1006.
Лидер кадетов призывал Михаила Александровича не бояться революционной улицы, в крайнем случае покинуть взбунтовавшуюся столицу и уехать в Москву, откуда можно было вести борьбу за спасение страны и монархии. Шульгин прокомментировал предложения кадетского лидера: «Что значит совет принять престол в эту минуту? Я только что прорезал Петербург. Стотысячный гарнизон был на улицах. Солдаты с винтовками, но без офицеров, шлялись по улицам беспорядочными толпами... А за этой штыковой стихией — кто? — Совет Рабочих Депутатов и «германский штаб — злейшие враги»: социалисты и немцы. Совет принять престол обозначал в эту минуту: На коня! На площадь! Принять престол сейчас — значило во главе верного полка броситься на социалистов и раздавить их пулеметами».
Выслушав все аргументы, Михаил Александрович попросил Родзянко переговорить с ним наедине. По словам Родзянко, великий князь спросил его, может ли Государственная дума гарантировать его личную безопасность. Председатель Думы ответил отрицательно, и Михаил заявил, что отказывается от престола. От имени Михаила был составлен новый манифест, который он подписал в шесть вечера. В манифесте говорилось: «Одушевленный единой со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием избрать представителей своих в Учредительное Собрание, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского». Таким образом, Михаил был императором менее суток. Династия Романовых началась с Михаила и Михаилом же завершилась. Теоретическая возможность возвращения к монархическому строю сохранялась, так как вопрос передавался на усмотрение будущего Учредительного собрания. Никто и предположить не мог, что Учредительное собрание просуществует еще меньше, чем процарствует Михаил. 3 марта 1917 г. российская монархия прекратила свое существование.
Следующие несколько месяцев запомнились как период двоевластия. Официально власть принадлежала Временному правительству, сформированному в основном из представителей либеральных партий. Однако реальная власть принадлежала Петроградскому совету рабочих депутатов, точнее, его Исполнительному комитету, в который вошли представители левых социалистических партий. Следует заметить, что членов Исполкома никто, в том числе рабочие, не выбирал, более того, на первых порах никто точно не знал их имен (список был неудобен для оглашения, так как состоял в основном из еврейских, польских, латышских и грузинских фамилий). Тем не менее Исполком был хозяином положения и действовал по своему усмотрению. Черносотенные газеты первыми подверглись преследованию после свержения самодержавия и провозглашения демократических свобод. В канун падения самодержавия редактор «Земщины» С.К. Глинка-Я нчевс кий рассуждал: «Все понимают, конечно, что если в борьбе двух начал — самодержавия и парламен-
таризма, — торжество останется за русскими началами, то русское правительство никого преследовать не будет, тогда как в случае торжества жидовского парламентаризма все приверженцы монархии, как это было во Франции, во время первой революции, или в Турции после переворота 1909 — подвергнутся не только лишению службы, но и свободы, а пожалуй, и жизни»1007. Рассуждение оказалось пророческим. В первые дни Февральской революции редактор «Земщины» и его сын были арестованы. Репрессиям подверглось и «Русское знамя». 5 марта 1917 г. Исполком Петроградского совета запретил издание этой черносотенной газеты. И хотя никто не уполномочивал Исполком вводить политическую цензуру, никто не посмел протестовать.
В свою очередь Временное правительство решило тщательно расследовать нарушения законов, допущенные старой властью. Была создана Чрезвычайная следственная комиссия, перед которой предстали царские министры и сановники. Допросы проходили в Зимнем дворце, куда из Петропавловской крепости привозили арестованных. Кроме министров, в крепостных камерах содержались некоторые руководители черносотенных союзов. Преследование за политические убеждения не укладывалось в строгие юридические рамки, но здесь превалировали соображения революционной целесообразности. Как отмечал поэт Александр Блок, привлеченный к работе в комиссии для литературной обработки стенограмм допросов, «я вижу уже, что Чрезвычайная следственная комиссия стоит уже между наковальней закона и молотом истории». Следователи Чрезвычайной комиссии заинтересовались также террористическими актами, но только теми, которые были осуществлены черносотенцами. В поле зрения комиссии попали также факты финансирования крайне правых организаций из секретного фонда министерства внутренних дел, связи крайне правых с охранными отделениями, антисемитская пропаганда ит.д.
