А в речке, в мутной воде, происходило некое движение. Там жили, резвились, бегали кругами зелёные огоньки.
– Это что? – присмотрелся Стригун, ткнул Харима локтем и негромко спросил: – Что за красота тут у вас? Рассказывай. – Кольнул ножом, подвёл Харима на самый край берега, поставил над отвесным обрывом. – Ну?
Сам он уже более-менее представлял, что за живые изумруды танцевали в речной глубине, но хотел ошибиться.
– Это… – Харим замялся, но, почувствовав, как ожил нож, охнул и сказал: – Зандаранские сомы. Которые жрут всё. Кучерявый велел приманить, прикормить… Чтобы никаких следов…
Он вдруг громко всхлипнул, обернулся и посмотрел на Атрама:
– Ну почему, брат, почему? Мы же с тобой… одной крови…
Ни злобы, ни ненависти, ни жажды мести не было в хриплом его голосе, лишь вселенское непонимание. Отказаться от всего… а чего ради? Вернее, ради кого? Ради каких-то чужаков из верхнего мира, троих уродов и старого зануды, которому давно в могилу пора? Упустить счастье, которое само в руки валилось?..
– Ты мне не брат, и твоя радужка пополам с кровью мне не нужна, – твёрдо отозвался Атрам. – Ты и знать не хочешь, что бог наверху и всю правду видит. И безвинной крови на руках он никогда не простит. А я об этом забывать не приучен…
– Ну ты, в бога своего душу мать, и дурак, – неожиданно успокоился Харим. Потом выругался сквозь зубы и с вызовом сказал: – Что застыл-то, ты, который Стригун? Может, теперь отпустишь меня?
По всему чувствовалось, что на чудо он уже не надеялся.
– Отпущу, – ответил Стригун, убрал нож и толкнул Харима в спину ладонью. – Ступай себе.
Раздался короткий крик, где-то внизу плеснула вода… Блуждающие огни перестали кружиться и дружно устремились под кручу.
– Пошли отсюда, – вздрогнула Остроглазка.
Уходили молча. Разговаривать не хотелось. Смотреть друг другу в глаза – тоже. Убивать, даже такую продажную душу, не просто… А ноги несли их через ветхий мосток, вдоль грязного берега, мимо угрюмых домов, по узким спинам мостовых… Всё дальше и дальше от «Приюта моряка», логова Кучерявого и места лютой гибели Харима.
Наконец тёмный переулок вывел их на широкую улицу, под жёлтый свет фонарей… и жизнь сразу напомнила о себе. Снежка потянула носом воздух, оскалилась и глухо прорычала:
– Ну вот… Соскучиться не успели!
По улице прямо на них шагали смотрители. Да не простой наряд – сдвоенный. Усиленный самоходной повозкой, катившейся впереди. Следом шли грозные водящие, натасканные хвататели… И конечно, жуткие патрульные гиены.
Встреча с этим олицетворением власти ничего хорошего не сулила. Гиены разом оскалились, поводыри натянули поводки, а старший водящий с пикой на плече взмахнул рукой, точно полководец перед сражением:
– Всем стоять! Кто такие? Куда шли?
Однако стоило ему увидеть, как играют на свету те самые бирки, и воздетая рука вернулась к бедру.
– Прошу извинить… Служба. – И тут же, обернувшись к своим, водящий вновь обратился в полководца: – Ложная тревога! Это те, кого мы бережём! Забота! Внимание! Почтение!
– Доверие и открытость! – дружно выдохнули хвататели, а одна из гиен за то, что не закрыла вовремя пасть, схлопотала поводком по хребту. Не сильно, просто чтобы уважаемые господа не держали обиды.
Загрохотала повозка, смотрители ускорили шаг и пропали за поворотом.
Кудяня и Кресяня тихо выругались им вслед, Атрам с презрением плюнул, а Остроглазка прижала к себе рысь:
– Умница моя, если бы не ты…
– Это знак нам: пора убираться, – рассудил Славко и выпустил рукоять меча. – Ночь на дворе. И бирки наши от Кучерявого не оборона…
– Верно, – поддержал Лось. – Надо забиваться под крышу. Вон там вывеска вроде… Постоялый двор!
Грешно сказать, но он больше думал не о ночлеге – о позднем ужине. Даже воспоминание о зелёных огоньках в речных волнах не могло отвести его от мыслей о еде. Если из-за каждого убитого врага переставать есть, можно в конце концов с голоду помереть!
Лось не ошибся – на древнем, вросшем в землю доме кособочилась вывеска. Только это оказался не постоялый двор, а грязная, заплёванная ночлежка.
Злющая змея-хозяйка потребовала за ночлег восьмушку шкалика, содрала ещё четверть за соизволение впустить Снежку и предложила на ужин похлёбку. А также девочек, мальчиков, зелий, грибочков… Всё, что угодно, для дорогих гостей, на любой вкус и любому по средствам.
– Нам и наших девочек хватает, – отрезал Лось.
Горячая похлёбка и мясо с овощами были съедены в молчании. Зато позднее, когда следовало бы угомониться на лежанках, начался разговор о том, как быть-жить дальше. Одному Славке всё было ясно. А вот остальным где и как жить, дожидаясь его благополучного возвращения? Кучерявый ведь не простит ни Игруна, ни Харима, а пуще того потери лица – будет искать. А найдёт, не посмотрит ни на бирки, ни на печати на них. Так что лучше пока что убраться подальше. Но куда?..
