ым учеником, намного перещеголявшим своих учителей.
В 1905 г. Илиодор вступил в Союз русского народа Став преподавателем ярославской духовной семинарии в сане иеромонаха, Илиодор с головой погрузился в политическую деятельность. Он гневно обрушивался на иудеев, обвиняя их во всех смертных грехах. Когда его спросили, как он относится к евреям-выкрестам, Илиодор ответил, что, по его убеждению, еврея надо крестить таю вырубить во льду прорубь, трижды окунуть и дважды вытащить. Духовное начальство запретило ему называть евреев жидами, но Илиодор заявил, что ни один православный человек не в силах вынести такой суровой епитимьи. Черносотенные союзы стремились привлечь татарское население, рассчитывая на его монархические настроения, но Илиодор настраивал своих слушателей против мусульман. Позже, уже в Царицыне, высказывания иеромонаха стали головной болью для властей. Татары подали жалобу, что иеромонах публично называл грязным лжецом пророка Мухаммеда. Дело расследовалось сенаторами, но закончилось для Илиодора только замечанием.
Илиодор пробыл в Ярославле всего полгода, поскольку у него начались нелады с семинаристами. Он объяснял конфликт своей высокой требовательностью к разленившимся учащимся. На самом деле причина заключалась в несходстве политических взглядоа Черносотенный преподаватель вызывал недовольство семинаристов, потребовавших его удаления — случай редкий для духовных учебных заведений. Вынужденный покинуть семинарию, Илиодор попросил перевести его в Почаевскую лавру, центр черносотенного движения на Волыни. В лавре были его единомышленники, и Илиодор стал ближайшим помощником архимандрита Виталия. В монастырской типографии Илиодор отпечатал брошюру «Видение монаха» — нечто вроде переложения откровений Иоанна Богослова, применительно к ситуации в России. Среди апокалипсических картин грядущей битвы «святой черной сотни» с врагами православия и монархии проглядывала весьма характерная политическая тенденция. Вражеская рать в описании Илиодора представляла собой отвратительное зрелище: «...ряды этого сборища полны были по-лугоспод, учащейся молодежи, фабричного люда; при этом монах здесь заметил много народностей, а особенно выдавались жиды, они почти все стояли впереди. Все это сборище было разбито на группы. Среди каждой группы стояло два столба, а между столбами были натянуты полотна с надписями: «Октябристы, демократы, социал-демократы, социалисты-революционеры, анархисты, бундисты». Но самое поразительное, что монах увидел на стороне врага священников в блестящих облачениях: «...то были архиереи, их было много, но их трудно было различить; из земли под ними выходил какой-то едкий дым и окутывал их». Что же касается духовенства, оставшегося верным христианским заветам, то оно состояло из бедно одетых священников и немногих владык «Видение монаха» обличало не только церковную, но и светскую иерархию. Когда черная сотня, одолев врага, торжественно подошла к северной столице, вышел к ней «Тот, за Которого она встала» в порфире с оторванным краем — намек на ущемление самодержавной власти. Царь спросил, где же его министры и сановники. На это «великий Кронштадтский Пастырь» грустно молвил: «Они оставили нас»658.
В сущности, Илиодор в красочной форме иллюстрировал черносотенный тезис о том, что бюрократия заслонила царя от народа. Восстановив эту связь и наказав неверных слуг, самодержавие обретет прежнюю мощь. Примерно то же самое говорили и другие черносотенцы. Но ни один из них не заходил так далеко в критике существовавшего режима, как иеромонах Илиодор. Иеромонах Илиодор сменил архимандрита Виталия, ставшего настоятелем лавры, на посту редактора «Почаевских известий». После этого газета стала объектом пристального внимания со стороны властей. В справке министерства внутренних дел говорилось, что «орган Почаевского союза «Почаевские известия» стал открыто призывать народ не только к борьбе с интеллигенцией, но и с самим правительством, якобы изменившим царю». Министерство высказывало обеспокоенность тем, что лидеры Почаевского отдела «начали предлагать сельским сходам высказываться в форме приговоров по вопросам общегосударственного порядка, внушая крестьянам несбыточные надежды на участие в делах правления и подчеркивая их значение в жизни государства».
После нескольких предупреждений правительство потребовало от церковных иерархов пресечь вредную деятельность иеромонаха. По решению Синода «Поча-евские известия» были закрыты. Вместе с тем церковные власти решили не наказывать Илиодора. Он был отозван из лавры и переведен в распоряжение саратовского епископа Гермогена. Иеромонах нашел во владыке заботливого покровителя и друга, а епископ оценил в иеромонахе незаурядного проповедника слова Божьего и монархической доктрины. Илиодор сразу же был назначен епархиальным миссионером и настоятелем Святодуховского монастырского подворья в Царицыне.
Четыре года, проведенные Илиодором в Царицыне, превратили его в самую колоритную фигуру на российской политической сцене. Прибыв в Царицын, иеромонах понял, что ему достался «город вольный, портовый, развратный», где люди погрязли в пороках и забыли христианскую веру. Невзирая на трудности, он ревностно принялся обращать неверующих и равнодушных. Его паствой стало население рабочих кварталов и фабричных поселков, расположенных близ города. Интеллигенция, чиновничество, большая часть купечества не приняли проповеди иеромонаха, а он призывал на их головы страшные небесные кары.
