгнул с коня и метнулся к каштелянке. Её чёрные волосы рассыпались по ковру из золотых листьев, а разорванный кафтанчик обнажил белую грудь с розовым соском. Шляхтич бережно поднял девушку на руки.
— Живи! — вырвалось у него шёпотом. — Живи, милостивая панна...
Слабый стон сорвался с её губ. Яцек, чувствуя исходящее от неё тепло, приник к её устам, целуя жадно, отчаянно, словно стараясь передать ей частицу своей жизни.
— Ваша милость! Эй, ваша милость!
Он нехотя оторвался от девушки, осторожно опустив её на траву. На бледном лице Лигензянки проступил едва заметный румянец — жизнь возвращалась к ней.
Дыдыньский вскочил на ноги и встретился взглядом с перепуганным Ясеком, державшим поводья коня.
— Пресвятая Дева! — вскричал слуга. — Живы?! А панна как? Очнётся ли?
В этот миг лесную тишину разорвал грохот копыт. Из сумрака вынырнули взмыленные кони, залаяли псы. Нетыкса, Заклика и несколько панов-братьев спешились, и в воздухе заплясали отблески факелов на обнажённых саблях и пистолетах.
— Боже правый! Пан Дыдыньский! — воскликнул Нетыкса. — Вы целы? А где всадник? Где панна?!
— Жива она! — выдохнул Дыдыньский.
Удивительно, но слуги не выказали ни тени радости. Один лишь Заклика бросился к каштелянке — столь стремительно, что это не укрылось от внимания Дыдыньского. Шляхтич преклонил колени подле лежащей, коснулся её щеки и приник ухом к груди.
— Дышит! — возвестил он. — Благодарение Господу!
Тут взгляд его упал на разорванную одежду. Дыдыньский почувствовал на себе испепеляющий взор Заклики.
— Весьма вольно вы обошлись с панной, вашмость! — процедил тот сквозь зубы, выхватывая саблю и надвигаясь на Дыдыньского. — На дочь самого каштеляна руку поднял?!
Дыдыньский, всё ещё под впечатлением от недавнего мастерства противника, даже не потянулся к сабле. Заклика определённо не зря провёл время после их последней стычки. Пожалуй, даже слишком не зря. Но затевать поединок в такой час было бы чистым безумием.
— Не желаете ли прежде узнать, вашмость, что сталось с таинственным всадником?
— Довольно, господа! — Нетыкса решительно встал между ними. — Поднимайте панну! — приказал он слугам.
Заклика скинул делию. Вместе со слугами каштеляна они бережно уложили на неё Еву и подняли с земли. Заклика с нежностью коснулся её щеки.
— Живи, соколица моя, молю тебя, живи, — прошептал он чуть слышно.
— А я всё видел! — выпалил Ясек, отвешивая низкий поклон Дыдыньскому. — Ваша милость бились с самим нечистым! Выбили клинок из его лап и все кости ему переломали!
— Неужто правда?! — ахнул Нетыкса. — Пан Яцек? Вы и впрямь схватились с призраком?
Дыдыньский положил руку ему на плечо.
— Что там с каштеляном?
— Конь его изрядно помял. Но выкарабкается.
— Тогда поспешим!
6. Пароксизм и геральдика
— Ваша милость прекрасно знает, кто этот чёрный всадник.
— Довольно! — прохрипел Лигенза, отталкивая Ясека, склонившегося над медным тазом, куда тот пускал каштеляну кровь. — Я сказал: хватит!
Ясек отвесил поклон и принялся перевязывать руку Лигензы чистым бинтом. Каштелян в ярости оттолкнул его, зашёлся кашлем и, застонав, схватился за левый бок.
— Что ты сейчас сказал? Что я знаю всадника? Откуда такие мысли?
— Он вовсе не собирался убивать вашу дочь, — Дыдыньский пронзил Лигензу взглядом зелёных глаз. — Этот всадник намеревался её похитить.
— Чтобы убить! — вскричал каштелян, пытаясь подняться. Ясек торопливо поднёс ему кубок с горячим питьём, но Лигенза отмахнулся.
— Извольте испить, ваша милость! Хоть глоток! — взмолился слуга. — Эти травы лекарь...
— Молчать, проклятый! — Лигенза выбил кубок из рук слуги и наотмашь ударил его по лицу. — Всё одно помирать... — Он снова зашёлся в приступе кашля.
Ясек отпрянул, распластавшись по полу. Лигенза тяжело навалился на стол, на губах его выступила кровавая пена.
— Всадник — это кто-то из тех, кому отказали либо панна, либо вы сами, пан каштелян, — как ни в чём не бывало, продолжал Дыдыньский. — Вспомните-ка, скольким магнатским сынкам вы велели поднести чёрный суп.
— Их было больше, чем звёзд в небе. Не отдам дочь всякому сброду... И хватит допросов! Не то забуду о нашем уговоре!
— Вы дали мне, пан, благородное слово — nobile verbum, что когда сыщу убийцу, награда меня не минет. А слово каштеляна — не пустой звук!
Лицо Лигензы побагровело. Рука, указующая на Дыдыньского, тряслась всё сильнее.
— В первый наш разговор пан Нетыкса обмолвился о неком Веруше... Кто он таков?
— Простолюдин... — прохрипел каштелян. — Я... Против закона... — Лигенза осёкся, грузно рухнул в кресло, лицо его наливалось чернотой. — Господи Иисусе! Спаситель... воздуха нет! — Он судорожно рванул застёжку атласного жупана.