240.
Казаки чаще, чем солдаты, оказывали поддержку патриотическим манифестациям при их столкновении с противоправительственными демонстрациями. Манифестанты с хоругвями и портретами были понятнее и ближе казакам, чем студенты, требующие политических свобод. В Москве вечером 20 октября группа студентов и курсисток встретилась с патриотическим шествием по Моховой улице. Среди студентов были члены боевой дружины, вооруженные револьверами. Они открыли огонь поверх голов и потеснили черносотенцев. Неожиданно из окон Манежа началась стрельба залпами, заставившая студентов бежать с поля боя. На следующий день ректор Московского университета АА Мануйлов отправился в Манеж, «где казачий офицер заявил, что он не давал приказания стрелять. Произведенный подсчет боевых винтовочных патронов показал, что около 80 их израсходовано». Допрошенные казаки «все сознавались, что стреляли в толпу демонстрантов, некоторые по одному, а другие — по два-пять раз»241.
Полицейские, особенно низшие чины — городовые и урядники, по своему происхождению и образу мыслей мало отличались от простонародной толпы, участвовавшей в избиениях крамольников. В Симферополе полицейские сами участвовали в побоище. Беспристрастный язык обвинительного заключения запротоколировал действия городового С.Н. Ермоленко, который «ударил шашкой Исаака Левчика, оказавшегося затем убитым, ударил два раза обнаженной шашкой по рукам Якова Кравца, схватил за косу одну девушку и топтал ее ногами; в участке бегал от одного раненого к другому и наносил им удары, между прочим раскровянил нос Хаиму Берлину и с криком «вот, жид, тебе свобода!», а также по животу бил Марию Рохлин»242. Справедливости ради следует сказать, что городовой действовал, очевидно, в состоянии умоисступления. Терзаемый муками совести, он повесился.
Вместе с тем следует отметить, что в Аккермане, Измаиле, Кривом Роге, Херсоне и в ряде других городов порядок был восстановлен при помощи войск, беспощадно расстреливавших погромщиков. Самым решительным образом были подавлены беспорядки в Саратове, где губернатором был ПА Столыпин. Когда начался погром, саратовский губернатор отсутствовал в городе. Погромщики осадили редакцию либеральной газеты «Приволжский край», выворачивали камни из мостовой и бросали их в окна редакции. Журналисты бежали от толпы через черный ход. Прослышав, что семьи евреев пытаются спастись на пароходе, погромщики с кольями и камнями прибежали на пристань, желая совершить самосуд, но пароход уже успел отвалить от берега. Спешно вернувшийся в город ПА Столыпин обратился к толпе с требованием немедленно разойтись, пригрозив, что прикажет открыть огонь по участникам беспорядков. Погромщики по-своему истолковали речь губернатора- «Сказал, успокойтесь, все будет по-вашему. А жидов я выселю из Саратова в три дня — такие получены мною сегодня правила». Однако губернатор не шутил. По его приказу солдаты расстреляли погромную толпу, убив 3 и ранив 18 человек. Саратовский социал-демократ В.П. Антонов признавал; «По приезде Столыпина (он был в отпуске) 21 октября войска были приведены в действие и стали разгонять громил. Получилось впечатление, что погром был прекращен Столыпиным*243.
Особого внимания заслуживает позиция священнослужителей. Сразу оговоримся, что Русская православная церковь в лице Святейшего Синода осудила разгул насилия. Синод разослал «Пастырское поучение народу православному», в котором призывал верующих одуматься, пока еще есть возможность не запятнать свои руки кровью. Порицание погромщикам прозвучало в воззвании архиепископа Херсонского и Одесского Димитрия: «Жертвой насилия оказались честные труженики и торговцы, большей частью бедняки, которых вы своим буйством и разорением их убогого имущества лишили крова и куска хлеба»244.
В Киеве перед погромом распространялись печатные воззвания от имени «великого отшельника лавры». В этих листках призывали «учить своим судом смутьянов, посылаемых жидами и поляками». Однако настоятель Киево-Печерской лавры архимандрит Антоний сразу же заявил, что воззвания являются фальшивкой, а «сам отшельник нелепой выдумкой»245. Уже упоминалось, что Голосеевский монастырь в Киеве предоставил убежище нескольким еврейским семьям. То же самое было в Афанасьевском монастыре по распоряжению викария ярославской епархии епископа Угличского Сергия. Правда, один из советских авторов еще в 20-х годах упоминал, что от погрома в Ярославле пострадали исключительно ремесленники и мелкие торговцы «Крупные же врачи и купцы находились в Афанасьевском монастыре под защитой архиерея Сергия. Имущество их было сложено в кладовых монастыря»246.
