94. Он утверждал, что только монарх, располагающий абсолютной властью и независимый от воли толпы, способен проводить полезные преобразования. «История свидетельствует, — подчеркивал он, — что самые существенные, плодотворные для народа и прочные меры и преобразования исходили от центральной воли государственных людей или от меньшинства, просветленного высокой идеей и глубоким знанием; напротив того, с расширением выборного начала происходило принижение государственной мысли и вульгаризация мнения в массе избирателей...»95
Л.А. Тихомиров излагал те же мысли следующим образом: «После вековой практики ни для кого не может быть сомнительным, что в парламентарных странах воля народа представляется правительством до крайности мало. Роль народа состоит почти исключительно в том, чтобы выбрать своих повелителей, да в случае особенной произвольности их действий — сменить их, хотя и последняя задача — при хорошей организации политиканских партий — далеко не легка»96.
Крайне правые были убеждены в превосходстве монархии над республикой, но проявили теоретическую беспомощность в обосновании этого тезиса. Они не могли дать удовлетворительный ответ даже на вопрос о происхождении монархии. Словно подтверждая архаичность самодержавия, теоретические искания крайне правых уводили их все дальше от современной науки.
Монархисты не восприняли теорию классового происхождения государства (XIX в.), прошли мимо рационалистических объяснений необходимости самодержавия (XVIII в.), отвергли доктрину общественного договора (XVII в.). Так, И.И. Восторгов считал, что договор между царем и народом «исключал бы чисто нравственный характер их взаимных отношений и заменял бы библейский отеческий образ власти правовым, основанным на недоверии, а сыновнее свободное послушание любви — договорным, принудительным повиновением»97. Наиболее подходящей для черносотенцев была древняя концепция божественного происхождения царской власти.
Генерал Н.И. Черняев, называвший самодержавие разновидностью арийской монархии, с военной прямотой писал: «Русское самодержавие есть последствие безмолвного и подразумеваемого согласия, готовности, умения, способности и потребности многомиллионного русского народа и вообще всего населения империи, состоящей из людей, имеющих различные взгляды, привычки, нужды, жить заодно, всем жертвуя ради сохранения порядка, единства, целости, независимости и могущества государства». Он подчеркивал, что русское самодержавие есть лучший способ «приведения к одному знаменателю 140 миллионов умов и воль», что оно есть тот «аппарат, благодаря которому Россия в любую минуту и притом в самых трудных случаях своей жизни, может превратиться как бы в один вооруженный стан, одухотворенный одной мыслью и способный как к несокрушимому отпору, так и к грозному натиску»98.
Перед монархистами стоял щекотливый вопрос: что, если неограниченная власть попадет в руки недостойного венценосца? Ответы были разными, но одинаково неубедительными. Князь В.П. Мещерский писал, что «самодержавный русский царь ответственностью перед богом и своею совестью несравненно более ограничен, чем президент французской республики...»99Л А Тихомиров соглашался, что слабый или порочный монарх может принести большой вред, но этот вред все же предпочтительнее борьбы за власть между политиканами. В этом монархисты противоречили самим себе, потому что неограниченная власть, по идее, могла принести неограниченный вред Ведь, по их утверждению, Россия два столетия не могла оправиться от удара, нанесенного державной десницей Петра I.
Крайне правые пришли к тому же самому выводу, за который в свое время попали под подозрение славянофилы, а именно: современная монархия не имеет ничего общего с древнерусским самодержавием. Согласно славянофильской схеме, разрыв произошел в начале XVIII в. Союз русского народа утверждал, что «...русские государи, начиная с Петра I, хотя и продолжали именовать себя самодержавными, но это самодержавие было уже не православно-русским, а весьма близким к западноевропейскому абсолютизму, основанному не на православно-церковном и земско-государственном единении и общении царя с народом, а на праве сильного...»100Отчуждение произошло по вине «бюрократического средостения». «Союз русского народа признает, — гласили его «Основоположения», — что современный чиновничий строй, осуществляемый в громаднейшем большинстве случаев безбожными, нечестивыми недоучками и переучками, заслонил светлый образ царя от народа»101.
