888.
Сторонником ритуальной версии был министр юстиции И.Г. Щегловитов. Присяжный поверенный А.С. Тагер, современник расследования, уже в советское время опубликовал монографию, в которой писал, будто бы министр юстиции и прокурор киевской судебной палаты, заведомо зная имена настоящих убийц из уголовного мира, укрыли их от правосудия, приказав фальсифицировать судебно-медицинскую экспертизу и подделать важные документы. Видимо, автор непроизвольно спроецировал нравы юстиции 30-х годов, когда была опубликована его книга, на дореволюционный период и спутал Генерального прокурора СССР АЛ. Вышинского, под чьим началом работал в советское время, с генерал-прокурором Российской империи И.Г. Щегловитовым. В молодости ГЦегловитов был либеральным юристом, горячим поборником судебной реформы 60-х годов. Позже его взгляды эволюционировали в сторону крайнего консерватизма. Либеральная общественность считала его ренегатом, приклеив обидную кличку «Ванька Каин». Однако по своим нравственным качествам ГЦегловитов был на голову выше многих из своих критиков. Трудно сказать, верил ли он кровавому навету или просто уступил давлению крайне правых, но он действительно многое сделал для постановки ритуального процесса, хотя, конечно, никогда не приказывал фальсифицировать доказательства.
Ритуальной версией были увлечены несколько высокопоставленных чинов судебного ведомства, в том числе вице-директор первого уголовного департамента А.В. Лядов, личный друг черносотенного адвоката П.Ф. Булацеля. Будучи командированным в Киев, Лядов, по его словам, пришел к выводу, «что Ющинский был убит евреями». Вице-дирекгор нашел единомышленника в лице прокурора киевской судебной палаты Г.Г. Чаплинского, который, как уже отмечалось, поначалу не допускал мысли о ритуальной подоплеке преступления. Позже Чаплинский кардинально пересмотрел свое мнение, отчасти из-за желания угодить петербургскому начальству, отчасти из-за многочисленных подлогов, которые странным образом были допущены полицией при расследовании дела. Постепенно Чаплинским овладела уверенность, что некая сила мешает следствию, и он начал внимательно прислушиваться к черносо-
тенцам, твердившим о заговоре евреев-ритуалистов. Для истинно русских прокурор Чаплинский, представитель старинного польского рода, стал главной опорой в ритуальном деле.
Между тем киевские черносотенцы, не доверяя официальному следствию, начали собственное расследование. Главную роль в этом деле сыграл студент киевского университета и секретарь патриотического общества молодежи «Двуглавый орел» Владимир Голубев. Сын профессора Киево-Могилянской духовной академии, он был воспитан в православном и монархическом духе, да к тому же по своему горячему характеру все доводил до крайности. Узнав, например, что среди акционеров железной дороги много евреев, он отказался покупать билет и предпочел прошагать по шпалам несколько десятков верст. Молодого студента можно было назвать идеалистом-черносотенцем. За его спиной стояли люди, которые решили погреть руки на громком деле. Технической стороной расследования занимался профессионал — бывший полицейский осведомитель, содержатель дома свиданий и ростовщик Розмитальский, называвший себя «православным чехом» и имевший, по отзывам современников, внешность библейского еврея.
Голубев и его «орлята» — студенты и гимназисты из общества «Двуглавый орел» облазили всю Загоровщи-ну в поисках улик Вскоре Голубев сообщил киевским судебным властям, что «некий жид Мендель... после обнаружения трупа Ющинского держал себя несколько странно: например, раздавал ребятам конфеты и просил ничего полиции не говорить»889. Так впервые был упомянут человек, чья фамилия вскоре дала название всему делу.
Менахему Менделю Тевьеву Бейлису было 39 лет. Он служил приказчиком на кирпичном заводе, принадлежавшем богатому еврейскому семейству Зайцевых, и получал пятьдесят рублей ежемесячно. На Лукьяновке, где едва ли не половина жителей были безработными, это считалось завидным заработком, но, судя по фотографиям полуразвалившейся хаты, в которой обитал Бейлис вместе со своей семьей, его материальное положение колебалось между бедностью и нищетой. Бейлис был в долгу как в шелку, поскольку платил за обучение сына в русской прогимназии. По закону ему, как еврею, дозволялось проживать в Киеве (да и то не во всех районах) только в том случае, если он был служащим купца первой гильдии или имел детей-гимназистов. Приказчику приходилось крутиться на кирпичном заводе с утра до поздней ночи, чтобы не лишиться места.