Были случаи, когда представители духовенства пытались преградить дорогу погромщикам. В селе Обухове (Киевская губерния) «из местной церкви выходил в полном облачении и с крестом в руках священник, который уговаривал толпу образумиться и не грабить чужого имущества, но толпа не обращала внимания»247. Священник Н. Владимирский из Феодосии, подняв крест, также призывал погромщиков разойтись по домам. «Люди подходили к кресту, целовали его, но все-таки оставались на своих местах*248. В Елисаветграде священник Ирыгин увещевал паству прекратить погром, за что получил от своих прихожан камнем в бок. В Егорьевске (Рязанская губерния) была разгромлена квартира священника Богословского.
Вместе с тем общественное мнение называло нескольких архиереев вдохновителями погромов. Такое обвинение было брошено митрополиту Московскому Владимиру (Богоявленскому), который в самый канун Манифеста 17 октября произнес слово в Успенском соборе. По его распоряжению это слово было также оглашено по всем московским храмам. Слово митрополита не содержало призывов к погрому. Митрополит призывал каждого верующего к повиновению властям: «Исполни то, чего от тебя потребуют слуги царевы, что скажут тебе пастыри церкви»249250. Однако в слове имелись грубые выпады в адрес евреев, что вызвало негативный отклик среди интеллигенции и даже части священнослужителей и привело к вмешательству Синода. Впоследствии митрополит Владимир сожалел «о двух-трех неосторожных выражениях, допущенных из-за спешки».
Некоторые церковные иерархи отказывались увещевать погромщиков. По свидетельству одного из прислужников томского архиепископа Макария, «во время пожара два священника пришли к владыке и умоляли его, стоя на коленях, выйти и уговорить черносотенцев и губернатора прекратить все, но владыка не только им отказал в просьбе, но даже выгнал вон, обещая их лишить места»5. Отмечены случаи, когда духовные лица не гнушались насилия, правда, били своих же русских. Так, часть костромских семинаристов пострадала от рук священнослужителей. Семинарист Покровский был избит толпой до полусмерти, «и когда он, спасаясь от преследований, забежал в часовню, то находившаяся там монахиня выгнала его, избив палкой. Семинариста Груздева бил попавшийся ему навстречу священник А. Поспелов»251.
Состав жертв погромов был многонациональным. В Уфе перед погромом распространялось воззвание несуществующего монархического общества с подробным перечнем виновников российских бед: «интеллигенция, земские предатели, жиды, поляки, гимназисты и студенты». Выше уже указывалось, что в нашем распоряжении имеются данные о национальной* принадлежности 1082 человек из 1622 погибших во время октябрьских погромов. Около 40% погибших не были евреями, а среди раненых доля неевреев составляла больше половины. Объектами ненависти для толпы были участники революционных выступлений, интеллигенты и учащиеся, независимо от их вероисповедания и национальной принадлежности. Для черносотенцев все эти люди, имевшие самые различные политические взгляды, сливались в одну враждебную массу «демократов». Этот термин постоянно фигурирует в полицейских сводках и газетных корреспонденциях о погромах. В Нежине, по сообщению полиции, «народ всех русских демократов ловил по улицам, выводил из квартир, заставлял публично становиться на колени перед портретом, присягать, а в процессии идти и петь гимн»252. «А давайте сюды список усих демокра-тив!» — говорили участвовавшие в нежинском погроме малограмотные люди, которым слово «демократы», на все лады произносимое на митингах, прочно запало в память. В Орше черносотенцы на вокзале обсуждали между собой: «Вот сейчас с этим поездом демократы едут, мы им дадим»253.
В разряд демократов попадали люди, имевшие связи с революционерами. Полицейские документы сообщали, что в селе Веркиевка Черниговской губернии «были разгромлены дома 23 лиц, заподозренных во враждебном отношении к правительству, причем были нанесены побои учителю казаку Еаврилею, считавшемуся главою местных социал-демократов*254. Впрочем, полицейские чины сами плохо разбирались в партийной принадлежности демократов. В жандармском донесении из Барнаула говорилось: «Толпы избивали представителей революционных партий и их сторонников. Разрушены дома Пэродского головы и еще двух лиц*