По наущению Илиодора его последователи изобрели новый способ борьбы с инакомыслящими. Людям интеллигентного вида грозил квач (кисть), которым фанатики мазали дегтем лица своих жертв. По возвращении в Царицын это орудие было водружено на площади с надписью: «Сей квач выставлен на прославление истинно русских православных людей и на посрамление газетных стервятников, жидов и русских ду-раков-безбожников.» Младший брат Илиодора — Аполлон Тфуфанов разъяснял паломникам, что их пастырь тайно ездил на «конгресс» в одном из южных городов, где в «секретном зале» под черным покрывалом совещались тринадцать человек в масках — лучшие сыны отечества. Они постановили всех евреев метить смолой, однако Илиодор возразил, что смолы на всех не хватит, а лучше их всех загнать в Черное море. Невозможно даже на минуту вообразить, что Аполлон Тру-фанов, являвшийся, к слову сказать, кандидатом богословия, верил в подобный бред. Братья сознательно играли на темноте и невежестве своих слушателей. В результате, как было зафиксировано в жандармских документах, среди расходившихся с проповеди слушателей то и дело слышались возгласы: «Поучить бы их следовало! Я бы первый дал в зубы!» Илиодор объяснял, что не призывает к погромам, но иезуитски добавлял: «...если погромы будут, то в них будет виноват не Илиодор, а сами жиды и русские безбожники»663.
Илиодор потерпел поражение, когда он вступил в борьбу с Григорием Распутиным. Илиодор подробно описал историю своих взаимоотношений с тобольским «старцем». Однако это описание грешило многочисленными отступлениями от истины. Илиодор признавал, что мало кто из духовных лиц был знаком с Распутиным так долго и был к нему так близок, как он сам. Илиодор сообщал, что многие — от просвещенного архиепископа Антония до его собственных неграмотных прихожан — предупреждали его не доверять Распутину. Он каялся, что на него напало что-то вроде затмения, ибо долгое время он не мог разглядеть истинной сущности сибирского «старца». Действительно, Илиодор был горячим защитником Распутина. Он печатно называл клеветниками обличителей своего друга, величал его с церковного амвона отцом и благодетелем.
В июле 1911 г. Распутин навестил Илиодора в Свя-то-Духовском монастыре, и иеромонах Илиодор представил старца своей пастве: «Наш брат во Христе Григорий Ефимович, великий человек». С благословения старца ИДиодор и его приверженцы отправились в Са-ров на поклонение мощам Серафима Саровского. Это паломничество запомнилось многим. Илиодор громил «революционеров, интеллигентов, жидов и безбожников», наводя ужас на местное население. По дороге воинственные паломники решили заглянуть в Казань. Распутин послал телеграмму епископу Казанскому Андрею (Ухтомскому), чтобы тот приготовил обед на две тысячи паломников, направляющихся в Саров. Но епископ предпочел покинуть город, чтобы не встречаться с черносотенцами. Иеромонаху Илиодору оставалось только произнести вдохновенную погромную проповедь у ворот женского монастыря и телеграфировать Распутину, что епископ сбежал от православного народа. Епископ из рода князей Ухтомских, не выполнивший просьбу Распутина, был стремительно перемещен на Кавказ и недоуменно говорил: «Я только из газет узнал о своем удалении из Казани, и никто не объяснил мне, за что меня оторвали от моей духовной семьи..*
Нет ни малейших оснований верить Илиодору, когда он утверждал, что он бескорыстно прославлял Григория Распутина. Тобольский «старец» был нужен Илиодору как заступник перед царской семьей. Илиодор ждал и других благ от своего влиятельного друга. Он сам проговорился, что Распутин «трижды обещал мне скорый епископский сан и бриллиантовую панагию». Возможно, именно эти невыполненные обещания вызвали его гнев. Водя дружбу со «старцем», Илиодор одновременно запасался компрометирующим материалом. Так, в руках Илиодора оказались письма императрицы Александры Федоровны Распутину. Иеромонах уверял, что Распутин якобы подарил ему эти документы, когда он гостил у него в селе Покровском. Распутин же утверждал, что бес попутал его из бахвальства показать письма Илиодору, после чего они пропали из взломанного сундука. Надо сказать, что объяснения Распутина звучат гораздо убедительнее.
Хотя за Илиодором утвердилась слава импульсивного и непредсказуемого человека, его выступление против Распутина являлось тщательно спланированной акцией. Духовные лица, которые своими руками ввели «старца» в царские палаты, глубоко сожалели о своей ошибке. Архиепископ Антоний (Храповицкий), епископ Гермоген (Долганов), архимандрит Виталий (Максименко) — все эти сподвижники иеромонаха настраивали его на борьбу с фаворитом императрицы.