На первых порах прокурор киевской судебной палаты Чаплинский отнесся к расследованию студента Голубева с большим скептицизмом. Но когда официальное следствие окончательно зашло в тупик, он ухватился за предоставленные черносотенцами сведения. Следует иметь в виду, что давление крайне правых к этому моменту достигло апогея. Черносотенцы заявляли, что русским родителям нечего более надеяться на защиту властей. «Русское знамя» печатало обращение в таком стиле: «Милые, болезные вы наши деточки, бойтесь и страшитесь вашего исконного врага, мучителя и детоубийцы, проклятого от бога и людей — жида! Как только где завидите его демонскую рожу или услышите издаваемый им жидовский запах, так и мечитесь сейчас же в сторону от него, как бы от чумной заразы»890. Черносотенная «Гроза» советовала предать суду прокурорский надзор и следователей: «...разве не странно — упорно плевать на указание правой и националистической печати и всего народа о ритуальном характере убийства и не арестовать ни одного жида»891.
22 июля 1911 г., когда вышел в свет номер «Грозы» с требованием арестовать «жида», власти решились задержать Менделя Бейлиса. Поскольку для предъявления официального обвинения не имелось никаких оснований, Бейлис был задержан «в порядке государственной охраны» в связи с ожидавшимся прибытием в Киев Николая II и высших сановников. Киевское охранное отделение во главе с подполковником Н.Н. Ку-лябко производило, как это называлось на профессиональном жандармском жаргоне, «зачистку» города от всех подозрительных элементов. Под этим предлогом по просьбе прокурора Чаплинского охранное отделение взяло под стражу Бейлиса. Приказчик вспоминал, что ночной стук заставил его открыть дверь: «Я увидел восемь человек жандармов и полиции в мундирах, вооруженных саблями и револьверами. Я не успел сказать слова, как они схватили меня и спросили: «Вы Мендель Бейлис?» Я ответил, что это я. «Вы арестованы»892.
Бейлиса арестовали только потому, что он был единственным евреем, проживавшим неподалеку от места преступления. Доказательств его причастности к преступлению не имелось. Судебные власти располагали лишь рассказом мальчика Жени Чеберяка, приятеля покойного Андрея, о том, как на кирпичном заводе их спугнул какой-то мужчина с черной бородой, предположительно Бейлис. Улика была очень слабой, поскольку сведения об этом были получены из вторых рук — от фонарщика Казимира Шаховского, ссылавшегося на рассказ Жени. Очные ставки сразу же заставили взять показания фонарщика под серьезное сомнение. Шаховской уточнил: «Относительно мужчины с черной бородой Женя мне ничего не говорил, и это я прибавил от себя. Сказал я тогда о мужчине с черной бородой потому, что предполагал, что никто другой, кроме Менделя, который жил тогда на заводе, не мог напугать Женю и Андрюшу*893. Соседи Шаховского показали, что у него были личные счеты с приказчиком и он делился планами мести: «Нужно будет и Менделя пришить к делу. Он, зараза, говорил сыщикам, что я у него на заводе воровал дрова».
Между тем сам Женя Чеберяк категорически отрицал факт погони. Каких-либо дополнительных улик против Бейлиса добыть не удалось. На заводе произвели обыск и нашли заточенные швайки, применявшиеся для починки конской упряжи. Но, по заключению экспертов, эти орудия не соответствовали по форме ранам, нанесенным Андрею Ющинскому. Были взяты пробы почвы у печей. Однако состав глины оказался иным, чем на одежде убитого. Сторонники ритуальной версии возлагали надежды на несколько волосков, найденных на куртке убитого. Газета «Гроза» в свойственном ей стиле писала: «На теле мальчика найден волос из бороды. По этому волосу, похожему на свойственную жидам шерсть, вместо волос, определено, что убийца был жид»894. Экспертиза сличила эти волосы с волосами Бейлиса и заключила, что они резко отличаются по цвету, толщине и структуре.
Судебные власти не оставляли надежду добиться новых сведений от Жени Чеберяка, приятеля покойного Андрея. Но в начале августа 1911 г. Женя и его сестра заболели и умерли. Священник Ф. Синьковский, председатель патриотического общества «Двуглавый орел», исповедовавший умирающего, рассказывал, что по окончании исповеди мальчик дважды позвал его: «Мне кажется, что он хотел что-то сказать, но почему-то не решался»895. Неожиданная смерть детей произвела гнетущее впечатление. Судебно-медицинская экспертиза дала заключение, что они скончались от дизентерии, но все были уверены, что главного свидетеля отравили. Расходились только во мнении, кто и с какой целью совершил преступление. Либеральная газета «Современное слово» писала: «Известно, что за дело взялся Союз русского народа. Стоит ли удивляться, что в результате получилось новое преступление? Союзу русского народа во что бы то ни стало надо доказать, что совершено ритуальное убийство. Отравленный Чеберяков, как товарищ Ющинского, был, по-видимому, весьма важным свидетелем. Правда, он до сих пор молчал. Но разве была уверенн