– Держитесь подальше от Семи Песков, лорд-маги. Здесь может быть куда опаснее, чем вы думаете.
Сияние совсем погасло, и на мгновение мне показалось, что они ушли, но потом голос сказал:
– Есть особая преисподняя для тех, кто предает собственный народ, Келлен из дома Ке. Ты обесчестил всех, кто любил тебя.
Я обдумал их последнюю угрозу, что-то в ней меня беспокоило, подобно неразборчивым словам на листе бумаги, подобно навязчивой мухе, от которой не отмахнуться.
– Я никогда не желал зла моему народу, – сказал я, а потом посмотрел в вихрящуюся черноту в глазах Сенейры, словно бы тянущуюся через бесконечные мили до тьмы внутри моих врагов. – Но все равно когда-нибудь я узнаю, кто вы такие, и убью вас.
Рот Сенейры открылся, чтобы произнести что-то еще, но потом она сжала кулаки.
– Нет, больше мы ничего не хотим слышать, – она моргнула, потом посмотрела на меня. Глаза ее снова были зеленые, и в них стояли слезы. – Давай, Келлен, выжги из меня эту нечисть.
Я снова окунул иглу в расплавленную медь и весь следующий час делал то, что нужно было сделать, это было тяжело и опасно. Я с трудом творил требуемые чары, слышать ее крики, пока червь корчился и дергался у нее под кожей, было почти выше моих сил, но я не дрогнул ни разу. Благодаря ее отваге моя рука была твердой, и я ни разу не потерял концентрацию.
Когда все было кончено, крохотные черные песчинки, оставшиеся от червя, скользнули у нее по щекам вместе со слезами. Сенейра стерла их рукавом рубашки. Какое-то время она молчала, но наконец произнесла:
– Спасибо, Келлен.
Я думал, что испытаю облегчение от того, что она в безопасности, и радость, потому что все могло бы кончиться очень плохо. Но вместо этого во мне кипело бешенство. Это сделал мой народ, мой собственный народ, и они продолжали это делать с теми, чьи браслеты они держали у себя. Все для того, чтобы принести новую форму Черной Тени, самого темного наследия моего народа, в жизни невинных людей. Черные линии вокруг моего глаза начали гореть, и вскоре такое же жжение поднялось в груди. Левый глаз моргал, и я не мог с этим справиться, и каждый раз мне представали видения – огня, разрушения. Убийства и кровь, и их несу я, уничтожаю моих врагов. Сжигаю их заживо. Убиваю. Убиваю. Убиваю.
– Все хорошо, – сказала Сенейра, которая оказалась ближе, чем я ожидал. Я обнаружил, что вскочил на ноги, а она стояла рядом, положив голову мне на плечо, держась за меня, словно ветер мог вот-вот меня унести. – Все хорошо.
Как можно мягче я высвободился из ее рук, левый глаз все еще жгла тьма.
– Сейчас тебе лучше держаться от меня подальше.
Она оставалась невозмутимой.
– Это почему же?
– Потому что у меня Черная Тень. Настоящая, а не такая, как была у тебя. Во мне… во мне живет что-то ужасное и только и ждет, чтобы вырваться наружу, и я не знаю, сколько смогу его сдерживать. Я не тот, за кого ты меня принимаешь.
Сенейра потянулась к моему лицу. Я дернулся, но она не отступала, и ее палец очертил извивающиеся черные линии вокруг глаза.
– А может, ты не тот, за кого ты себя принимаешь, Келлен, – она убрала руку. – Одно я знаю о тебе точно.
– Что?
Она поцеловала меня в щеку.
– Ты куда лучше, чем ты сам о себе думаешь.
Я не знал, что на это ответить. Вечно я теряюсь. Сенейра снова обняла меня, потом сказала:
– Пошли. Отец наверняка уже хватился нас и волнуется.
– Не могу, – сказал я, чувствуя слабость – как и всегда после приступов. – Надо обыскать пещеру, а вдруг у Дексана тут припрятаны еще ониксовые браслеты.
– Ладно, – сказала она, – но потом сразу возвращайся к нам. Не лишай отца возможности сказать тебе спасибо.
Не зная, что еще делать, я кивнул.
Следующие несколько часов мы с Фериус и Рейчисом обыскивали вещи Дексана, к его большому огорчению. Фериус нашла дневник Дексана, где тот перечислял имена и детали о семьях своих жертв и упомянул еще полдюжины, и мы решили, что эти браслеты теперь в руках клиентов Дексана.
– Они до тебя доберутся, – сказал он мне, когда мы собирались уходить. – Ты не знаешь, каково жить в нашем мире, Келлен.
– А разве не ты хвастался, какой ты преуспевающий меткий маг? – с усмешкой спросила Фериус.
Дексан сплюнул.
– Это не жизнь. Постоянно в бегах из города в город, в надежде, что очередная ищейка не пришьет тебя во сне. Копаться в грязи – а вдруг попадется что-то, что даст тебе преимущество в следующей схватке. Люди тебе не доверяют, а ты не можешь доверять им, – он поднял взгляд на меня. – Поверь мне, парень, ты еще пожалеешь, что не принял их предложение. Эти маги, кто бы они ни были, они убьют тебя, – он дернулся в своих путах. – Если я первым до тебя не доберусь.
Я прошел мимо него, наклонился и поднял черную шляпу, какие носят в приграничье: с медными и серебряными иероглифами на ленте вокруг тульи.
– Что ты делаешь? – спросил он.
Я надел ее на голову, и она соскользнула мне почти на глаза. Она была мне велика, и я, наверное, выглядел в ней глупо, но мне было наплевать.