16 декабря 1912 г. Илиодор заманил Распутина на Ярославское подворье в Петербурге. Иеромонах торжественно обличил «старца» в тяжких грехах, ему вторил юродивый Митя Козельский. Затем епископ Гермоген привел Распутина в храм и потребовал у него: «Говори: клянусь здесь пред святыми мощами без благословения епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора не переступать порога царских дворцов». Дальнейшую сцену описывали по-разному. Например, М.В. Родзянко, ссылаясь на достоверных свидетелей, утверждал, что «старец» обезумел и набросился с кулаками на епископа: «С трудом удалось оттащить безумного от владыки, и Распутин, обладавший большой физической силой, вырвался и бросился наутек Его, однако, нагнали Илиодор, келейник и странник Митя и порядочно помяли».
Так или иначе, но Распутин жестоко отомстил своим обличителям. Николай II был в страшном гневе и отказывался выслушать объяснения епископа. Илиодор в характерном для него стиле обратился к старому покровителю Горемыкину: «Вы уже получили все чины. Если повесить на вас ваши ордена и медали, то не хватит места на груди, придется вешать их на брюках или на спине. Вам нечего искать и нечего терять. Поезжайте, ради Бога, к царю и попросите его принять владыку Гермогена..» Однако на сей раз не помогали ничьи заступничества. Епископ под предлогом догматических расхождений с членами Святейшего синода был сослан в Жировицкий монастырь. Иеромонах Илиодор некоторое время скрывался в доме тибетского целителя ПА. Бадмаева, но в январе 1912 г. вынужден был сдаться жандармам.
Он был заточен во Флорищеву пустынь во Владимирской епархии. Департамент полиции принял строгие меры для надзора за Илиодором. Круглосуточное дежурство несли в общей сложности двенадцать филеров, которые, согласно инструкции, не должны были отходить от него дальше, чем на десять шагов. Беспокойство полиции имело под собой серьезное основание Осведомители доносили, что происшествие на Ярославском подворье вызвало целую бурю. Так, агентурная записка московского охранного отделения констатировала: «За похождениями иеромонаха Илиодора в обществе следят с громадным интересом; ожидают беспорядков в Царицыне среди его сторонников, а также демонстративных выступлений в его защиту со стороны правых Кару, постигшую епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора, вызвавшую большое раздражение в среде правых, в радикальных кругах именно и оценивают как благоприятный фактор ослабления престижа правительства даже в среде его сторонников».
Илиодор пытался любыми способами вырваться из заточения. Вначале он обратился с униженной мольбой к Николаю II, обещая весь свой век славить царицу и наследника, если его отпустят к «царицынскому муравейнику православия». Убедившись в непреклонности царя, иеромонах резко изменил тактику. Он тайно переправил из пустыни письма, похищенные у Распутина. Императрица Александра Федоровна в порыве религиозной экзальтации допустила в письмах выражения, которые могли быть предвзято истолкованы. Именно на это рассчитывал Илиодор. Письма императрицы в сотнях и тысячах копий наводнили страну, серьезно дискредитировав царскую семью. Для монархиста такой поступок был возмутительным, но Илиодор, начав с обличения светской и церковной администрации, довел дело до логического конца, объявив, что «теперь я государя и государыню не признаю».
В апреле 1912 г. на тайном совещании со своими приверженцами из Царицына, которые сумели проникнуть в его келью, он разработал план побега. Добравшись до Царицына, он собирался проникнуть на подворье через подземный ход и внезапно появиться в храме. По его приказу прихожане должны были связать нового настоятеля и укрыться в катакомбах Затем, излагал свою диспозицию Илиодор, «я посылаю монашенку Ксению на стену монастыря с красным флагом; тогда народ, стоящий на площади, поймет, в чем дело, и приблизится к стене. Тогда я сам выхожу на стену монастыря и громогласно говорю народу тайну царского дома, и отворяем ворота, как бы сдаваясь из монастыря. Народ бросается к нам, мы соединяемся с народом, оттесняя полицию. В это время назначенные мною люди остаются и поджигают монастырь... В это время я иду с народом; таким образом поднимается всенародный бунт»1. Примечательно, что иеромонах рассчитывал на поддержку первомайских демонстраций.
Однако один из бывших приверженцев Илиодора выдал весь план полиции. Отчаявшись вырваться на свободу, иеромонах решился на неожиданный шаг. Он просил снять с него священнический сан. По церковным правилам был назначен срок для увещевания. Крайне правые были ошеломлены неожиданным поворотом событий. Один из столпов черносотенства добровольно покидал ряды православного духовенства. Епископ Гермоген призывал единомышленников не отказываться от заблудшего сочлена: «Внезапная кара толкнула этого драгоценного по духовно-нравственным качествам инока в темную пропасть крайнего раздражения и ожесточения*. Правые депутаты возобновили давление на высшие власти и церковных иерархов. И тут Илиодор смешал их карты.
В ноябре 1912 г. иеромонах направил Святейшему синоду послание со словами: «Я же ныне отрекаюсь от вашего Бога. Отрекаюсь от вашей веры. Отрекаюсь от вашей церкви. Отрекаюсь от вас как архиереев». Он обличал пастырей церкви в том, что они, «забывши Бога и Христа его, за звезды, за ордена, за золотые шапки, за бриллиантовые кресты, за панагии, за славу и честь человеческие, — продали Славу Божию, забыли дружбу Христову»