Илиодор обещал «сделать из Царицына три Кронштадта», честолюбиво намереваясь затмить славу Иоанна Кронштадтского. Он начал с превращения подворья в полноценную обитель. Монастырь был освящен как Свято-Духов мужской монастырь, но в народе его называли Илиодорюв. Верующие откликнулись на пламенный призыв иеромонаха. Очевидец описывает, что в городе царило подлинное воодушевление. Кто не мог дать денег, нес листы железа на купола, клал кирпичи, убирал мусор. Примечательно, что ни один из богатейших волжских купцов, которых неутомимо обличал Илиодор, не пожертвовал ни копейки. Зато бедняки жертвовали последнее, и даже с Воргоры несли отцу Илиодору по гривеннику с каждого украденного рубля. По местным легендам, возле места постройки была выкопана глубокая яма, вскоре наполнившаяся до краев пожертвованными деньгами. Гордостью монастыря был огромный храм, вмещавший восемь тысяч молящихся. Храм был построен всего за год, а весь монастырь — за три. В народе говорили, что батюшка Илиодор за год воздвиг храм, тогда как кафедральный собор в центре города строится властями вот уже двенадцать лет и не готов даже наполовину.
Свято-Духов монастырь представлял собой четырехугольное каменное строение, окружающее храм. В здании находились кельи для монахов, трапезные, помещения для религиозно-просветительского братства. Была здесь и гостиница для трех тысяч паломников. Во всем здании было проведено паровое отопление, тогда еще редко встречавшееся в царицынских домах. Монастырские постройки, как писали современники, были самой грубой, даже бутафорской работы. Неудивительно, потому что главным архитектором был сам Илиодор, а на стройке трудились прихожане. В обители Илиодора причудливо переплетались современность и глубокая древность. Илиодор построил помещения для электрических машин и типографии. В то же время сотни верующих, включая женщин и детей, по примеру первых христиан копали катакомбы. Холм под монастырем был изрезан тайными подземными ходами, в которых ориентировались лишь самые посвященные. Илиодор вынашивал грандиозные планы. Он намеревался построить рядом с монастырем церковь, превосходящую вместительностью храм Христа Спасителя в Москве.
Сочувствующее Илиодору духовенство говорило о цитадели христианства на Волге; его противники утверждали, что речь может идти скорее о возвращении времен Савонаролы. Подобно флорентийскому монаху, Илиодор презирал достаток и благополучие. Келья иеромонаха была обставлена с подчеркнутым аскетизмом: стоял простой столик, заваленный богослужебными книгами, два венских стула и узкая сосновая скамья с изголовьем. Но хозяин убогой кельи наслаждался властью над фанатичной толпой, возбужденной его безумными проповедями. Илиодор носил посох с набалдашником в виде жилистого кулака, крепко сжимавшего крест — это было своеобразным символом его веры. Теория непротивления злу насилием вызывала у него гневную отповедь. В одной из монастырских галерей он повесил портрет Льва Толстого и требовал, чтобы всякий проходящий мимо плевал в лицо писателю. Он также ставил себе в заслугу запрещение философской драмы Леонида Андреева «Анатэма». Посвятив этому событию поучение «Победа православных истинно русских людей над дьяволом», иеромонах с ликованием восклицал: «Теперь уже не придется бриторылым лоботрясам на театральных подмостках кощунствовать и издеваться над православной христианской верой».
Между прочим, сам Илиодор не избегал представлений в духе средневековых мистерий. Рядом с храмом было сооружено огромное чучело, олицетворяющее гидру революции. После проповеди иеромонах, как Георшй Победоносец, пронзал дракона копьем и под радостные крики прихожан отсекал ему голову. Ночью голову приставляли обратно, и на следующий день Илиодор возобновлял свой поединок. Илиодора часто обвиняли в том, что он, несмотря на проклятия в адрес революционеров, колеблет общественные устои столь же сильно, как и члены нелегальных партий. Иеромонах отвечал: «Это правда. Я — революционер. Таким революционером был и Христос. Таким революционером, бунтовщиком, разбойником и я желаю быть. Я — ученик Христов. Хочу подражать ему»659.
Илиодор видел идеал в первых веках христианства, когда оно было религией бедных и гонимых. Он воображал себя мучеником, бестрепетно обличавшим богатых и знатных. Иеромонах не посягал на сословную структуру, но откровенно говорил, что в дворянстве есть многочисленный «негодный элемент», и требовал извергнуть «паршивцев» из благородного сословия. Дворянская и разночинская интеллигенция заслужила его презрение за свой космополитизм. Он сетовал на то, что «наши левые остолопы» забыли свою национальность, и у них «любить отечество — значит не воевать, развращать армию, подставлять свою спину другому народу». Он призывал богатеев уделить часть своего имущества бедному люду. Возмущаясь их роскошной жизнью, он упрекал их в недальновидности, так как всеобщее возмущение рано или поздно лишит их неправедного богатства: «Горе вам, царицынские купцы, справляющие золотые и серебряные свадьбы, ибо детям вашим не придется справлять даже медных, а внукам, может быть, и глиняных свадеб».