– Это называется путь Воды, Дексан. Ты пытался меня убить, поэтому я забираю твою шляпу.
52Предложение
Тем вечером мы действительно вернулись в дом Сенейры. Последовали долгие объяснения и ужин, который закончился тем, что Рейчис срыгивал мне на ухо разные комплименты повару, которые я должен был немедленно ему передать, а затем дом погрузился в усталую тишину. Сенейра с отцом, кажется, старались держаться молодцом ради нас с Фериус, но в каждом взгляде, которыми они обменивались, читалась тоска по Тайну.
– Ну, – сказала Фериус, встретившись со мной глазами, – уже поздно, и малышу просто позарез нужно баиньки, так что нам лучше всего будет…
– Вообще-то, – прервал ее Берен, положив руки на стол, – я хотел бы поговорить с Келленом у себя в кабинете.
Я не мог придумать причину для отказа. Сенейра как-то упомянула, что никто не заходит в кабинет ее отца, так что я понял, что такая приватная беседа была в некотором роде честью для меня. А может, утешительным призом.
– Неплохие здесь штучки, – негромко протрещал Рейчис, осматривая фигурки и артефакты, стоявшие на темных дубовых полках. – О-очень неплохие.
Я говорил ему не входить, но Рейчис не особо слушается приказов.
– Перестань пускать на них слюни, – сказал я, мягко пнув его. Берен уселся в одно из мягких кресел и жестом указал мне такое же.
– Ты – весьма замечательный юноша, Келлен из джен-теп.
– Келлен Аргос, – поправил я его, хотя и это имя прозвучало как-то неправильно, но я не хотел, чтобы меня принимали за одного из тех, чьи жестокие интриги едва не уничтожили Семь Песков. Берен кивнул.
– Конечно, конечно, – он потянулся к стоявшей на столике хрустальной бутылке, разлил ее темно-янтарное содержимое в два бокала и протянул один мне. – Это пацьоне, – произнес он, будто, услышав название напитка, я должен был испытать священный трепет.
Я сделал глоток. Конечно, я уже пробовал алкоголь, но, возможно, ничего более замечательного, чем пацьоне, я в жизни не пил. На вкус напиток был как смесь персика и какой-то пряности и сначала обжигал, потом холодил и снова обжигал кончик языка, постепенно обволакивая и согревая горло.
Рейчис, заглянув мне через плечо со спинки кресла, принюхался.
– Дай, – безапелляционно заявил белкокот.
Одна только мысль, что белкокот будет пить из моего бокала, показалась мне некультурной – не говоря уже о негигиеничности, – но, демоны преисподней, маленького засранца едва не съел крокодил всего несколько часов назад. Поэтому я неохотно поднес к нему стакан. Он окунул туда лапу и облизнул ее.
– Ах, хорошо, – промурлыкал он, и его мех стал коричневато-янтарного оттенка, почти под цвет напитка. Белкокот окунул лапу еще три раза, а потом я забрал у него бокал. Пьяный Рейчис – не лучшая идея для приличного общества.
Пить после того, как в мой пацьоне совал лапу белкокот, было противно, но я сделал второй глоток. Он был еще лучше первого.
Берен наверняка заметил изменившееся выражение моего лица.
– Из моих личных запасов, – сказал он, щедро отхлебнул и поставил бокал на подлокотник своего кресла. – Пожалуй, самая дорогая вещь, которую я покупал. После Академии, разумеется.
– А что будет с Академией? – спросил я.
Он устало вздохнул.
– Я не уверен, Келлен. Ты и представить себе не можешь, сколько денег нужно, чтобы ее содержать. Чтобы уговорить лучших учителей и мастеров жить в приграничье, чтобы снаряжать посольства, которые мы отправляем к влиятельным семьям из Дарома, Берабеска, Гитабрии, иногда даже к некоторым джен-теп… это все очень нелегко, – он обмяк в кресле, и внезапно вид у него стал совсем измученный. – А главное, нужны время и силы, чтобы Академия не костенела и не умирала, чтобы мой собственный народ поверил, что от нее не исходит никакой угрозы. Чтобы все были в безопасности, – он поймал мой взгляд. – Знаешь, Келлен, ты мог бы с этим помочь.
– Я?
– Не надо так удивляться. Ты умен и находчив. Ты куда крепче, чем выглядишь и, по-моему, чем сам о себе думаешь. Мне было бы гораздо спокойнее снова открывать Академию, если бы я знал, что ты, Келлен, – тоже ее часть.
Почему-то я никак не мог понять его слова. Я не был пьян, в пацьоне вряд ли была подмешана отрава, но то, что он мне предлагал, не укладывалось в голове.
– Ты стал бы студентом, – объяснил он, увидев ошеломленное выражение моего лица. Он поднял руку. – Без платы за обучение. Все за счет Академии. Ты мог бы стать военным стратегом, или механиком, или даже философом, если хочешь. Я был бы благодарен тебе за помощь.
У меня в голове одна за другой возникали картины, как я уверенно шагаю по мраморным коридорам Академии. Я представлял себе, как вбегаю в позолоченные комнаты и тихо сажусь среди гениальных студентов, которые съехались со всего континента. Уважаемые ученые будут стоять перед нами и делиться своей мудростью и замечательными знаниями, а потом отходить в сторону и весело наблюдать, как мы, завтрашние лидеры, обсуждаем и спорим по поводу глубоких философских материй. Мне казалось, что изобретение устройств и приборов давались бы мне легко, но философия притягивала меня больше всего. Среди моего народа иностранных философов уважали, даже если они не владели магией. Волшебство раньше называли натурфилософией.