– А что, друзья, не мешало бы закусить… – Лось посмотрел на маленькое угрюмое море, потом снова на город. – Горяченького охота.
– Щей, – улыбнулся Стригун. – Да побольше.
– Бараньей похлёбки, – сказала Остроглазка, и голос неожиданно дрогнул. – Как дома, с укропом и чесноком…
– А у меня дома по праздникам всегда гуся готовят, – неожиданно разговорился Атрам. – Ягнячьей печенью начиняют…
– А я просто хочу наверх, подальше отсюда. – Соболюшка всхлипнула было, но совладала с собой. – Хочу к настоящему солнышку, синему небу, чтобы сосны, берёзы…
Они стояли на древнем, источенном водой причале и с любопытством следили за портовой суетой. Вдоль пристани сновал разномастный люд, грузились, разгружались, швартовались суда, слышались крики, ругань, топот крепких подошв о дерево и металл. Всё так же разило тухлыми яйцами, но запах, ставший привычным, почти перестал ощущаться. Да и любопытство всё пересиливало. Где ещё увидишь, как невиданные, похожие на гигантских рыб корабли отчаливают от пирса, выходят в море и, быстро погружаясь, исчезают из виду. Или как вдруг из ниоткуда, из невидимого подводного хода в глубине скалы появляется железная рыбина и, блестя клёпаной чешуёй, подходит к причалу…
На узких улочках Подземска тоже было на что посмотреть. Сновали юркие повозки, работающие на огненном камне, ходил по делу и без дела народ, важно вышагивали преисполненные властью смотрители, хвататели и иные служивые. Роптать и гневить богов было грешно, – напрасно они ни к кому не приставали. Если ты такой же, как все, ничем не выделяешься и взять с тебя вроде нечего, зачем время тратить? Так что никто не обращал особого внимания на четверых мужчин и двух женщин, одетых, как все вокруг, в длинные плащи с глухими капюшонами. Они шли неспешно, вели себя тихо, не выделяясь в толпе. Никто не потревожил их ни на Центральном торгу, ни у очередного памятника Замученным Снагам, ни в торговых рядах… да и сейчас, на главной пристани порта, особого внимания никто не обращал. Не дерутся, не ругаются, Верховного Снага не хулят…
Вдоволь насмотревшись на подземные чудеса и изрядно проголодавшись, путешественники отправились подкрепиться, благо мест, где можно было побаловать желудок, в районе порта хватало.
– Давайте-ка сюда.
Стригун, как самый опытный путешественник, остановил свой выбор на уютной харчевне, называвшейся непривычным словом «Кальмар». Чистая была харчевенка, без претензий – дюжина столов, улыбчивая прислуга, никаких непотребств вроде пьяни и шлюх. Судя по обилию народа, еда здесь была вкусной и недорогой.
– Что желаете, гости любезные? – Хозяин, бородатый полуснаг, лично принял заказ, дал знать на кухню и тут же попросил рассчитаться. – С вас ровно полшкалика…
Принял хрустальную бутылочку, хрустнул печатью, привычно наполнил радужкой мерный стаканчик. Посмотрел водицу на свет – играет, настоящая. Вытащил мудрёное устройство, ловко запечатал шкалик. Улыбнулся. Гостям, что платят настоящей радужкой, уважение и почёт…
Готовили здесь действительно вкусно – похлёбка из морских даров с мучной затиркой оказалась навариста и густа, жареное мясо с кашей таяло во рту, а уж крохотные пирожки с разными начинками…
– А что, друзья, жить можно, – допивая пиво, вздохнул Лось.
На заедочку принесли оладьи, сырники и блины.
– Можно, – согласились походники. – И даже неплохо!