Далеко не все лидеры черной сотни с достоинством перенесли переход на положение арестантов. А. Блок, обходивший вместе с председателем комиссии Н.К Муравьевым камеры Петропавловской крепости, оставил 1^>асочные зарисовки тюремного быта руководителей монархических организаций: «..Дубровин, всхлипнувший и бросившийся целовать руку Муравьева — потом с рыданием упал на койку (гнусные глаза у старика)». ВX Орлов, создатель железнодорожных черносотенных отделов, позже председатель Отечественного патриотического союза: «Рыдает, шепчет, голоса нет. «Вы победители, я побежденный. Благородство победителей я и взываю»1008. Рад руководителей столичных и провинциальных отделов прошли перед комиссией в качестве свидетелей. Большинство из них спешили засвидетельствовать лояльность новым властям. Например, А.И. Коновницын заявил следователям: «Раз бывший царь отрекся от престола и тем освободил меня от присяги, то я подчиняюсь Временному правительству и всем его распоряжениям».
Но были примеры иного рода. В конце мая или в начале июня был задержан Н.Е. Марков. В качестве депутата Государственной думы он пользовался неприкосновенностью и поэтому содержался под домашним арестом в комнате с видом на Петропавловскую крепость, вероятно, для того, чтобы лучше осознал свое положение. А. Блока поразила сцена допроса черносотенного депутата, который проводила группа кадетов и эсеров: «Щипля бороду и гладя усы, Марков скалит белые зубы. Он говорит все тоном, вплотную подходящим к нахальному. «Дело ихнее там, что они знают». Родичев злобно смеется, смотря на Маркова. Такой атмосферы еще не было, я не заставал»1009. Из стенограммы допроса видно, что Марков не отрекся от своих взглядов и откровенно, даже с некоторой бравадой рассказывал о внутренней жизни Союза русского народа и своих взаимоотношениях с правительством. Вместе с тем Марков, по свидетельству А. Блока, отказался назвать имена партийных сотрудников, боясь их скомпрометировать.
Пока Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства снимала показания с царских министров и лидеров правых организаций, произошло изменение баланса политических сил. Еще до войны правый сановник П.Н. Дурново предсказал печальную судьбу российских либеральных партий: «Лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые». Это пророчество сбылось в первые же месяцы после свержения самодержавия. Временный комитет Государственной думы во главе с MJB. Родзянко, еще в начале марта говоривший от имени всей страны, через несколько дней потерял всякое значение. Пришедшее на смену ему Временное правительство переживало кризис за кризисом. В апреле под давлением Совета рабочих депутатов были вынуждены подать в отставку военный министр А.И. Гучков и министр иностранных дел П.Н. Милюков. Много лет лидеры либеральной оппозиции мечтали о парламентском правительстве, а в результате продержались на министерских постах менее двух месяцев. О Прогрессивном блоке никто не вспоминал, партия октябристов фактически прекратила существование, кадеты после короткого взлета начали терять былую популярность.
Зато стремительно росли ряды левых партий, прежде всего эсеров и меньшевиков. Бывшие бомбисты и подпольщики контролировали советы рабочих и солдатских депутатов, занимали ключевые посты во Временном правительстве. Но их взлет был недолговечным, ибо на смену им шли большевики. Впрочем, летом 1917 г. большевики воспринимались как политические изгои. Большевистских вождей обвиняли в предательских связях с Германией и вызывали на допросы в Чрезвычайную следственную комиссию точно так же, как черносотенцев. Один из следователей комиссии вспоминал допрос В.И. Ленина: «Все стремятся посмотреть на продавца России и хоть вслед ему плюнуть: на большее пороху ни у кого не хватает, да и Ленин-то пока еще многим из нас кажется всего лишь клоуном от революции — Пуришкевичем навыворот»1010.
Что касается самого Пуришкевича, то он продолжал идейную эволюцию, начатую еще до падения самодержавия. Главным для него являлось продолжение войны, и во имя этого бывший черносотенец был готов примириться с новой властью. В марте 1917 г. за подписью Пуришкевича появилась листовка, призывавшая солдат, матросов и рабочих добиться перелома в войне с внешним врагом, ибо «его победа повела бы к возвращению России старого строя и тех людей, которые его поддерживали, вызывая проклятия к себе всех классов русского общества и всех его сословий*1011. Пуришкевича, облаченного в походную форму с орденом Владимира на шее, видели в приемной министра юстиции А.Ф. Керенского. У присутствовавших даже мелькнула мысль, уж не собирается ли бывший черносотенец выхлопотать должность у Временного правительства. Когда Керенский был назначен военным и морским министром, Пуришкевич отправил ему телеграмму с просьбой поручить ему санитарную часть армии, не давая места в кабинете министров, но по собственному признанию, «я не удостоился ответа*.