Дьяконова показала, что видела у гостей Веры Чебе-ряк бумагу с проколами, похожую на листки, найденные около пещеры. Но когда ей предложили на выбор несколько вариантов листков с проколами, она обвела чернилами отверстия совсем другой формы. Адвокат Грузенберг прокомментировал это следующим образом: «Кто же запоминает отверстия, которые еле приметны, круглые они или четырехугольные». Дьяконова утверждала, что обнаруженный на теле Ющинского обрывок материи — это кусок наволочки, которую она собственноручно вышивала по заказу Веры Чеберяк. Однако на допросе она почему-то не смогла воспроизвести вышивку на бумаге и спутала цвета. «Что из того, что она нарисовала плохо? — вопрошал Грузенберг. — Ведь, господа присяжные заседатели, мы вообще вещи узнаем не потому, что можем их нарисовать».
Острая схватка между обвинением и защитой развернулась вокруг признания в убийстве рецидивиста Петра Сингаевского, брата Веры Чеберяк.- «...схватили мы его и потащили к сестре на квартиру». Об этом признании стало известно со слов двух свидетелей: Сергея Махалина и Александра (Амзора) Караева, которых нашло частное расследование На суд был вызван только Махалин, так как Караев к тому времени был сослан в Енисейскую губернию. Махалин, выступавший на суде и за себя, и за своего друга Караева, произвел на публику благоприятное впечатление. Будучи частным репетитором, он своим ученикам, по его собственному выражению, «в популярной форме излагал ответы на животрепещущие вопросы, вносил, так сказать, в их сознание искру правды». Истина была куда более прозаичнее этого туманного и высокопарного заявления. Махалин являлся агентом киевского охранного отделения по кличке «Депутат». Его друг Караев также оказывал услуги охранке под прозрачным псевдонимом «Кавказский». Точнее сказать, друзья являлись бывшими осведомителями, от услуг которых охранное отделение отказалось ввиду их неблаговидного поведения. В справке департамента полиции о Караеве говорилось, что «некоторые из его сведений носили весьма серьезный характер, но при проверке выяснилось, что сведения эти являлись результатом его провокационной деятельности и склонности к шантажу»912.
По всей видимости, друзья-провокаторы, оставшись без средств к существованию, придумали историю с признанием Сингаевского от начала до конца. Трудно представить, чтобы опытный уголовник вдруг признался незнакомым ему людям в совершении тяжкого преступления. Следует заметить, что провокаторы были недовольны платой за свои труды. Перлюстрированные письма хорошо рисуют нравы этой среды. Репортер «Киевской почты* И.М. Пугач, писавший по поручению Караева их общей знакомой, жаловался на неблагодарность «буржуев», забывших о «Саше», как только он выполнил предназначенную ему миссию: «Вам уже известно, что Саша в течение нескольких месяцев работал по волнующему всех делу Ющинского и достиг желанных результатов... На расходы по этому делу ассигнованы громадные суммы, так как дело это принципиальное и имеет громадное общественное значение. Участникам розысков по этому делу выданы были и выдаются теперь большие деньги для того, чтобы можно было посвятить все время делу розысков, а не заботиться приисканием занятий для пропитания. Пока Саша нужен был для дела, то и ему выдавались деньги на квартиру и стол, но теперь вдруг положение переменилось... Деньги буржуев сыпятся во все стороны — нужно это или не нужно, а для того, кто все сделал для дела, на ком зиждется все обвинение новых преступников, для того — нет 150 рублей...»913.
Адвокаты Бейлиса, вероятно, догадывались о роли матерых провокаторов Махалина и Караева. Опытные юристы должны были видеть всю нелепость показаний белошвейки Дьяконовой и были осведомлены о беспринципности бывшего пристава Красовского, менявшего свою позицию в зависимости от собственной выгоды. Однако они делали вид, будто верят крайне сомнительным свидетельским показаниям. Отчасти это объяснялось особенностями адвокатской профессии, недаром адвокатов называли «нанятой совестью». Но самое главное заключается в том, что в их понимании на одной чаше весов лежала репутация российского правосудия, а на другой — судьба шайки грабителей, по которым давно плакала каторга. Выбор был предопределен. Защитники Бейлиса были людьми либеральных и левых взглядов. Маклаков и Григорович-Барский являлись членами ЦК партии кадетов, Зарудный был народным социалистом. Кроме того, их объединяла некая внепартийная общность. Четверо из пяти адвокатов, а именно: Григорович-Барский, Грузенберг, Зарудный и Маклаков состояли в масонских ложах914. Будь этот факт известен черносотенцам, они бы использовали его по полной программе.