Один Славко хмуро молчал. Он ел с неохотой, прислушивался, настороженно косился по сторонам… Его не покидало саднящее чувство, будто прямо сейчас должно было что-то случиться. Что-то плохое, причём касающееся всех и лично его. К концу трапезы точно игла у сердца устроилась. Вот сейчас раздадутся голоса, загремят тяжёлые шаги, распахнётся входная дверь и…
Предчувствие не обмануло. Дурные мысли обрели плоть: снаружи зазвучали резкие голоса, послышались тяжёлые шаги и в отворившуюся дверь вразвалочку вошли трое. Все как на подбор очень рослые, плечистые, ловкие и уверенные в движениях. На поясах открыто висели длинные военные клинки, что зримо говорило об имеющихся разрешениях и, следовательно, о близких отношениях с властью. Даже на беглый взгляд все трое выглядели совершеннейшими головорезами.
– Эй, хозяин, – откинул капюшон один, и стало ясно, что он снаг почти без подмесу. – Узнаёшь меня?
Скуластая рожа, наглые глаза, хищный нос. Ещё бы не узнать!
– Конечно узнаю, твоя милость. С превеликим моим удовольствием… – Хозяин аж побледнел. – Только я в этом месяце уже… ну… заплатил… Всё сполна, по уговору…
Чувствовалось, что он не просто боялся – напуган был до смерти.
– Э, да ты не понимаешь, похоже, – усмехнулся почти бесподмесный. Всё лицо пришло в движение и стало ещё страшней. – До тебя мне дела нет сейчас, меня интересуют они. – Жилистая рука в перчатке из тонкой кожи плавно обвела зал. – Всё это стадо, жующее свою жвачку. А ну-ка, скажи им, кто я такой, да погромче скажи. Авось никто не подавится…
Оба спутника его при этом захохотали, только не весело, а с непонятной ненавистью. Капюшонов они так и не сняли, глаза углями сверкали из-под плотной материи.
– Уважаемые гости, встречайте, – повысил голос хозяин и вконец побелел. – К нам пожаловал почётный… – он закашлялся, – почётный гражданин Игрун из артели заслуженного гражданина Кучерявого…
Шум в зале сразу стих, многие положили ложки, мужчины вроде сделались меньше ростом, женщины стали набрасывать платки… Чувствовалось, что Игруна и Кучерявого здесь знали.
– Для тех, кто здесь первый раз: правила просты, – сказал, как отрезал, Игрун. – Кто не играет, тот нас не уважает, а значит, долго не живёт. Бабки для игры мои, кто чем отвечает, решаю я. Ну а моя ставка известна. – Он бросил ухмыляться и вытащил металлический, радужно переливающийся прямоугольник. – Денежная бирка на пять тысяч шкаликов. С кого сегодня начнём?
И застучали дробно о края стакана потёртые игральные кости, и покатились по гулким столешницам, и наполнили воздух стоны сожаления, яростные проклятья, торжествующий смех. Игрун оправдывал своё имя – проигрыш ему был неведом. С улыбкой, словно дань собирая, он шёл от стола к столу, а мешки в руках у его спутников на глазах наполнялись добычей. Прельщали удачливого хищника не только деньги – кое-кто из проигравших, сидя под столом, громко кукарекал, кто-то хрюкал свиньёй, ещё кто-то, стоя на четвереньках и спустив штаны, по-собачьи вилял оголённым задом…
Кажется, вот сейчас бы людям разом подняться и покончить с обидчиками, но народ молчал, опустив глаза. Никто не лез на рожон. Во-первых, на длинные военные мечи с поясными ножиками особо не попрёшь, а во-вторых… Власть, закон, смотрители с гиенами где-то там, далеко. А Игрун, Кучерявый и прочие лиходеи, они здесь, рядом, и не привыкли шутить. Лучше уж переждать, перебиться, перетерпеть. А стыд – он не дым, глаза не выест…
Только не весь народ, робея, смотрел в затоптанный пол.