С момента своего возникновения бюрократия подвергалась постоянным нападкам сверху, снизу и даже изнутри, что не мешало ей разрастаться после каждого выпада. Свою лепту во всеобщее осуждение внесли и черносотенцы. Не было ругательств, которых бы они не пускали по адресу бюрократии. Вожди черной сотни клялись до последней капли крови сражаться с административным чудовищем. Крайне правые пошли по пути искусственного отделения идеи самодержавия от его практического воплощения, т. е. бюрократической машины. По логике черносотенцев, самодержавие сводилось к одному самодержцу. На вопрос о том, как один человек может управлять огрюмной империей, ответа, разумеется, не было. Они полагали, что бюрократия пришла вместе с париком и иноземным камзолом, как будто приказные порядки и знаменитая волокита возникли не в Московской Руси.
Черносотенные идеологи выдвигали идею соборного единения всей русской земли. Этим они отличались от консерваторов, идеолог которых М.Н. Катков по поводу Земского собора вопрошал: «Не была ли бы такая мысль, даже негласно в сферах власти сказанная, торжеством крамолы?»102. Но в 1905 г. эта крамольная мысль широко обсуждалась в монархических кругах. В глазах черносотенцев Земский собор имел очевидные преимущества перед Государственной думой, так как его можно было созывать от случая к случаю. «В том-то и дело, — убеждала черносотенная печать, — что собор скажет свое слово и удалится». Кроме того, этот совещательный орган должен был состоять из «излюбленных коренных русских людей». В таком случае самодержавие осталось бы незыблемым. Другое дело, что, пока черносотенцы обсуждали, не попадает ли требование созвать собор под понятие государственной измены, стремительная поступь событий отбросила эту архаичную мысль на обочину истории.
Идея «народности» в основном воспринималась черносотенцами в русле национального вопроса — одного из острейших в многонациональной Российской империи. В начале XX в. великороссы уже не составляли большинства населения страны (49%)- Идеологи революции часто называли Россию «тюрьмой народов» и указывали на великодержавный характер политики, проводимой русским самодержавием. Однако это была своеобразная тюрьма, в которой подавляющее большинство русского населения находилось в неравноправном положении даже по сравнению с жителями окраин. Благосостояние русских также не было выше благосостояния других народов. На это указывал, в частности, правый публицист Н. Черников. Он утверждал, что «в России именно Русские в загоне» и «в этой вопиющей несправедливости главная причина всех наших неудач и нестроений»103.
Черносотенцы стали единственной партией, которая прямо и недвусмысленно заявила о защите русских национальных интересов и тем самым заняла пустующую политическую нишу. Черносотенцы выступали за единство и неделимость Российского государства. Их программы не допускали возможность предоставления национальным окраинам самоопределения в какой бы то ни было форме. Впрочем, среди правых были мыслители, чьи взгляды резко расходились с мнением большинства. С.Ф. Шарапов и Д.И. Иловайский считали, что окраины отвлекают слишком много средств и мешают развитию коренной России. Они допускали отпадение некоторых окраин, считая, что все усилия необходимо сосредоточить на развитии великорусских областей, своего рода русского ядра, вокруг которого по аналогии с Иль-де-Франс возродится великая империя. Д.И. Иловайский призывал отделить от России «неестественно присоединенный к нам польско-еврейский Привислинский край». По его мнению, «русскому народу даже выгоднее было бы претерпеть отпадение некоторых окраин, чтобы не истощать себя без конца их охранением и вносимой в наши внутренние дела смутою»104.
Черносотенцы провозглашали, что «русская народность, как собирательница земли Русской и устроительница Русского государства, есть народность державная, господствующая и первенствующая»105. Идеологи правых разделили территорию страны на «коренные русские области» и национальные окраины: Польшу, Финляндию, Среднюю Азию и Закавказье. При этом они причислили к коренным русским землям часть Польши, Литвы и Средней Азии. Черносотенцы считали необходимым закрепить господство русской нации политическими средствами. Член Русского собрания М.М. Бородин писал, что лозунг «Россия для русских» должен «служить руководящим началом во всей политике и в нашей повседневной жизни»106.
Черносотенцы считали, что русский народ должен был получить ряд преимуществ и привилегий. Русский язык должен был сохранить значение государственного, а школа всех видов и степеней должна была превратиться в русскую школу. Крайне правые требовали обеспечить право на службу в железнодорожном, морском и речном ведомствах только русским. Очевидно, черносотенцы полагали, что свое господство русское население могло обеспечить, только заняв стратегические позиции в хозяйственной сфере. Русским также должны были быть предоставлены преимущественные права на приобретение и аренду казенных земель, заселение свободных территорий. Привилегии распространялись на всю империю. Что касается «коренных областей», то там преимущественные права превращались в исключительные. Например, в «коренных областях» черносотенцы требовали продавать и сдавать в аренду частные земли только русским людям.