Ответа не нашли и понемногу стали засыпать. Кто-то просто провалился в темноту, кто-то тревожно ворочался до утра. Славко, например, всю ночь смотрел, как на плече его растёт, наливается соками и в конце концов распускается чудесный цветок. Корни его незримо оплетали всё тело, от аромата шла кругом голова, а лепестки с любовью обнимали душу и рождали в сердце неизъяснимые слова. Наконец их смысл стал понятен: «Проснись! Да проснись же!»
Славко послушался. Открыл глаза, одним движением поднялся с лежанки… и от удивления на миг застыл – не узнал собственного тела. Оно стало необыкновенно лёгким, упругим и гибким, в то же время наполнилось необоримой силой. Сила эта заключалась не в мышцах, не в костях, она проистекала от движения невидимых токов. Чтобы управлять ею, не нужно было напрягаться или особым образом дышать. Пожелай – и она явится. А ещё Славко чувствовал что-то непривычное возле ключицы. Не то покалывание, не то лёгкое жжение, как от укуса муравья.
«Ну вот, опять», – огорчился он, спустил с плеча рубаху… и оторопел: звезда на его теле заметно припухла и испускала оранжево-жёлтый свет, удивительно уютный и тёплый. Она казалась живым, разумным, самостоятельным существом, которое хотелось приласкать. «Ишь чудеса, в темноте читать можно», – погладил звезду Славко, хотел рассмотреть поподробней, но тут начал просыпаться остальной народ, так что пришлось рубаху оправить, дабы внимания к себе не привлекать. Зато Кресяня, едва открыв глаза и даже не спустив корявые ступни на пол, громко провозгласил:
– Вы как хотите, а лучшего места, чем «Радужные кущи», нам не найти!
Голос его спросонья был хриплым и страшным, но звучал торжеством. Казалось, шуршун отыскал колодец в пустыне, где вместо обычной воды – радужка.
– «Радужные кущи»? – посмотрел на него полусонно Кудяня, сел на лежанке, покачал лысой головой. – А ведь верно говорит! Ну, брат! Ума палата!
Как вскоре выяснилось, «Радужные кущи» были парком, разбитым в окрестностях Подземска. Там в стародавние времена находилась резиденция аж самого Верховного Наместника Великого Снага. Причём находилась не случайно – именно в этом месте, нагреваясь от жара земли, радужка в виде пара выходила на поверхность по разлому из глубины, создавая неповторимые, крайне полезные для здоровья условия обитания. Несколько веков только высшая знать наслаждалась этим чудом природы, однако нынче, когда после последней Большой Свары денежные дела пошли неважно, а Верховный Наместник предпочёл дом-крепость с усиленной охраной, было решено отдать чудо-парк на откуп. Откупщик и устроил здесь постоялый двор с прислугой и развлечениями. На очень толстый кошелёк, разумеется.
– Смотрители туда вообще не суются, да и Кучерявому откупщик этот не по зубам, – натягивая поношенные сапоги, докончил Кудяня. – Вот только цены… Хотя… – Он закатил глаза и принялся молча шевелить губами, загибая на руках пальцы, после чего объявил: – Недели на две вроде бы должно хватить. К тому времени, надо полагать, и Странник вернётся…
Да уж, полагать надо.
Что касается цен, Снежка гордо промурлыкала из своего уголка:
– Надо будет – крысы подкинут. Без меня им ещё долго не обойтись…
Как и сулил Кудяня, по дороге в «Радужные кущи» заблудиться оказалось просто невозможно. Действительно, стоило обогнуть Главный дом хватателей и выйти к зданию Верховной гильдии, как на распахнутых дверях обнаружилась яркая, издали различимая вывеска на добротных воротах: «Здесь начинаются райские кущи». Тут же стояла самоходная повозка, украшенная изображениями невиданных цветов.
– Дальше всё просто, – вздохнул Кудяня, переглянулся с Кресяней, и оба остановились. – Зайдёте внутрь, сольёте радужку и покатите с песнями… Повозка сама потом остановится.
– А вы? – всем телом развернулся к ним Лось, васильковые глаза потемнели: он начал кое-что понимать, и то, что он вроде бы понял, казалось ему очень несправедливым. – Разве не с нами?
Странное дело, но за эти дни он успел привязаться к шуршунам. Уроды? Да, и что – ведь не сами себя изуродовали. Отступники? Так это смотря от чего отступать. Зато не гнилыми, не подлыми себя оказали. Нежить, а спину прикроют ещё как надёжно. Свои! А от своих отступаться Лось не привык.
– Нет, братцы, нам с вами дальше не по пути, – вздохнул Кудяня. – Вас подведём и сами сгорим. Много ли ты встретил здесь нашего брата? – Он посмотрел, улыбаясь, на Лося, только улыбка получилась совсем невесёлой. – Вот то-то и оно, что не видел. Кроме нас с Кресяней. Все в лазах да пещерах сидят. Кроме законных вольняшек… В общем… – он снял с шеи бирку, взвесил на руке, с поклоном передал Остроглазке, – спасибо за дружбу, за ласку, за привет… а ты, Киса, – он смешно шмыгнул носом, посмотрел на Снежку, – ты уж нам шкалики проигранные прости, особо-то не серчай. Может, ещё свидимся, тогда и сочтёмся. В общем, не поминай, Кисонька, лихом. Да и вы все, человеки… Счастья вам, удачи.
Вот тебе и шуршуны. Ужас пещерный, стражи подземных ходов… А может, всё потому, что отступники?