Славко взгляда не опускал – следил во все глаза за костяным стаканом в проворных пальцах Игруна. Да не просто смотрел, а каким-то невероятным, обычными словами не объясняемым чувством понимал всю суть происходящего. И уже видел: в стенках стакана был спрятан минерал, воздействующий на железо. На те частицы его, что пребывали в игральных костях. Какая удача, какое благословение богов?.. Только наглость, хладнокровие да проворство ловких пальцев. А ещё Славко чувствовал, что сам смог бы крутить-вертеть этими костями. И никакой хитрый минерал с потайным железом ему в том не помеха.
Когда Игрун добрался до стола, где сидели путешественники, он бросил влажный взгляд на красавицу Соболюшку и, не колеблясь, сказал:
– Играю на девку, – и швырнул на стол свою сверкающую бирку о пяти тысячах хрустальных пузырьков.
– Да ну, – страшно улыбнулся Стригун и потянулся к сапогу, где ждал своего часа верный кнут с трёхгранным железком.
Остроглазка молча нащупала на поясе нож. Лось поудобней разместил в руке массивную кружку, Атрам же – о боги, кто бы ждал от него! – сомкнул свои пальцы на бутылочном горлышке. Повисла томительная тишина, которую нарушил голос Славко.
– Давай мечи, – сказал он. – Ставлю на белое.
В голосе его было столько уверенности и силы, что никто даже и не подумал возразить, только побледнела Соболюшка да заскрипел зубами Стригун. Лось поставил кружку на стол – посмотрим, что будет.
– На белое так на белое, – усмехнулся Игрун.
Подмигнул Соболюшке, которую считал уже выигранной, и привычно встряхнул стакан. Вся харчевня затаила дыхание, устремились в одну точку десятки глаз, слушая, как стучат, встречаются, бьются о тонкие стенки судьбоносные кости…
Один Славко чувствовал, как невидимая сила влияет на движение фишек, упраздняет слепой случай, лишает сути игру. Ощущал Славко и натяжение упругих невидимых нитей, словно бы привязанных к сердцевинам костей. Если потянуть их, закрутить, подать неспешно на себя…
– Ап! – бросил наконец кости Игрун. Взглядом проследил их кувыркание… и вдруг выругался, непроизвольно сжал кулаки. – Не может быть!
Ага, не могло, но случилось. На обеих «бабках» выпало белое.
– Бывает, – ухмыльнулся Славко и потянулся к бирке о пяти тысячах пузырьков.
Однако тут Игруна как подменили: разом отбросил шутливый тон, волком ощерил зубы и заорал:
– Он натягивает! Бей его! Бей!..
И сам первый хотел схватить Славку за грудки. Ничего не получилось. Время для молодого альва вдруг остановилось, вернее, сделалось тягучим, словно патока, а сам Игрун предстал в образе нарисованного человечка: руки-крюки, ноги-палочки, голова – пивной котёл, туловище-плаха… И всё это скреплено разноцветными нитями, тонкими и непрочными. Стоит только потянуть вот за эту… распустить узелок… Словно тряпичная кукла, утратившая опору, Игрун осел на пол, судорожно выгнулся, вздрогнул и затих, а его спутники сперва ахнули, потом же стремглав – по крайней мере, им самим так казалось – бросились к Славке. Для него они двигались словно сонные мухи на окне. Вот первый начал вытаскивать меч, вот последовал его примеру другой, вот неспешно стал появляться на свет божий клинок… Продолжения Славко ждать не стал. Его собственный меч, упруго распрямляясь, хватко угнездился в руке и серебряной молнией описал полукруг. Большего не потребовалось. Раздался дружный вопль, ручьями побежала кровь, зато нападающие замерли. У одного был разрублен локоть, другой баюкал подраненную кисть. Обоим враз сделалось не до Славки, не до игры, ни до чего на свете. Только боль, сокрушительная, пронзительная, мраком застилающая сознание. Славко тоже замер, на мгновение застыл, охваченный колебанием, погибельными сомнениями.