Прокурор и поверенные гражданских истцов сосредоточились на доказательстве ритуала. Этот вопрос должна была осветить специальная экспертиза. Политическая буря легко перевернула с ног на голову, казалось бы, незыблемые научные истины. Исходя из одних и тех же данных, эксперты обвинения и эксперты защиты пришли к прямо противоположным выводам. Ритуальное обвинение было основано на судебно-медицинской экспертизе декана медицинского факультета киевского университета профессора НА Оболенского и прозектора Н.Н. Туфанова. Впоследствии их заключение было подвергнуто шквальной критике со стороны русских и зарубежных ученых Экспертам бросили тяжкое обвинение в научной несостоятельности и даже в подгонке выводов к заказанной черносотенцами ритуальной версии. Такая же критика, вплоть до обструкции в университетских аудиториях, ожидала профессора ДП. Косоротова, чья экспертиза склонялась к ритуальной версии.
Помимо чисто медицинской экспертизы была проведена психиатро-психологическая экспертиза. Черносотенцы пригласили в качестве эксперта профессора ИА Сикорского. В истории науки и техники больше известен его сын — знаменитый авиаконструктор И.И. Сикорский. Отец изобретателя в свое время считался выдающимся ученым, внесшим вклад в изучение бредовых религиозных состояний народных масс. Речь профессора ИА Сикорского, произнесенная тихим старческим голосом, прошла под громкие протесты защиты. Профессор взялся рассказать о характерных признаках ритуальных убийств: «...после убийства происходит как бы наведение на ложный след, резкая агитация путем подкупа против появления таких дел на суде. Всеми мерами препятствуют свободному действию правосудия. Направляется подозрение то против родных, то против единоверцев, то против единоплеменников, а в последнее время и обвинение против национальной партии страны»915. Нетрудно убедиться, что вместо научных данных профессор ИА Сикорский привел выдержки из черносотенных листков. Он поверг в смущение поверенных гражданских истцов, пояснив, что сведения о ритуальных убийствах были почерпнуты им из сочинений Шмакова. Пришлось самому Шмакову мягко указать старому профессору, что тот запамятовал. Речь шла о сочинениях председателя фракции крайне правых Государственной думы АС. Вя-зигина.
Профессор ИА Сикорский утверждал, что Андрей Ющинский получил множественные раны еще при жизни, следовательно, целью убийства было причинение мучений и извлечение крови. Защита Бейлиса пригласила на киевский процесс целое созвездие ученых, в том числе давнего оппонента ИА Сикорского по научным вопросам академика В.М. Бехтерева. Эксперты защиты заявили, что, по их мнению, Ющинский впал в бессознательное состояние после первых же ударов.
Большинство ран было нанесено, когда он находился в агонии. Это означало, что преступники стремились убить мальчика, а не причинить ему мучения или выпустить кровь.
Сторонники ритуальной версии возлагали большие надежды на богословско-историческую экспертизу. Националистическая печать утверждала, что зверские убийства детей являются частью древнего иудейского ритуала. Черносотенная «Земщина» привела перечень 199 ритуальных убийств, совершенных в различных странах с V в. н. э. Готовясь к процессу, организаторы процесса постарались извлечь из архивов документы, содержащие сведения об исторических прецедентах. Жандармские курьеры доставили архивные документы в Киев, но суд отказался заслушать их. Негодующему прокурору председатель суда объяснил, что сделал это «ввиду крайнего утомления присяжных, которые начинают дремать при чтении даже кратких документов»916.
Прокурору и гражданским истцам пришлось довольствоваться показаниями «сведущих лиц». Перед присяжными заседателями предстал престарелый архимандрит Автоном, еврей по национальности и черносотенец по убеждениям. Старец был приписан к По-чаевской лавре и состоял в свите архиепископа Антония Волынского. На суде архимандрит провозгласил, что если бы разверзлась земля, то в ней нашли бы много костей христиан, замученных его соплеменниками. Когда Автонома попросили представить суду факты, произошел следующий диалог: «Свидетель-. Вот факт, что евреями был замучен младенец Гавриил, который признан святым. Председатель-. Вы были свидетелем этого факта или слышали от кого-нибудь? Свидетель-. Святая церковь проповедует!»917 Священнослужитель и юристы говорили явно на разных языках.
С богословской экспертизой, призванной открыть «тайну крови» в иудаизме, выступил ксендз Иустин
Пранайтис, преподававший древнееврейский язык в католической семинарии. Характерно, что черносотенцы не смогли найти эксперта из числа православных богословов и вынуждены были обратиться к католику. «Тайна крови» была обоюдоострым оружием. Признание ритуальных жертвоприношений в иудаизме бросало тень на господствующую церковь, ибо Ветхий Завет иудеев был частью Священного Писания христиан. Пранайтис ловко обошел этот деликатный момент, объяснив малограмотным присяжным, что тора — Пятикнижие Моисеево — ныне уже не является законом для иудеев. Выше торы почитается талмуд, т. е. комментарий к Ветхому Завету. Он обрушил на головы присяжных множество талмудических цитат, свидетельствующих о неукротимой ненависти иудеев к христианам. Председатель суда был вынужден предупредить ксендза, что повторение кощунственных речей допустимо только в закрытом заседании суда. Однако присяжные все же успели услышать, что Иисуса Христа